Вторая жизнь

— Мисс, с добрым утром! — весело сказал хозяин гостиницы, стучась в дверь. Женщина, лежавшая на двухместной кровати вместе с ребёнком, приподнялась на локтях. — Доброе, сэр, — ответила она, убирая с лица волнистые светлые пряди. Трёхлетний малыш, потянув ручки к потолку и сладко зевнув, проснулся от звука ее голоса. Женщина перевернулась на живот и принялась ласкать сына, вызывая у него тихий радостный смех. — Мам… Щекотно… — заливался мальчик, крохотными ручками хватаясь за рукава материнского платья. Хозяин гостиницы спустился в немноголюдный общий зал, перекинуться парой слов с одним своим постояльцем. Хвастался, что такая прелестная и умная женщина постучалась в дверь гостиницы буквально вчера. Собеседник лишь энергично кивал в ответ. Миледи, в свою очередь, взяла полуспящего сына на руки и вышла из комнаты. Каково же было ее удивление, когда совершенно внезапно для неё с чердака невозмутимо спустился её знакомый протестант. Тот самый, что фактически спас её жизнь. — Надо же, — довольно протянул, с головы до ног оглянув мать и собственную маленькую копию. — Родную кровь потянуло друг к другу. — А вы так выглядите, будто только что совершили сеанс каннибализма, — усмешка пополам со взглядом на слегка окровавленные губы. — Это было мясо с кровью. Не переживайте. Смотрю, вы всё ещё держите его на руках? — указал на спящего ребёнка. — Спит он крепко, думаю, что в карете он будет дремать просто замечательно. Дорога долгая, а сон ему как зеница ока нужен. Постоял и решил, попутно манжетом утирая кровь после вчерашнего ужина: — Миледи, так нам с вами по пути. Если хотите, составлю вам компанию. Тем более, проводник-мужчина ещё никогда не подводил. — А куда вы направляетесь? — озадачена. Чёрт. Об этом совершенно не подумал. Он же не знает, куда она едет! Выкрутиться бы поизящнее. — Пока ещё не знаю, но туда же, куда и вы, — посторонние явно примут эту извёртку как попытку произвести впечатление на женщину. Сердце так и кричит, чтобы повторить ту неловкую сцену на пристани, но разум в людях подобного всем пуританам склада всегда сильнее, заглушает все чувства, и человек остаётся как каменный. То к лучшему. Когда любишь, лучше рассуждать разумом, а не сердцем, которое чуть что сразу кидается в крайности, иногда способные отобрать не то что любовь, но даже жизнь.

Чёрная карета, стуча колёсами об ухабистые камни мостовой, двигалась по городу. Миледи покрепче прижала сына к себе и обратилась к Джону: — Я никак не могу вспомнить ваше имя. Что-то на «М». — Вот и не вспоминайте. Меня проклинают под этим именем, — мрачный ответ. Миледи в ответ только приподняла тонкую бровь. Ребёнок на её руках, слегка потревоженный разговором, снова заснул. Как только эта хитроумная буквенная комбинация, явно вдохновлённая либо латынью, либо английским, смогла вылететь у неё из головы? Ладно. Если попросил не вспоминать, то не будет. — Хорошо, сударь. Тогда ответьте хотя бы на то, почему вы упомянули «родную кровь»? Джон отвёл от женщины взгляд. Что же ей сказать? Соврать или сказать правду? Казалось, у него было столько времени на раздумья, но ни тогда, ни сейчас, он не представлял, как ответить. А потому лишь быстро, выдумывая на ходу, обронил: — Потому что я – ваш брат, Жан де Бейль. Вы меня наверняка и не помните. Удивившись, Миледи исподлобья взглянула на собеседника: брат у неё действительно был. Это было так давно… Также она вспомнила и своё имя до пострига в монахини — его она тоже не слышала уже много лет. — Так вот, — уже увереннее продолжал Винтер. — Нам с вами тогда по полгода было от роду. Меня сочли неугодным, и вместе с кормилицей выслали в Англию. Кому это было выгодно, мне неведомо до этих пор. Ни о какой сестре не было и слова в переданных бумагах. Но чуть меньше восьми лет назад я узнал, что некая Анна де Бейль вышла замуж за графа де Ла Фер, а потом бесследно исчезла. Имя и подарило мне возможность узнать хоть что-то о вас. И наконец-то мне улыбнулась фортуна. Миледи тронул рассказ молодого человека, а разительная внешняя схожесть лишь добавляла убедительности этой истории. Она поверила. И также шёпотом рассказала, что произошло, и почему она уехала из Лондона. Единственное, что заставило ее бежать, хитрить и прятаться — боязнь за маленькую жизнь, ни в чем не повинную, но уже находящуюся в опасности. Брат её мужа мог настичь их в любой момент, и Миледи была готова на всё, чтобы с ее сыном не случилось несчастья. Она не допускала даже подобную мысль – и сейчас искренне в этом признавалась, казалось, не только своему собеседнику, но и самой себе.

