Вторая жизнь

— Ну что же. Пожелайте мне удачи, Констанция. Я отомщу за вашу поруганную честь, — сказал д’Артаньян, выходя из дома со шпагой наголо. Гасконец постепенно удалялся от жилья, чувствуя, как внутри всё начинает вскипать. Мимо взора пролетает улица, дома, трактиры, прохожие. Шарль шёл, не сбавляя шага, иногда резко оглядываясь. Как неплохой дуэлянт, он всегда был готов к поединку. Готов защитить честь своей возлюбленной. Выйдя к тому времени пустовавшей городской площади, д’Артаньян глазами принялся искать противников. Они, ничего не подозревая, стояли возле фонтана и с упоением что-то рассказывали друг другу. — Тысяча чертей, господа! — выкрикнул д’Артаньян, бросаясь к фонтану. — Вы ответите за это! Жак понял, в чём дело, и в момент выхватил шпагу. А его сообщник Жерар от такой внезапности чуть не свалился за бортик фонтана. — За то, что вы совратили мою возлюбленную, я вызываю вас на поединок. Прямо здесь и сейчас! — Надо же, кто объявился. Защитник. Я принимаю ваш вызов, — гортанным ржавым голосом отрезал Жак. — Посмотрим, как вы защитите свою ненаглядную потаскуху. Сама на меня вешалась, я и не выдержал. Д'Артаньяна такое обвинение резануло по сердцу. Сам совратил, ещё и вину перекладывает на жертву, обеляя себя. Мерзавец. Противники отошли от фонтана к краю площади, мысленно испепеляя друг друга взглядом. Если бы эти взгляды могли сжигать, бесспорно, оба дворянина одновременно превратились бы в горстку пепла. — Вы готовы, сударь? — Готов! Шарль и Жак скрестили шпаги. Мушкетёр стремился причинить вред сопернику, целясь клинком в сердце. Жак мигом отбежал в сторону стены, уклонившись от удара на пару дюймов, и отразил нападение, всеми силами надеясь на выигрыш. Шарль бросился к противнику, испустив короткий крик, но получил контрудар. — Не ожидал, что вы так хорошо дерётесь, — сказал д’Артаньян, посмотрев в выцветшие чёрные глаза Жака. — Сударь! Как-никак я — один из лучших гвардейцев Ришельё! Прошло ещё минут десять, как д’Артаньян и его соперник наносили удары друг другу. Жак каждый раз старался нанести удар под колено гасконца, так называемый удар Жарнака, но тот всеми силами от него уклонялся, абсолютно не желая пасть его жертвой. — Если вы так поступили с честной женщиной, то идите в публичный дом, но потом вам никто из приличных людей руки не подаст, — отозвался гасконец, прижимая противника к стене дома. Тот ответил лишь жестокой улыбкой. Сообщник Жака смотрел на поединок, словно на захватывающий бой, периодически покусывая ногти, но видимо перестарался и начал грызть пальцы. Наконец, дуэль завершилась победой гасконца. Жак признал своё поражение, презрительно скаля зубы и морща лицо. — Так будет с каждым, кто тронет мою возлюбленную, — закончил д’Артаньян. В его голосе звучали нотки пронзительности. А с Жераром он биться не стал, и тот в итоге отделался крепкой гасконской затрещиной.

Тем временем Констанция хлопотала по дому, дожидаясь Шарля. Сейчас она протирает мокрой тряпкой пол, напевая что-то под нос. Специально для уборки камеристка стянула волосы косынкой и закатала до локтей рукава. Даже в таком виде она была невообразимо прекрасна. Она до сих пор ощущала стыд и отвращение к себе. — Вот же наивная идиотка, — ругала себя камеристка, удивляясь собственным словам. — Никогда себя не прощу. Лучше никому не говорить. С порядочной девушкой такого бы не случилось. Констанция поняла, что ей надоело быть птичкой в золотой клетке, которую вечно нужно спасать. Если бы она раньше догадалась об этом, она могла бы собственноручно убежать из монастыря. Порядочная. Непохоже. Участвует в интригах, едва не погибла, так теперь ещё и изнасилована. За дело. Расплатилась за всё. Покончив с уборкой, госпожа Бонасье случайно наткнулась на пистолет, лежащий на полке. — Как он попал сюда? — Констанция осторожно взяла пистолет и принялась его изучать — благо, он не был заряжен. — Видимо, это Шарль обронил. Быстрым движением руки Констанция положила пистолет обратно на полку. Теперь она могла спокойно отдохнуть, лёжа в кровати поверх одеяла. Погода была солнечная, что ещё сильнее улучшало настроение. Оставалось только дождаться д’Артаньяна.

