Вторая жизнь

Повозка с д’Артаньяном и Констанцией на «борту» уже третий день катилась в сторону Шательро, останавливаясь возле городов для того, чтобы наши господа смогли сделать привал и зайти в трактир за провизией. Спустя несколько дней, она наконец достигла своего пункта назначения, остановившись у окраины небольшого города. Мушкетёр и камеристка вылезли с повозки, попрощались с её хозяином и сразу же затерялись среди прохожих горожан. — Ну наконец-то… — смахнул пот с лица мужчина за поводьями. — Поеду назад. Нашли мне здесь, чёрт побери, извозчика, — и в эту же минуту повозка покатилась обратно по запылённой тропинке. Пара быстро прошла по городу, больше напоминавшему гудящий человеческий рой, и сменив повозку на лошадей. Констанции было довольно непривычно сидеть в седле, поэтому д’Артаньян придержал девушку, тем самым не дав ей упасть. — Кажется, мне придётся учить вас верховой езде, — подметил он, вложив в руки Констанции кожаные поводья. — Тогда уж и фехтованию меня научите, — ответила госпожа Бонасье, слегка улыбаясь. И довольно капризно произнесла: — Я тоже драться хочу!

Приехав в Аквитанию, в небольшой провинциальный городок Бордо, откуда ранее в Англию вывозилось лучшее вино «кларет», госпожа Бонасье и д’Артаньян наскоро обосновались в уютном двухэтажном домике, удалённом от шумного центра города. Там они планировали жить, не особо интересуясь тем, что происходит в столице. Констанция предпочитала заниматься домашними делами, а д’Артаньян выбирал драться на дуэлях и иногда даже охотиться. — Ну вот и всё, — подметил гасконец, оглядывая быстрым взглядом новое жильё. — Заживём, как простые люди. И никакой кардинал нам не страшен! Двумя днями ранее… — Дорогая моя, я вернулся! — весело крикнул галантерейщик, входя в дом. В ответ ему была лишь тишина. «Что за чертовщина?» — подумал господин Бонасье. Жены нигде не было. Словно испарилась. Не было слышно ни раскачивающегося белья, сохнущего на под потолком, ни потрескивания дров в камине. Жак-Мишель быстро обыскал весь дом. Беспокойство на его лице превратилось в недоумение, а позже и в осознание всего произошедшего. — Ничего не понимаю! — осенило. — Кардина-а-ал! Галантерейщик знал о всей деликатности занятия своей жены, и скоро предположил, что это Ришельё устранил его жену из-за обвинений в государственной измене. Такие политические дела были не редкостью, и всё встало на свои места. Посажена в Бастилию или повешена на Гревской площади, и с этим уже ничего не поделаешь.

Скрывшись от преследования кардинала, д’Артаньян и Констанция понимали, чем им это грозит. Но даже так, они хотели просто насладиться самыми лучшими мгновениями жизни. Всего лишь жить, как простые французы, которые могут позволить себе выпить стаканчик анжуйского да помахать юбкой и шпагой на городской многолюдной пляске, случающейся раз в полгода. Как раз такое мероприятие и происходило сейчас. Гасконец и раньше подмечал, что к ногам его возлюбленной могли бы ровным строем падать мужчины, но сейчас это ощущалось в полной мере. Ведь не каждой девушке дано такое особенное очарование. Но каждой может быть дан человек, который оградит красавицу от измен и многочисленных любовников, которые могут быть не самыми приличными людьми. А бывшая камеристка с полузакрытыми голубыми глазами, весело приплясывая, кружилась в толпе местных жителей. Они наблюдали за её плавными, но быстрыми движениями, потягивая пиво из грубо вылепленных кружек. Констанция манерой танца напоминала ласточку, радующуюся вечной свободе. Эта ласточка была необычна своим белым окрасом, или же белым платьем монашки-кармелитки, которое Констанция так и не сменила, хотя д’Артаньян ей сотню раз предлагал это сделать. К ней присоединились несколько загорелых красивых девушек, увешанных ожерельями и кольцами. Вся эта компания женщин плясала, звеня украшениями и иногда глядя зрителям прямо в глаза, и очаровывая их одним только взглядом. Мушкетёр стоял в толпе зрителей, искренне восхищаясь любимой. Теперь всё хорошо. Этот вывод прокрутился в голове гасконца раз сто и прочно в ней закрепился.

Когда танцы кончились, все жители разошлись по домам. Некоторые даже пританцовывали в состоянии особого опьянения, напевая что-то несвязное и неразличимое. Придя домой, Констанция принялась хлопотать по дому, а д’Артаньян со спокойной совестью пошёл к ближайшему озеру на рыбалку. Как ему чудилось, улов должен был быть прекрасным. Под нос мушкетёр насвистывал любимый мотив «Пока на белом свете есть Гасконь». Дойдя до озера, он сел на берегу, в предвкушении улова потирая смугловатые ладони, и закинул удочку. Спустя время в ведре д’Артаньяна уже плескался отличный окунь, пара карпов, увесистая форель и четыре крупных селёдки. — Тысяча чертей! Прекрасный улов! Гасконец был очень доволен рыбалкой, продолжая представлять полное до краёв ведро с рыбой. Но иногда думал, что рыба не клюёт, а просто всеми своими плавниками навешивает ему на уши макаронные изделия, попросту говоря, обыкновенную итальянскую лапшу высшего сорта. Или просто не клюёт.

