Вторая жизнь

Май 1645 года начался с громогласных объявлений, трубивших о том, что гражданская война между королём Карлом I Стюартом и парламентом близится к концу. Вследствие чего проводился набор войск, чтобы новобранцы смогли дать последний отпор. Армия нового образца, созданная генералом Оливером Кромвелем, отлично расправлялась с войсками короля, при этом без значительных потерь для себя. Городок Престон, что в графстве Ланкашир, неоднократно занимали то роялисты, то парламентарии, поэтому жители на словах принимали то католицизм, то протестантизм, чтобы угодить и тем, и другим. Что не обошло никого, в том числе и семью де Бейль, которая теперь представлялась своим настоящим именем. Путём неустанной работы и Жана, ежедневно вкалывавшего на суконной мануфактуре, и Анны, которая успела открыть небольшое парфюмерное дело, Джонни всё же смог получить сносное образование в центре Престона, а после выпуска целых два месяца работал только левой рукой в знак протеста. Левшей, как и везде, здесь переучивали: били указкой по пальцам, приматывали левую кисть верёвкой, приковывали к столу. К концу обучения у юноши от всех этих экзекуций остались следы от наручников на левом запястье. Дома к его леворукости относились с безразличием, поскольку Жан тоже пускал в ход левую руку. Он уже через несколько дней после того, как юная копия поступила в престонскую школу, вбил ей мысль: «Улыбайся, будь как все, свою боль держи в себе». Даже собственноручно остриг «племяннику» волосы, дав разрешение после выпуска отрастить их снова. К системе обучения относился скептически и не переставал говорить: «Из тебя делают раба системы. Слишком полный или худой – навсегда изгой. Слейся с толпой. Не выделяйся ничем». И мальчик слушался, но вне школы проявлял себя как довольно начитанный и образованный, а иногда мог похвастаться тем, что хорошо обучен фехтованию. При этом он продолжал все эти восемь лет вводиться с Томом Купером и Эдди Поттером. В целом, две вещи в этой семье отличались особой долготой: рыжая Нэнси Кларк всё ещё работала служанкой, будучи давно замужем за кучером Бартоломео; долгой была и дружба Джонни с Томом и Эдди.

— Вы пойдёте служить генералу? — спрашивал Джон у друзей. Те, усмехнувшись, переглядывались. Почти не изменились. Эдгар разве что перестал сутулиться. Том запустил руку в волосы и вздохнул. Какое дело ему было до веры, если он даже церковь не посещал? — Пока не знаем, — ответил Эдгар, теперь окончательно принявший протестантизм. — Но если долг зовёт, то обязательно. Пойдём. Они вели этот разговор, прислонившись к стене дома де Бейлей. Едва ли друзья были готовы к войне, впрочем, как и меньшая часть их поколения. Едва ли они повели бы войска, как и все молодые офицеры. — Давайте вечером встретимся, — предложил Джон, подпирая худой рукой голову. — По душам поговорим. Том и Эдди согласно кивнули. Такие встречи происходили часто, и на них чаще всего обговаривались разные мрачные вещи: считавшийся панацеей опиум, мучения раненых в лазарете, и бывшие обычным развлечением казни и пытки. Так они и проводили время, пытаясь хоть как-то расхрабриться для будущих боёв. Одному богу известно, как это им помогало.

До вечера Джон пробыл дома. Нэнси только что начала подготавливать всё для ужина, а Анна и Жан де Бейль сидели в гостиной и читали Евангелие. Оба не выглядели старыми в свои сорок — наоборот, казались немного моложе. Оба давно уставшие от авантюр, вследствие которых приходилось менять место жительства, пусть их и было всего две. Война их почти не коснулась, если не считать воспоминаний из прошлой несуществующей жизни, которые придётся прожить ещё раз. — Послезавтра призыв, — заговорил Жан, поднимая тусклые глаза на «племянника». — Ты ратному искусству уже обучен и оружием владеешь не хуже меня. Постарайся за время войны не привыкнуть к виду крови, иначе всё рухнет. Так что отправимся на войну вместе. Легко говорить. Юноша вспомнил, как в двенадцать лет смотрел на казнь того, кто убил трактирщика Робинсона. Зрелище ломавшейся шеи и бьющегося в предсмертной агонии тела надолго запомнилось всем. Мальчишки, стоявшие в тот день на площади, забирались на плечи людям постарше и свистели в два пальца. Сам Джон был на грани того, чтобы спрятаться за спину матери, но сдержался, чтобы не показать себя слабым в глазах сверстников. Легко говорить. — Только ради бога, постарайтесь вернуться, — в который раз взмолилась Анна, сложив руки и скрестив красивые пальцы. Как любая женщина, провожающая своих мужчин на войну, она заклинала, чтобы те вернулись живыми и невредимыми. Чтобы по прошествию месяцев или даже лет она вновь обнимет их и уберёт оружие в кладовку, словно этого и не было.

Вечерний разговор по душам не слишком отличался от предыдущих. Эдгар вновь сетовал на своё беспризорство, Том на все корки ругал спившегося отца, который отошёл в иной мир не так давно. И только Джон был всем доволен. Друзья с долей зависти называли его «счастливчиком», считая, что такой человек не может испытывать горя. Сидит и молча слушает, иногда откидывая с лица золотисто-русую чёлку. Счастливый человек! Том и Эдди видели в этом не столько зло, сколько просто что-то мешающее. Иногда их друг до потери пульса дрался на рапирах, оттачивая удары, взбирался на холмы и наблюдал за всем в подзорную трубу, словом, искал разные способы досуга. И воспринимал этот досуг как должное. Пока они бездельничали дни напролёт. — Думаю, в боях нам удастся отличиться, — заговорил Том. — Стреляем сносно, а сабли вполне как шпаги. Последовало лишь немое согласие.

