Вторая жизнь

Слуга лорда Винтера быстро тащил связанного, но уже пришедшего в себя, осуждённого в камеру, затянутую полупрозрачной пеленой мрака, разбавлявшегося несколькими факелами на стенах. Поступь слуги была дрожащей и тяжёлой, и выдавала его слабый и никчёмный характер. Он понимал, что в случае провала наказание неизбежно. Да и вообще Вимп был таким человеком, который может запросто предать своего ближнего, лишь бы спасти свою шкуру. Таких людей в обществе всегда презирали и старались всячески избегать. Одному Богу известно, за какие заслуги лорд присвоил Вимпа себе. — Хочу заметить, что не помню, кого там лилией клеймят? Не подскажете? И тут мнимый Жан де Бейль содрогнулся, ощущая страх даже через снотворный туман. Лилия? Причём здесь лилия? Что за извращение? Ответ он дать не мог, и почти не ощущал, как его привязывают к перекладине за руки. Заметно дёргался, когда Вимп подобрался со спины и грубым движением начал расстёгивать чёрный жилет, а затем опустил его вниз, на уровень рёбер. Не мог сопротивляться, поскольку не понимал, что с ним делают. Лилия. Лилия. Причём здесь она? Разум буквально заплыл, глаза улавливали нечёткие очертания факела на стене и перекладины прямо над головой. На миг почувствовал треск рвущейся ткани, затем холод: обнажили правое плечо. Зачем?.. Нутро скрутило узлом, когда бледной кожи коснулись пальцы слуги, вызывая непреодолимое отвращение. В мозгу зародилась паника, понемногу нараставшая по мере того, как действие наркотика начинало ослабевать. Пика, апогея паника достигла в тот миг, когда в плечо вонзился кончик ножа. Из груди вырвался крик. Жан выгнулся, слегка запрокинув голову, дёргаясь в припадке и нанося беспричинные удары каблуками по полу, иногда попадая по коленям палача. Разум прояснился, но язык отказывался повиноваться, порождая лишь сдавленные стоны, крики, бесконтрольные слёзы в уголках глаз. Ещё больший страх накатил на жертву, когда вонзённое в плечо лезвие пошло вниз, прорезая кожу. Ноющая боль не проходила, пока нож немилосердно прорезал плоть, а крупные капли крови стекали по плечу, окропляя разорванный рукав. Очередной удар каблуком на миг выбил Вимпа из ритма, заставив его выронить нож с красным от крови лезвием и непечатно выругаться. На миг Жану показалось, что мучения окончены, пришло чувство некоего облегчения, но оно погасло, сменившись снова заработавшим клинком и очередным криком. Почувствовал, что рана будто бы замкнулась, и остриё даже вонзилось немного глубже. Скривился, когда Вимп подобрался ближе и надавил на края раны, заставив зашипеть от боли. Выдохнул, краем глаза уловив, как тот отходит от перекладины в дальний угол камеры. Рану будто огнём опалило: к кровоточащему плечу приложили ладонь, выпачканную в угле. Приложили несколько раз, прежде чем убрать руку. Сквозь туман утихающей боли услышал едкое, заискивающее: — Лорд Винтер будет доволен. Хлопок двери. Остался один. Один, наедине с собственной болью, привязанный, обездвиженный. Попытался пошевелить запястьями в надежде ослабить узлы, и те, к удивлению, поддались. Плохо этот слуга вяжет узлы, плохо! Верёвка упала на пол, и теперь можно подняться, здоровой рукой опираясь на стену. Бросить беглый взгляд на правую руку. Мороз прошёл по спине. Плечо окровавлено, жжёт невыносимо, пятна на разорванном рукаве успели высохнуть. Быстро поправил жилет и понял, что застегнуть обратно одной рукой вряд ли сможет. Нашарил на полу несколько вполне чистых обрезов ткани и, как мог, шипя от боли, обмотал искалеченное плечо, натянул поверх рукав и краем жилета закрыл место надрыва. Какой ужас. Какой позор. Определённо, это самый худший день в жизни. Надо возвращаться домой как можно скорее. Вышел из камеры, прихватив с собой нашедшийся внутри осиновый кол, и прошёл несколько ступенек лестницы, прежде чем заметить идущего к выходу слугу лорда Винтера. Мерзавец, проклятый выродок! Моментально подбежал и, прежде чем слуга успел опомниться и обернуться, вонзил кол ему в спину. Видя, как слуга корчится, пуская кровавые пузыри, процедил: — Умри в агонии, отродье. Умри и будь проклят! Через полминуты дверь тюрьмы захлопнулась за уходящим заклеймённым. Тот шёл тяжёлым резким шагом, опустив голову, держась за правое плечо.

