Вторая жизнь

Утром действие лишь набирало обороты. Письмо к Анне сразу же полетело по нужному адресу. Перед этим почти с первым лучом солнца Жан де Бейль засел за штопку своего попорченного кафтана, ругая иголку, исколовшую пальцы, на чём свет стоит. Раны на лице, полученные от шпаги одинокого роялиста, с которым Жан столкнулся после битвы, уже были промыты, и беспокоиться не о чем. «Племянник» ещё спал, и слава богу. Рядовой украдкой провел по правому плечу. Клеймо давно отболело, но врезалось в память куда более страшной раной, нежели в кожу и мускулы, и только при смене бинтов напоминало о себе. Когда кафтан был починен, а сабля наточена до идеала, в палатку еле слышно постучали. Жан бросился к выходу. — Рядовой де Бейль, генерал-лейтенант просит вас к себе, — сообщил низенький румяный блондин, отодвигая ткань палатки. То был один из секретарей Кромвеля. — Я пойду, — последовал бесстрастный ответ с примесью равнодушия.

Шатёр, где располагался генерал-лейтенант, был намного просторнее и пышнее, нежели палатки рядовых солдат. Внутри всё было отделано серебром, а к потолку и вовсе прицеплено красно-синее знамя Англии, расшитое четырьмя лилиями по краям и львом посередине. Стол, за которым, сгорбившись, сидел генерал-лейтенант, был высечен из чёрного дерева и слегка позолочен. На нём лежали стопки бумаг, книги, чернильница, гусиное перо. Весь набор инкрустирован небольшими агатами. Мордаунт даже поморщился от такой слепящей папистской роскоши. — Ну что вы стоите? Садитесь, — генерал-лейтенант жестом пригласил рядового к столу. Тот повиновался. Едва ли можно было ожидать такой развязки. Кромвель предлагал сделаться секретарём и при этом получить повышение в чине за особое отличие в битве, по его словам, за истребление и взятие в плен трёх сотен кавалеров. Чин старшего бригадира — это уже не шутки. — Вы принимаете моё предложение? — спросил генерал-лейтенант, откупоривая небольшую бочку с пивом. Молчание. Рядовой сомневался в выборе. Так быстро получить доверие выходит только у отъявленных везунчиков. Но за такой шанс лучше хвататься всеми силами. Вдобавок, Кромвель, сделав три глотка пива, предложил повысить и Джона Френсиса, поскольку тот, по его словам, также неплохо поработал саблей. В конце концов, несмотря на колебания, рядовой дал свое согласие. Помимо де Бейлей повышение должны получить ещё две тысячи солдат. Кромвель довольно осклабился, наполнил вторую кружку и придвинул к Жану. Тот вежливо отказался от выпивки, помня, как губительно она влияла на личфилдского палача и на графа де Ла Фер. Показалось, будто тени этих двух любителей выпить, медленно искажаясь, неторопливо танцевали на ткани шатра. Пробивался бледный желтоватый свет: солнце почти в зените. — Мне кажется, или я вас где-то видел, — пристально взглянул на рядового генерал-лейтенант. — Физиономия знакомая. Такая встречается нечасто, а поэтому и запоминается хорошо. — Да, милорд. Мы встретились на корабле, плывшем в Англию. Оба направлялись в Лондон. — Точно! — Оливер хлопнул кулаком по столу. — Вспомнил. Надо же, как иногда плетутся нити судеб! Кивок в ответ. Всё предопределено заранее. Ещё тогда, двадцать лет назад. Когда Оливер только-только попал в парламент, а Жан метался в поисках матери. Наконец шатёр опустел. Кромвель убрал кружки и закупорил бочку. Внутренне он ликовал: теперь-то рядовой приблизился к его персоне! Третий секретарь на подходе. Но предыдущие тоже хороши и собой, и умом, и владением саблей, поэтому будет лучше, если это будет командная работа. Логики мало, но после выпитого разум Оливера слегка затуманился, а мысли поплыли. Надо было трезветь, и трезветь быстро. Оливер, опираясь на стол, поднялся и поплёлся к кровати, стоявшей за ширмой.