Кучер бил кнутом по лошадям, иногда издавая истошный визг. Дороге всё не было конца. Она тянулась, петляя и извиваясь, подобно змее, по равнине, поросшей редкой травой. Въехав в город, носящий название Личфилд и бывший в то время в своём расцвете, карета остановилась рядом с домом на Бор-стрит, который казался абсолютно пустым. Было похоже, что из этого поместья хозяева уехали много месяцев назад. — Чудный дом, — подметила Миледи, сложив ладони у лица. Войдя в поместье, Анна и Джон осмотрелись. Дом и вправду был роскошен. Миледи быстро уложила сына и принялась с любопытством изучать поместье. Весь дом оказался выстроен в серо-голубоватых тонах, обставлен со вкусом светлой мягкой мебелью. Пол был отделан скользкой плиткой, но если постелить пару ковров, это будет почти незаметно. Отделка позолотой в углах комнат говорила о том, что прошлые хозяева были весьма богатыми людьми. А в перине кровати просторной спальни, думала Анна, можно было попросту утонуть и никогда не вылезать. — Возможно, хозяева были теми, которым всё мало, и они хотят больше. Если бы я была на их месте, мне бы этот дом бы раем показался! — хмыкнула Анна, разглядывая картину на стене. — Верно. Мне подобная роскошь вообще незнакома, — мрачно ответил ей «брат». — Вы жили бедно? — Да. Я расскажу вам кое-что. Присаживайтесь. Миледи села в кресло, выжидательно наклонив голову на бок. Ее светлые кудри упали на плечо — она обратилась в слух. — Это случилось, когда мне было чуть больше шести. Меня тогда заставили продавать спички, чтобы заработать несколько медяков на хлеб. Как назло, никто спички не брал. Я потратил полностью одну, пытаясь хоть как-то согреться, но, видимо, все было тщетно. Меня нашли под утро на мостовой между жизнью и смертью, с окоченевшими руками и пустым коробком… Тогда все обошлось, но я не мог оставить свое дело, поскольку ничего более мне не оставалось делать…

— Прошло два дня, господа, а мы всё еще не в Англии, — угрюмо сказал д’Артаньян, недовольно расхаживая по комнате. — Друг мой, такова жизнь, — ответил Арамис, — После некоторых размышлений я понял, что и Миледи могла быть кому-то дорога. Если бы мы свели с ней тогда счеты, возможно, в мире лишь прибавилось бы несчастных судеб. В конце концов, не так уж и плоха… Атос резко оборвал друга, положив свою узкую руку на его плечо, всеми силами желая закончить разговор. Арамис понятливо сменил тему: — Ладно, друзья. Нам надо найти нашего общего знакомого, Жана. И расспросить у него, что с ним тогда сделалось? Д’Артаньян и Портос отрывисто закивали головами, подтверждая слова друга. Весь этот разговор происходил в галантерее Бонасье, располагавшемся на улице Могильщиков, тринадцать. Галантерейщика не было дома, и поэтому четвёрка решила там обосноваться. Констанция, упорно прятавшаяся на втором этаже дома, не стала противиться этому, и даже несколько радовалась. — Так, господа. Мне почему-то кажется, что Жан де Винтер вернётся, — сказал Арамис. — А знаете, Атос точно подметил, что фамилия у нашего знакомца такая же, как и у Миледи. Просто на французский манер. Атос взглянул на друга так, будто прозрел, хотя разрозненные догадки у него об этом были уже давно. Уж слишком схожи были черты лица этих двоих, что не могло быть простым совпадением. Наконец, завершив так и не начавшийся разговор, Атос, Портос и Арамис собрались уходить. О Миледи они позабыли надолго с тяжёлой руки графа. Он не желал иметь с супругой ничего общего и больше не собирался пересекаться с ней. Если отныне живёт в Англии, пусть живёт и на белом свете. Д’Артаньян отказался от того, чтобы присоединиться к ним, но сказал: — Прощайте, друзья! Мы встретимся, обязательно встретимся! — Обязательно, друг мой, — с теплотой молвил Арамис, слегка улыбаясь. — Когда-нибудь. В разговор внезапно вмешалась Констанция: — Встретитесь, конечно! Только не через двадцать или десять лет, а раньше, прошу, раньше!