На этом прекрасном моменте мы покинем нашу парочку и вернёмся в Личфилд. — Надо же. Я не думала, что вам жилось так плохо, — сказала Миледи, глядя на «брата». Джон лишь устало кивнул. Он фактически изложил свою биографию, заменив убитую мать на сестру-близнеца, умолчав о мести мушкетёрам и всём, что связано с Винтерами вообще. Теперь его мучил только один вопрос: поверит ли мать этим россказням? По глазам видно, что верит. Складывается второй вопрос: как такая сложная натурой женщина может верить такой глупой лжи? Если обман раскроется, то что дальше? Верит, несмотря ни на что. Сам удостоверился в своей убедительности. Миледи поднялась с кресла и спустилась на первый этаж дома. Сейчас одной из забот женщины было нанять служанку. Объявление к стене захудалого трактира или гостиницы прибить гвоздём, и дело с концом. Дальше дело времени. По мнению Миледи, идеальная служанка — это послушная, трудолюбивая спокойная и доброжелательная девушка или женщина. Немного подумав, блондинка снова поднялась на второй этаж. Когда она вошла в спальню, то увидела Джона, уже вовсю спавшего на двухместной кровати, и приметила, что «брат» и сын лежат в похожих позах — поджав ноги и подложив руки под голову. В углу комнаты, на стуле лежали портупея и камзол, принадлежащие «брату». Рядом, на полу разместились сапоги. «Забавно, сразу видно, что родня,» — с улыбкой подумала Миледи, снимая верхнее чёрно-жёлтое платье. Изучать дом, пока все спят, ей никак не хотелось. Оставшись в одной батистовой сорочке, женщина быстро укрылась плотным пуховым одеялом. Перед глазами пошли пятна крайне неразличимого цвета, да и то, что видела Миледи, было сложно назвать чернотой. Наконец она полностью предалась сну. Сон был довольно странным: вот леди Винтер берёт корзину, кладёт туда сына, почему-то годовалого, прощается с кормилицей, и покидает дом. Одетая в поношенный плащ, она идёт, прячась за домами, стараясь не попадаться на глаза кому-либо. Беспокойство за судьбу сына переходит все границы. Не допустить гибели. Уберечь от неё. Вдруг женщина натыкается на чёрную карету. — До Сент-Олбанса, пожалуйста. Через некоторое время езды карета словно растворяется, оставляя Миледи посреди дороги. Та быстро бежит дальше, задыхаясь и понемногу теряя сознание. — Помогите мне… — шепчет женщина, с трудом удерживая корзину. Над головой занесён топор.

— Нет! — Анна вскочила, соображая, что произошло. Всего лишь сон. Да и вид женщины сейчас оставлял желать лучшего: волосы растрепались, сорочка сползла с правого плеча, практически оголяя руку и грудь. Быстро поправив сорочку, Миледи осмотрелась. «Нужно высыпаться,» — подумала она, свешивая стройные ноги с кровати. Часы пробили два. С детства Анна всегда была «ранней пташкой», вставая даже до восхода солнца. Даже после пострига в монахини эта привычка никак не желала покидать её. Но после вербовки в шпионы Миледи начала понемногу восстанавливать свой сон, перестала вставать ни свет ни заря, хоть это и удавалось с трудом. От неловких движений матери проснулся и Джон. Поворачиваясь к матери, он откинул одеяло к краю кровати. Никогда молодой человек не был так близко к этой женщине. Чувство стеснения охватило разум и ввело его в оцепенение. Анна, в свою очередь, сидела к «брату» спиной и вовсю расчёсывала волосы. Своим видом она напоминала хрупкого ангела в женском обличье. — Вы тоже встали? — Анна обернулась. — Пришлось. Вот что бывает, когда устаёшь за двадцать лет. К чёрту. Мне нужно выспаться на сто лет вперёд. Миледи удивилась. — Понимаю, — ответила она. — Я устала ещё с шестнадцати. Отдохнём же вместе. Откинулась на подушки со вздохом. Она и вправду желала отдыха. Желала не показываться никому из горожан на глаза, но иногда, раз в две недели появляться на праздниках под выдуманными именами и всячески отрабатывать танец. Миледи даже безумно хотелось, чтобы рядом находился кто-нибудь верный ей, кому можно излить душу и получить слова утешения. Сейчас она нашла этого человека и прижалась к нему. — Знаете, у меня есть подозрения, что после моего побега род Винтеров попадёт в опалу, — вдруг с волнением в голосе сказала Миледи. — Боюсь представить, что с нами могут сделать, если найдут. — А я знаю, что сделают, — приподнялся на локтях и впился в мать взором, будто острым клинком. — Про скупщиков детей или, как их ещё называют, компрачикосов слышали? Так вот, избавиться от незаконных наследников это даже для них гуманно. Вместо этого они просто уродуют тело и сознание, устраняя тем самым проблему. Ребёнок в итоге становится уродом, не помнящим даже своего имени и родителей. Пустой безобразной оболочкой. Миледи с ужасом в распахнутых глазах поднялась с кровати, подошла к кроватке сына и дрожащими пальцами перекрестила её. Не одно, так другое. Краткое объяснение дало Анне понять, какая опасность угрожает сыну. Терять его она не хотела и не собиралась. Кровь стучала в висках от волнения, когда женщина коснулась рукой светлых волос мальчика и завела их за ухо. Укрыла одеялом поплотнее, чтобы не мёрз в пока ещё не растопленной камином комнате. — Никому не отдам тебя, милый, — вложила в эти мягкие слова всю свою душу. — Никому.