Лишь спустя девять лет беды снова рухнули на головы семейства де Бейль. Теперь это ощущалось в полной мере. Сначала тот господин в чёрном, теперь слуга в качестве палача. Джон быстро вернулся в дом и уже в прихожей наткнулся на «племянника». К слову, именно так он и называл свою юную копию, чтобы не возникало недоразумений. Мальчик явно был рад приходу «родственника». — Джонни, мне срочно нужны бинты, — потребовал, стараясь хотя бы не морщиться и не выдавать себя. Приняв из рук мальчика моток принесённых из кухни бинтов, молодой человек сразу же закрылся в ванной комнате. Через минуту оттуда послышался его сдавленный полузадушенный выкрик. Благо, никто, кроме Джонни, этот крик души не услышал. — С вами всё хорошо? — робко спросил Джонни, постучав кулачком в дверь. Тишина, секундой позже сдавленное шипение. Что-то явно не так. Наверное, ему плохо. Нет, лучше не стоит вмешиваться. Или же постучать ещё раз и помочь? Главное, мать не разбудить и не беспокоить её лишний раз. Всё же постучал снова. — Иди! Без тебя прекрасно справлюсь! — уловил легкую злобу и раздражение. Бинтовать плечо одной рукой достаточно сложно, как Жан выяснил сейчас. Руку боль буквально пронизывала, каждая вена наполнена только ей одной. Прислонился спиной к холодной стене ванной и уткнулся лбом в колени, прижатые к груди. Правая рука теперь никуда не годна, и остаётся только бога поблагодарить, что рабочая рука левая. — Будь проклят тот слуга. Да будет он расчленён, расчленён, расчленён! Теперь главной задачей будет всячески скрывать эту отметину. Чтобы ни у кого и мысли о ней не возникло. Ведь по законам того времени такого преступника кто угодно мог убить. Абсолютно каждый: и лорд, и средний дворянин, и зажиточный горожанин, и, в конце концов, последний нищий. А вины ни в чём нет. Осталось ещё одиннадцать лет. И тогда всё встанет на свои места. Этот ад кончится так же быстро, как и начался. Остаётся лишь жить, как подобает. И тогда эти годы просто пролетят, будто этого и не было.