Часы в доме Бонасье вскоре пробивают десять утра. Гасконец и камеристка сидят возле камина, тихо переговариваясь. Пламя в камине трещит, пускает сноп искр, бросает на светлые стены красно-оранжевый отсвет. — Знаете, милая. Я бы хотел спросить вас, простите уж меня за прямоту, вы вообще своего мужа любите? — Даже, право, не знаю, — смущенно ответила Констанция. — Жак-Мишель мне больше отец, чем муж. А отец у меня уже был. Жаль только, что он скончался, когда я только стала камеристкой у королевы. — Давайте просто убежим отсюда! — вдруг выпалил мушкетёр, беря ее руки в свои. — Мы будем жить вместе, вдали от мира, никакие гвардейцы нас не достанут! Констанция округлила голубые глаза. Так просто взять и уйти? — Дорогой Д’Артаньян, но как вы себе это представляете? Что я скажу королеве Анне? Я, если честно, сама думала, но… — Вы просто скажете, что собираетесь с господином Бонасье уехать на юг, и попросите назначить другую камеристку — я уверен, у вас есть конкурентки. Гасконец говорил честно, без лишних словооборотов. Констанция всё ещё с недоверием смотрела на него, наконец поняв, что сподвигло его на такое решение. Желание сохранить ей жизнь, и, в конце концов, может даже уберечь ее от Бастилии.

Уже скоро д’Артаньян и Констанция шли вместе по улице, постепенно удаляясь от дома и прихватив с собой все необходимое для длительного путешествия. Наши господа шли спокойно, не торопясь, с предвкушением счастливой жизни. Они думали, что делают правильный выбор. Д’Артаньян предложил ехать на юг, ближе к Аквитании и Гаскони, подкрепив это решение тем, что в этих краях производят много хорошего и дорогого вина, что очень подойдёт для Атоса. Пара села в первую попавшуюся повозку. Лошади галопом помчались по мостовой. Хозяин повозки с силой бил кнутом по их рыжим спинам. Тут гасконец вытащил из угла повозки непонятно откуда взявшуюся лютню, видимо, зарытую в солому, и принялся наигрывать весёлый негромкий мотив. — Так, господа, — надтреснутым голосом отозвался хозяин повозки после окончания песни. — Все эти песенки, конечно, хорошие, но куда вас везти? Д’Артаньян ответил: — До Шательро, сударь. Дальше сами доберёмся. — С вас пять экю. С каждого, — мушкетёр протянул мужчине десять мелких монет. Приняв деньги, хозяин повозки снова ударяет по спинам лошадей. Мимо всё ещё проносятся дома, прохожие, трактиры, пышные цветущие деревья, гладкие зелёные луга и немного тёмный лес. Дорога всё не кончается, а идёт ровной линией, рассекая постепенно высыхающую от утренней росы траву и редкие мелкие камешки, иногда попадающие под колёса. Констанция и Шарль весело беседуют, полуразвалившись в повозке и полностью наплевав на этикет, на правильную посадку, на правила хорошего тона, на правила элегантного общения, и прочее, и прочее, и прочее.