Когда беседа окончилась, Жан де Бейль бесшумно зашёл в свою палатку. Джон Френсис уже сидел за столом и заучивал очередной псалом. Мужчина безмолвно прошёл вперёд и положил руку на плечо «племянника». Тот оторвал взгляд от книги. Улыбнулся. Тепло и спокойно, а не зло и хищно. — Доброе утро, дядюшка. Как спалось? — Отлично, дружок. Несу хорошую новость: идём на повышение. Я — старший бригадир, ты — младший бригадир. Юноша обрадовался и вскочил со стула, как обваренный кипятком. Улыбка озарила его красивое лицо, и он, преисполненный радости, схватившись за саблю, сделал шуточный выпад в стену. Жан быстро пресёк эту попытку пофехтовать со стеной и силой усадил «племянника» на его койку. Мягким жестом забрал саблю из рук и провёл узкой ладонью по тяжёлым локонам. — Приди в себя, друг мой. Фехтовать будешь с друзьями. Кстати, они проходили мимо. Это было правдой. Томас и Эдгар действительно прошагивали мимо палаток кавалеристов, хоть были зачислены в пехоту. — А сейчас я должен тебе кое-что рассказать.

Джон Френсис поудобнее устроился на койке, готовый выслушать. Голос мнимого родственника, не искрящийся дружелюбием, но спокойный и ровный, означал, что предстоящий разговор будет затяжным и интересным. Жан де Бейль, перед тем, как начать, быстро наполнил кружку вином, предварительно что-то в него добавив. — Это тебе. На всякий случай, — оставил кружку стоять возле койки. — Но что вы хотите сказать? — Не перебивай меня, — властный тон, не терпящий возражений. — Ты многого не знаешь о себе и своей матери. — Почему? — Джон поднял брови. — Мы простые горожане, чем мы выделяемся среди других? Жан снова попросил не перебивать и поправил отложной воротник. На душе у него скребли кошки, раздирая сердце в клочья. — Мы не простые горожане. Твоя мать — знатная леди, а ты — наследник богатого вельможи лорда Винтера. Тебе должна была отойти огромная сумма: шесть миллионов фунтов, но этого не произошло. Джон смотрел на него непонимающе. Он быстро окинул себя взглядом: действительно, в лице, в походке, в манере держаться порой проглядывали аристократические черты, недаром Том и Эдди в шутку называли друга «бароном». Мысль о знатном происхождении никак не желала вязаться с жизнью, которую де Бейли вели эти двадцать лет. Юноша не понимал, как он мог оказаться настолько выше своих друзей-простолюдинов. Всеми силами он пытался подавить в себе внезапное гнетущее чувство гордыни. — Всё благодаря твоему дяде по отцу, барону Шеффилду, — с едким сарказмом продолжал Жан. Всё, что он говорил, являлось чистейшей правдой. — Он, как рассказывала твоя мать, собирался сжить тебя, трёхлетнего, со свету. Просто отравить, а потом замести следы. Но Анна вовремя прибыла в Англию и спасла тебя от смерти, как я спас её. Джон опустил голову, прикрыв ладонями пульсирующие виски. Как раз к месту пришлась кружка с вином, где, как оказалось, была крупная доля успокоительного. Волнение начало понемногу стихать. Жан смотрел на «племянника» немигающим взглядом и понимал, что делает очередное крутое пике в событиях. Джон теперь знает о себе больше, и неизвестно, как это повлияет на будущее. Сейчас юноша смотрел на мужчину, как затравленная пташка, снизу вверх. — Смирись с этим, дружок. Убей в себе гордыню и смирись, — сейчас в голосе Жана звучал тон городского пастора.

