Вторая жизнь

На следующий день всё пошло наперекосяк. Разбойники понимали, что просто так «крестьянин» им не попадётся в руки. Собрание на краю города было назначено на три часа дня. Но весь их план рухнул, как Бастилия сто шестьдесят один год спустя, когда бедняга Роберт на это самое собрание не смог явиться. Вот как это случилось. В мыслях у Джона до сих пор оставались идеи, как добить скупщиков детей окончательно. Собрав всё нужное в сумку и попрощавшись с Миледи, протестант снова взял курс на Тамворт-стрит. Благо, городской палач сейчас был дома. На окно выкрашенного в красный дома палача Винтер положил чёрную перчатку. Хозяин дома понял, что нужны его услуги, и подошёл к окну. — Добрый день, господин палач. — Добрый, сэр, — отозвался хозяин, на вид высокий, статный бородатый мужчина примерно сорока лет. — По вашему виду сразу понятно, за чем явились. Что вам нужно? Обезглавить, запытать? Казнь — два лореля, пытка — четыре. Если при пытке будет летальный исход, то я не виноват. Протестант протянул в руку палача шесть монет. Тот понял, что будет пытка и казнь одновременно, молча принял деньги и вышел на крыльцо. — Кого пытать будем? — буднично спросил хозяин, облокотившись об дверь. — Ваша жертва появится здесь через некоторое время. Джон поправил сползшую с плеча сумку и ушёл, расставляя все будущие действия по порядку. Планировал найти того, кого обезобразил вчера. Чтобы избавить мир от него и его сообщников. Навсегда. Чтобы они больше не отравляли жизни людей своими деяниями. Тем временем Роберт вышел из логова и направился на рынок. Он даже не подозревал, что с ним будет. В паре с ним вышагивал Джилрой. Оба разбойника беседовали, поминутно оглядываясь по сторонам. В разговоре Роберт иногда скрещивал культи на груди, как бы молясь за свою жизнь. Эти двое вскоре ушли с рынка, не обратив внимания ни на какой товар, и направились назад. Роберт начал беспокоиться за что-то, но за что, ему так и не удалось понять. — У меня плохое предчувствие. За нами будто… Будто следят! — Не стоит. Я тебе как телохранитель. Роберт, чеканя шаг, оторвался от сообщника. Мысль о слежке не покидала его мозг. Зайдя в переулок, безрукий всё же попался в ловушку, расставленную протестантом-крестьянином. Ловушка представляла из себя подножку и верёвку, в один миг связавшую лодыжки. — Чёрт! Снова! — вырвалось у Роберта, когда он оказался связан по рукам и ногам, а его рот снова был закрыт платком. Над безруким склонился Джон. — Наконец-то. Я закончу дело. Дойдя до дома палача, Винтер предъявил ему Роберта и заранее назвал своё прозвище. Роберт уже давно понял, что этот день для него последний. — Прекрасно, господин Мордаунт, — ответил палач. — Этот замечательно нам подходит. Он грубо взял разбойника за шиворот и потащил в подвал дома. Во второй раз Роберт оказался на дыбе, но с завязанными глазами, чтоб он не видел собственную смерть. Снова, но усилиями уже двоих человек руки и ноги скупщика детей наматываются на валики. Роберту казалось, что кожа рук и ног вот-вот лопнет от давления, настолько сильно она растянулась. Что кости отделятся от сухожилий. Опять подвал наполняется криком боли. Но Джону было даже больнее. Страх за жизнь юной версии пересилил невидимый ужас от созерцания пытки Он не должен стать отвратительным уродом, не помнящим ничего, даже своего имени, проданным либо в бродячую труппу циркачей, либо на утехи дворянства. «Крестьянин» продолжал вместе с палачом крутить ручки дыбы. — Я нашёл его, — в исступлении шептал Джон, глядя на пытаемого пленника. — Я не позволю никакой твари причинить ему зло. Он нужен мне. Он — это всё. Роберт в непонимании слушал эти слова, и думал, что один из его палачей бредит. А тело пытаемого уже вытянулось почти вдвое, и кости вырвались из суставов, добавляя эффект тряпичных ног, какие обычно бывают у кукол. — У вас нет выбора. Протестант собирался покончить с Робертом, просто зарезав его ножом, как тот крикнул: — Я сдаюсь! Я знаю, где они собираются! Ветхий дом на краю этой улицы! Только пощадите… Палач усмехнулся и сказал: — Благодарим вас, сударь. Такую слабость вам точно никто не простит. А теперь умрите и будьте прокляты. Дыба заработала снова, и конечности окончательно, с хрустом костей и звуком рвущихся сосудов, мышц, сухожилий, оторвались от тела. Оно обмякло и теперь безжизненной тряпкой болталось на орудии пыток. Глаза пленного закатились под веки, и дыхание прервалось. Кожа начала стремительно бледнеть и покрываться красноватыми пятнами кровоподтёков в тех местах, где произошёл крупный разрыв тканей. — Не те темпы работы, — процедил палач, зашивая бездыханное тело в мешок.