Призыв прошёл своим будничным путем. Приняли ещё пять сотен новобранцев от восемнадцати до сорока пяти лет. Первый лагерь находился не особо далеко от Престона, всего в пятисот ярдах. На месте располагалось, помимо городской казармы, штук пятнадцать палаток, больше напоминавших шатры. Самая крупная из них и вовсе была украшена геральдическими львами по всей поверхности. Расставлены несколько котелков, поленницы дров, сундуки с оружием и обмундированием, кованые и тяжёлые. Новобранцы бегло оглядывались вокруг. Жан де Бейль и его племянник Джон Френсис, как первый теперь называл второго, чтобы окончательно не запутаться, прошли в отведённый им шатёр. Скромное жилище, вполне подойдёт для последующего походного проживания. Две койки, сундуки, подобие печи, больше похожее на современный мангал, стол, два грубо сколоченных стула. К тому же это жилище можно было без проблем перенести в обозе на другое место. Поговаривали, что новобранцы должны двинуться в Нортгемптоншир, где расположилось основное войско Кромвеля. И это подтвердилось: в середине мая новобранцы собрали все свои пожитки, запрягли повозки, и вся кавалькада двинулась к месту назначения. Но перед этим они горячо прощались с жёнами, детьми, родней. Семью де Бейль это не обошло. После тёплых слов, дающих крупицы надежды на счастливую жизнь, Жан слегка прикоснулся ко лбу матери. Та еле заметно покраснела. Самое щекотливое, что «брат» мог предложить, это сквозящая доброта в глазах. Всё остальное — полное бесстрастие. — Боже… Боже милостивый. Я чувствую, будто целую в лоб мать. Словно вы — это она. — Возможно, — Анна тепло улыбнулась. — Мне говорили, что я очень похожа на неё. Некоторыми повадками. — Нет, сестра. Нет, — дрожь в голосе. — Мне представляется, что вы и есть моя мать. Наша. После этих слов Жана как молнией ударило. Завуалированно признался, кто она ему на самом деле. «Идиот!» — мысленно отругал себя молодой мужчина, глядя на мать, чья красота даже и не думала увядать. Её тонкие руки, не испещренные жилами, цеплялись за поношенный чёрный камзол. Она не должна знать. Лучше самому забыть и не вспоминать. Не менее трогательным вышло и прощание Анны с сыном. Лаконичное, ограничивающееся лишь крепким объятием, которое являет то, что Анна молится за душу своей плоти и крови, не жалея себя. И будет молиться дальше.

Повозки двинулись в путь. Новобранцы то и дело двигали сундуки, проверяли провизию, точили сабли, чистили ружья и пистолеты. Некоторые, особо религиозно настроенные, читали псалмы вслух. Другие вслух смеялись, рассказывая смешные истории из жизни. Казалось, что большая часть новобранцев настолько зациклена на будущих боях, что даже не замечает постепенного наступления вечера, несмотря на то, что отъехали в полдень. Дальше следовала остановка около Бирмингема и возможная стычка с кавалерами. Весь путь, по расчётам командира, должен был занять дней пять. Лошади не слишком уставали от медленной ходьбы, и их не нужно было хлестать по спине каждый час. По прошествию назначенных пяти дней кавалькада явилась в Нортгемптон, где уже выстроились стройные ряды шатров Кромвеля. Солдаты, которых было не меньше двадцати тысяч, также массово начищали сабли и кирасы, кормили лошадей, двигали туда-сюда увесистые пушки. Но, несмотря на эту оживлённость, вокруг было вполне тихо. — Не думал, что армия генерала так огромна, — проговорил Джон Френсис, осмотревшись. Самое большое скопление людей, которое он видел, являлось на праздниках, где собирался весь Престон, и то это скопление едва ли доходило до пяти тысяч человек. Жан де Бейль не разделял восторг «племянника». Эту армию он уже видел и отлично её помнил. И то, что этим событиям суждено повториться, поймет каждый дурак. Снова видеть эти кровопролитные для роялистов битвы и заново проживать склоки с Кромвелем, к которому ещё надо пробиться в секретари. Но сосредоточиться мешала болтовня Томаса и Эдгара, чья повозка ехала рядом. Когда палатки новоприбывших наконец расставили, сразу поступил приказ провести перекличку и внести имена новобранцев в список солдат. Это длилось около часа, после которого теперешние солдаты падали с ног. А когда Жан и Джон Френсис проходили мимо рядов палаток, их окликнули. — Господа, раз уж такое дело, налоги закиньте! Жан сквозь зубы процедил что-то похожее на «Да ради бога», и бросил десяток монет в ящик. От пожертвований, которые ему предлагали, он отказался наотрез.

А вечером Жан и вовсе налил вино в кружки и пригласил «племянника» за стол. Тот даже удивился такому обхождению, но всё же сел напротив. — Не ожидал от вас такой доброты, дядюшка, — изрёк юноша, поднимая на Жана глаза. — Переживёшь. Выпьем за нашу службу, пока я добрый. Негромкий звон металла.