Утро нового дня началось с суеты, вызванной скорым сбором вещей. Причём эта суета была вызвана в основном служанкой Нэнси, которая быстрее ветра носилась по дому, больше будучи похожей на смерч в зелёном платье, а не на человека. Анне она немного напоминала её французскую служанку своей лёгкой наивностью. На этом схожесть заканчивалась. Ничего больше. — Нэнси, прошу вас, прекратите этот шум, – строго сказала Анна. — Тем более, мы уже готовы. В этом она была права: её «брат» и сын уже стояли в дверях дома, одетые в чёрное. В руках они держали по чемодану. В этом году август выдался холодным, с нередким мелким дождём. Небо сегодня было затянуто серой пеленой, предвещающей ещё большее ухудшение погоды, возможный ливень или грозу. Карета, поджидавшая хозяев дома, уже стояла возле калитки. Анна быстро прибила к парадной двери табличку с надписью «Дом продан», подозвала жестом уже порядком запыхавшуюся служанку, взяла чемодан, – и все обитатели дома быстро сели в карету. Им суждено распрощаться с городом, к которому они так привязались и привыкли. Они молчали. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем карета добралась до Бирмингема, но на самом деле пролетели только четыре или пять часов, похожие больше на пущенную из лука стрелу. Кучер измотался донельзя, до полупьяного пошатывания на козлах, и поэтому решил отдохнуть на ближайшем постоялом дворе. Семейство де Бейль, в свою очередь, решило поступить тем же образом. — С вами всё в порядке? — спросила Анна «брата». Тот молча кивнул в ответ. Его лицо хоть и было бесстрастным, не выражающим никаких чувств, но в душе эти чувства готовы были выворачиваться наизнанку. Плечо после вчерашнего по-прежнему болело, причём так, что хотелось отрезать руку целиком и выбросить. Лишь бы боль прекратилась. Из-за втёртого угля рана наверняка будет заживать дольше, чем обычные порезы. Такую рану наверняка можно привести в пример шрамирования семнадцатого века. Техника выполнения была весьма схожа с этим специфичным и болезненным способом украсить себя. И мучаться с последствиями такого «украшения» придётся точно таким же образом. После небольшого привала, длившегося полтора часа, путь продолжился. Кучер взял курс на город Стаффорд. Далее семейство де Бейль планировало перебраться в Сток-он-Трент, и через недели три обосноваться в дальних окрестностях Ливерпуля, и ничем себя не выдавать. Дальше весь экипаж молчал. Иногда их трясло от того, что колёса кареты заезжали в рытвины или, хуже того, лужи. Слава богу, что дождя нет! Было бы ещё хуже. Вот они, суровые английские дороги! С московитскими, конечно, они никак не сравнятся, но есть что-то общее. Такая тряска некоторых людей могла и довести до морской болезни, даже сильнее, чем корабельная. Так продолжалось до самого вечера.

Ночью, ближе к трем часам, карета остановилась в глухом поле, к востоку от которого начинался тёмный, непроходимый лес. Стояла необычайная, гнетущая тишина. Впрочем, иногда её нарушали качающиеся из стороны в сторону деревья и шелест сухой жёлтой травы. Небо словно отяжелело, готовое с треском упасть на человеческие головы и даже этого не заметить. Луна, пребывавшая в полной фазе, представлялась взору такой же тяжелой, как и небосклон, но только благодаря каким-то неведомым силам она держалась на своём месте. Редкие маленькие звёзды вносили некую изюминку в эту небесную картину, и выглядели больше как небрежные мазки тонкой кистью, придающие холсту особый шарм. Мордаунт первым выбрался из кареты и огляделся вокруг. Вид ночного неба произвёл на него крупное впечатление. Впервые на его бледном лице появилась простейшая эмоция оживления, показываемая лёгкой распахнутостью глаз. Анна с сыном тоже вышли из кареты, вытащив с собой две маленькие сумки. Нэнси направилась за дровами для костра и растворилась во всепоглощающей тьме леса. Когда костёр был наконец разожжён, семейство де Бейль принялось за так называемый походный ужин. Нэнси вкупе с кучером по имени Бартоломео осталась при карете. — Ну вот и всё, шабаш, господа, — отозвался Бартоломео, насаживая на палку куски сырого мяса. Ужин закончился быстро. Палки для мяса благополучно отправились в огонь и придали ему силы. Стояла тишина, иногда нарушаемая потрескиванием дров. Всех уже понемногу клонило в сон. Кучер и служанка клевали носом, прислонившись друг к другу. Наконец семейство де Бейль также отошло ко сну. Костёр вскоре потух, и о его раннем тепле напоминали лишь красноватые угли, понемногу остывавшие и терявшие яркость. Луна бросала бледные отблески на траву и на гривы спящих лошадей. Лес слегка шумел, и верхушки деревьев покачивались в ритм этого шума, то вверх, то вниз, то влево, то вправо.