На следующие сутки Миледи и её мнимый брат задумались о заработке. Деньги, которые Анна взяла из Лондона, скоро должны были подойти к концу. Работать дворяне не привыкли и не считали своим делом, всем нутром полагаясь на своё многомиллионное наследство. А у этого наследства может быть разная судьба: либо наследника объявляют бастардом и деньги делятся между ненасытными родственниками, либо наследство при особом транжирстве его владельца кончится в первые два-три года. Поэтому, как считал Джон, лучше зарабатывать честно, усердно и не растрачивать накопленное. А иначе это может кончиться очень плачевно для всех. — Раз у нас так сложно с деньгами, то, пожалуй, опустимся до горожан. — Пожалуй, мне стоит согласиться, братец. Статус — не самое главное, хотя я раньше думала иначе: чем богаче, тем лучше. Но нет. Я ошибалась. Самым приемлемым способом заработка Джон выбрал работу торговца на рынке. Дворянину покажется, что это порочит его благородный и неоспоримый никем и ничем статус, а для горожанина в самый раз. После недолгих раздумий Джон всё же договорился с одним мясником, чтобы тот поставлял продукт на продажу в его лавке. Особого труда этот разговор не стоил. Лавка находилась на краю рынка, ближе к Бор-стрит. — Значит, по рукам, господин Баксон? — По рукам, сударь. Джон, или Чарльз Баксон, как он представился мяснику, в очередной раз направился к жилищу палача. Тот, как вчера, был дома, и сидел за столом с кружкой пива в руке. Вид его был не из лучших: лицо немного осунулось, а под глазами залегли тени. — Добрый день, господин палач. — Приветствую вас. Сразу оговорюсь: со скупщиками детей я мгновенно расправился. Заявился в их логово, да и резню там устроил. Отплатил им за всё, что они тогда сотворили. Как только мне выпал шанс, — хозяин медленно вынул из-за пазухи крупный медальон. В нём находился небольшой портрет в ажурной рамке. На портрете была изображена совсем маленькая девочка, которой можно было дать месяцев так восемь. Волосы пшеничного цвета рассыпались по её плечам, а тёмные глаза вызывали улыбку, настолько в них бурлило веселье и радость. — Кто эта юная особа? Палач тяжело вздохнул и закрыл медальон. В его взгляде читалась печаль и немой укор. — Это моя дочь, Мария. Она была лучиком света в моей жизни, понимаете? В этом году моя дорогая супруга Лия скончалась от лихорадки, а Марии тогда было чуть меньше года. Я остался один с дочкой на руках и старался дать ей всю свою любовь и ласку. Нанял ей кормилицу, которая невзлюбила её из-за того, что я работал ростовщиком… Но два месяца назад, случилось страшное: скупщики детей проникли в мой дом и выкрали её, оставив на полу пятна крови. Больше я свою дочь не видел. Впрочем, как и кормилицу, пропавшую в тот же день. Портрет на медальоне, к слову, был сделан за три дня до похищения. От Марии в итоге он и остался, как мне на память. Мне ничего не оставалось, как сделаться палачом. У нас в городе их не хватало, а я тогда жаждал правосудия всем нутром, — за время этого откровения палач успел выпить три полных кружки пива, и выглядел так, будто навсегда разочаровался в жизни. Джон понял, что связался с таким же мстителем по жизни, как и он сам. — Сочувствую вам, господин палач. У вас неплохие мотивы для мести. У меня схожие. Хоть я и прекратил это. Мужчина горестно кивал собеседнику, пытаясь подавить вмиг нахлынувшие эмоции. Пустота поглотила его душу, проникала во все участки тела, вплоть до огрубевшего от горя и казней сердца. Джон вспомнил графа де Ла Фер, который точно так же, целых восемь лет, топил свое горе в алкоголе, так и не оправившись до конца. Было отчётливо видно, как палача потрепала утрата: на руках прибавилось мелких морщин, довольно близко к коже проступили синеватые вены, а в коротких чёрных волосах уже была некая проседь. Мужчина словно постарел лет на двадцать, несмотря на то, что прошло всего два месяца. Джон поднялся с места, попрощался с палачом, искренне пожелав ему поскорее найти дочь, и ушёл, думая о судьбе пропавшей несчастной. Но одно стало ясно: угрозы опалы больше нет. </i>«Свершилось! Он, точнее я, будет жить. Будет иным. Изменится на корню.»</i> В мыслях Джон ликовал, но на его бледном лице это никак не отразилось. Теперь он словно сроднился с этим другим миром, хоть и двадцатилетней давности, чувствовал себя солдатом на поле боя, но в окружении близких, и теперь таких любимых, людей.