Ближе к полудню Джон, глубоко подавленный, вышел из палатки и начал бродить вдоль рядов. После боя все роты пополнились, раненые подлечились и теперь были в полной готовности. Ненавистный дневной туман наконец сполз с неба, и клубился только у самой земли, отчего траву накрыло крупными каплями росы. Увидев вдали знакомые силуэты Тома и Эдди, Джон ускорил шаг. Ничего им не говорить. Притвориться, что всё отлично. Так он и поступил. — Что-то не видно, чтоб у тебя всё хорошо было, — протянул Эдди, подпирая круглую щёку рукой. — Ты сомневаешься? — нахмурился Джон. — Оставь эти мысли. Том взъерошил волосы на затылке, уже окончательно порыжевшие, и коротко бросил, что наконец определился с верой. Только во время службы он смог сделать выбор. — Я теперь вам брат по вере. Я пуританин, ровно как и вы. Джон и Эдди хмыкнули и решили проводить друга до ближайшего проповедника, чтобы признать Тома своим. Тот волновался и бормотал что-то невнятное, на лбу и вовсе выступила испарина. Проповедник отыскался быстро и находился возле соседней роты. Тома окрестили также довольно резво, записав как кальвиниста в список солдат и осенив крестным знамением. У новоявленного пуританина как гора с плеч свалилась, и он упал на колени перед проповедником. Тот мягко сказал, что не стоит так раболепствовать, и Томас, не сводя глаз с проповедника, поднялся на ноги.

А через два дня лагерь парламента наскоро собрался и направился на запад, чтобы пополнить ряды и получить подкрепление. Передвижение не составило особых усилий, но войско нередко натыкалось на одинокие вражеские отряды, разбивая их в пух и прах. Остановились в районе Ноттингема, где и закрепились на стоянку. Чуть позднее до нового лагеря добрались и отставшие. Переход занял месяц с небольшим. Многие пехотинцы истоптали свои сапоги, кавалеристы потеряли несколько коней из-за их хромоты. В испортившейся погоде не слишком оригинальные парламентарии обвиняли колдунов и ведьм, якобы рушивших военные планы своей ворожбой. Поэтому особо пылкие пуритане начали выносить смертные приговоры ворожеям, водившимся в этих местах. Позднее, через год, ушедший на переход и приготовления, войско парламента осадило Оксфорд. При этом горожане поступили крайне разумно, защитив легендарный университет каркасом из досок и камней. Вскоре город был взят. При осаде Жан де Бейль применил новый способ сражения: вместо шпаги взял обыкновенное ружьё и втолкнул в дуло шомпол, тонким концом наружу. Взвёл ружьё на ближайшего врага и выстрелил. Нагретый от выстрела шомпол воткнулся прямо в сердце противнику, убив мгновенно. Минус нового способа был в том, что шомпол был всего один, и его приходилось вытаскивать из трупа. Этот способ применялся только им одним, и использовался в качестве казни в случае дезертирства. Если в роялистской армии сбежавших из войска клеймили раскалённой варежкой, то в армии парламента теперь поступали иначе. Как-то Жан приметил убегающего солдата и резким окриком приказал остановиться. Тот, ещё безусый юнец, уже, по-видимому, уставший от крови и трупов, решил покинуть лагерь и поискать более спокойной жизни. За шиворот оттащил его к своей палатке и приставил вплотную к ней. Дезертир от страха даже шевельнуться не мог, неотрывно смотрел на жуткое, искажённое донельзя злобой лицо старшего бригадира, пока тот затыкал дуло шомполом и вскидывал ружьё на левое плечо. Невольно поднял руки в жесте «сдаюсь!», и тут как раз прогремел выстрел. Взор бригадира заволокло пороховым дымом, а когда он рассеялся, возле палатки уже лежал дезертир с проткнутым шомполом сердцем и пустыми мёртвыми глазами, причём кончик орудия вонзился в ткань палатки, из которой выбежал шокированный Джон Френсис.