Через некоторое время Констанция его дождалась. Гасконец сиял, как начищенная золотая медаль, которую только что выдали отличившемуся в особо жестоком сражении воину. Чаще всего такая радость на лице появлялась от чувства выполненного обещания. — Как прошёл поединок? — Отлично. Этот негодяй сдался. Вот что. Нам скоро придётся уехать в Гасконь. Их планы свершились: не прожив в Бордо и месяца, Шарль и Констанция быстро перебрались в город Тарб, находящийся на родине мушкетёра. Старшие супруги д’Артаньян, Франсуаза де Монтескью и Бертран де Бац, пребывали на седьмом небе от счастья возвращения отпрыска и от того, что у него сложилась блестящая карьера в мушкетёрской роте капитана де Тревиля. Сами старшие супруги оказались весьма приятными людьми: госпожа д’Артаньян отлично ладила с прислугой, была волевой, смелой женщиной, а господин де Бац всячески искал любые поводы для дружеской дуэли в конце сада. — Госпожа Бонасье, — обратилась к Констанции мадам де Монтескью, — если же вы уже замужем, тогда почему предпочли Шарля? Констанция неловко молчала. Взгляд светло-зелёных, близко посаженных глаз зрелой женщины словно сковал её. Сама мадам де Монтескью сидела напротив, сминая в жилистых руках юбку коричневого платья. — Может быть, потому что я люблю его? Франсуаза покачала головой, выражая не то недовольство, не то согласие. Поправила выбившиеся из пучка волосы. — Тогда придётся расторгнуть брак мессира Жак-Мишеля и вас. Двоемужие осуждается сейчас, вы же знаете. После женщина ушла в сад, где уже вовсю фехтовали её муж и сын. Одним движением руки заставила их остановиться. Разговор с любовницей сына ввёл Франсуазу в ступор. Подумать только: любить замужнюю! Она не знала, возмущаться или смиряться. — Франсуаза! — обернулся Бертран де Бац. — Что вас потревожило на этот раз, моя голубка? Мужчина отложил рапиру и подкрутил пышные седые усы пальцем. Подошёл к супруге и солнечно заулыбался. Та лишь подняла на него глаза. — Ничего особого. Мадам Бонасье не будет для нас обузой. Если Шарль любит её, то и мы тоже будем. А с её браком придётся повозиться. Расторгнем в любом случае. Смирение победило. Франсуаза вздохнула и отстранилась от мужа. Это вечное обращение «голубка» её ни капли не раздражало, и давало понять, что Бертран искренне к ней привязан. Огонь в жилах остужался этим словом, и быстро угасал. Женщина опустила голову, дав понять сыну и мужу, что они могут продолжить занятие. Ушла в дом и заглянула в гостиную, возле проветривавшегося окна которой сидела Констанция. Их разговор занял не слишком много времени. Мадам д’Артаньян дала понять госпоже Бонасье, что относится к ней с теплотой. Это являлось сущей правдой. — А пока я отведу вам комнату в нашем поместье. Франсуаза рукой поманила Констанцию к лестнице на второй этаж. Та подчинилась. И в целом, мать Шарля внушала ей почтение, так, как бы это было с любой герцогиней или самой королевой. Комната, отведённая для Констанции, оказалась довольно просторной, в коричневых и зелёных тонах. В углу стояли шкафы: один с книгами, другой с дамскими безделушками, вроде румян, ожерелий и пудрениц. Высокая кровать стояла почти у самого окна. Возле двери – мягкое кресло на точёных ножках. — Раньше эта комната принадлежала моей дражайшей матушке, — изрекла мадам д’Артаньян, пропуская госпожу Бонасье внутрь. Снова оставив галантерейщицу одну, Франсуаза направилась в гостиную. Села на диван, взяла с полки новую книгу Рене Декарта «Рассуждение о методе…». «Я мыслю — значит, я существую,» — мысленно процитировала женщина философа. Чтение заняло почти половину часа. Мадам де Монтескью жадно внимала изречениям великого философа и математика, чьи мысли были довольно прогрессивными для того века. Особенно размышления о дуализме души и тела. Женщина очень любила погружаться в философию, и в раздумьях о бренном бытие она иногда проводила целые часы. Кто-то тратит дни на составление трактатов, а кто-то на то, чтобы их понять. Осмыслить и отложить в памяти. И так хлопот достаточно, ещё и мысли о скором конце. Скуку развеивает просто отлично, но добавляет безысходности. Так думала Франсуаза, возвращая книгу на место.

Когда занятия по фехтованию окончились, Шарль и Бертран присели на лавку в саду, чтобы развеяться и отдышаться после бесконечных выпадов, уколов и парирований. Уставшие и измотавшиеся, они запрокинули головы кверху и взглянули друг на друга. — Делаете успехи, — старший д’Артаньян говорил так, будто был учителем по фехтованию. Одобряющим и мягким тоном. Шарль не отвечал. Удостоил отца лишь довольной улыбкой, осветлившей скуластое лицо. Вложил шпагу в ножны. Бесконечно рад возвращению домой и встрече с родителями. Три года в Париже показались ему вечностью, которая никогда не закончится и будет словно закольцована, как перевёрнутая восьмёрка. Но теперь всё вернулось на свои места. — Может, на неделе скачки посетим? — спросил Бертран сына. Тот кивнул, соглашаясь. Гасконские скачки в то время являлись одной из достопримечательностей этой провинции, наравне с утиной печенью «фуа-гра» и старинным вином арманьяком. Проводились они часто, раз в два месяца. Итого шесть скачек в год. Сам Шарль участвовал в них один или два раза, и никогда не достигал первого места. Но считал, что победа — не главное. Главное — принять участие, и гордиться собой. — Скачки будут через три дня, в субботу. Можете подготовиться, если хотите участвовать. — Благодарю, отец. А сейчас, добродетельные господа, мы пропустим несколько лет и посмотрим, что произойдёт дальше, поскольку нет смысла всё рассказывать досконально.