Вторая жизнь

После взятия Оксфорда парламентарии снова разбили лагерь неподалёку. Горожане, убежденные католики, наглухо заперли ворота. Но у врага ещё оставался запас провианта, и солдаты сохраняли стойкость и холодное спокойствие. Многие получили ещё одно повышение. В том числе и Жан де Бейль, получивший теперь чин младшего лейтенанта, до этого добиравшийся до него медленно, но верно. Джон Френсис, соответственно, стал старшим квартирантом. Все эти вести сразу же летели в Престон, где Анна давала ответ часто с волнением за родных. В Престоне всё шло своим ходом. Контролируемый парламентом город даже в условиях войны оставался на ничьей стороне, но там понемногу начиналась накаляться обстановка. Наконец горожан оповестили о прибытии некоего Мэтью Хопкинса, утверждавшего, что исполняет обязанности главного охотника на ведьм. Горожане запаниковали. Среди них не было колдунов или ведьм, но под подозрение мог попасть кто угодно. И в городе началось пиршество крови и ужаса. Попавших в руки Хопкинса, преимущественно женщин, терзали иголками, выискивая родимые пятна. Не давали им спать, резали кожу тупым ножом. Не повезло и де Бейлям, а точнее Анне де Бейль и Нэнси Кларк.

«Пишу вам из темницы. Час назад меня и Нэнси подвергли допросу. Сорвали с нас платья и начали тыкать иголками. Как же это постыдно и мерзко! А они и рады. Говорят, что это во славу господа. Нэнси же вся веснушками усыпана, на ней попросту живого места не осталось, сижу сейчас и промакиваю ей проколы. Жаль, что мы попали под подозрение. Наверное, потому, что у Нэнси рыжие волосы. Но я её не виню в этом. Постараемся как можно скорее вернуться домой. Искренне надеюсь на ответ, Анна» Вот какое послание пришло в лагерь парламента утром шестнадцатого июля 1647 года. Жан де Бейль читал его с надрывом, понимая, что в его отсутствие матери непременно будет угрожать опасность. Сразу взялся за перо и чернила и начал строчить ответ. «Боже мой, сестра моя… Простите, сейчас ничего сделать не можем. Отлучиться из лагеря по личным делам сейчас сродни дезертирству. Но у меня и так на сердце кровит рана из-за вашего письма. Постарайтесь оправдаться, Анна! Любыми способами, только не доносите ни на кого! Оправдайтесь! Волнуемся, Жанно и Джонни»

Получив ответ, Анна замерла на месте, возле окна темницы. Выронила письмо из рук. Нэнси, по пояс нагая, лежала на соломенной подстилке. Все её веснушки были повреждены, а к ним приложены кусочки ваты. — Как же больно, госпожа Анна… — всхлипывала служанка, сжимая губы. — Не зря же Бартоломео сказал, что я на ведьму похожа… Анна опустилась на колени и подползла к Нэнси, не стесняясь её наготы. Убрала непослушные волосы с её лба и приобняла за шею. Ей самой досталось: надрезы на руках, под слоем бинтов. «Вот и встретились два пациента,» — подумала Анна, снимая чепец и распуская золотистые косы. Из кудрявой копны волосы превратились в гладкие волны. Нэнси не завидовала красоте хозяйки, поскольку сама поспевала за ней, пользуясь ромашковым отваром и с упорством аристократки погружая в него локоны. — Тебя убивают люди, глупенькая, — Анна помогла служанке сесть и набросила ей на плечи шерстяной плед. — Люди, не женщина. Женщина спасла тебя. Прикосновения тонких белых рук хозяйки Нэнси воспринимала, как что-то не выходящее за рамки. Рамки, в которых слуга не имеет права прикасаться к своему господину, что он слишком ничтожен даже для этого. Точно так же её касался Бартоломео, любящий муж, пусть неотёсанный и грубоватый. Нэнси надеялась, что он скоро придёт навестить её. — Можешь рассказать о себе? — шёпот на ухо. — Ничего не знаю о тебе. Нэнси кивает и обхватывает руками колени. Смотрит в пол. — Да мне и рассказать нечего, госпожа Анна. Я более глубокая провинциалка, нежели вы все в этом семействе. Родилась в Личфилде, в окружении дыма, раскалённого железа и кузнечного молотка. Отец был кузнецом, и собирался обучить меня своему ремеслу, но годы его не пожалели. Не успел. Вот я к вам и нанялась служанкой. Вдруг стук в дверь остановил рассказ. Анна поднялась и с опаской повернула ключ в скважине. Отшатнулась. — Да что вы шугаетесь-то? — женщина узнала голос и фигуру Бартоломео. — Вот и я, дамы. Ошибочка вышла. Вас отпустили. Это была неожиданная новость: Нэнси поспешно начала надевать платье, а Анна — суетливо убирать под чепец волосы. Она сложила письмо «брата» вчетверо и убрала в корсаж платья. Наконец обе женщины и кучер вышли из темницы, освещаемые светом факела. Загорался рассвет.

Едва только узницы выбрались из темницы, их сразу препроводили на городскую площадь. Там собралась трепещущая от злобы толпа. Будто на привязи, на цепи держали молоденькую пуританку, теперь выряженную в рыжую жилетку и белые панталоны. Лицо её сковала железная маска. — Посмотрите на ведьму! — кричала пожилая торговка. Люди смотрели. Жертва изрыгала не своим голосом проклятия, непреодолимо желала испепелить всех одним щелчком содранных в кровь пальцев. — Сношалась с Дьяволом, совершала Его обряды, ворожила во славу Его, — разглагольствовал всё это время пастор, словно зачитывая приговор, и размахивая длинными рукавами. Жертва взбрыкнулась, метнула огненный взгляд на горожан и вцепилась зубами в палец левой руки. Окровенелым обрубком указала на Анну, стоявшую почти вблизи. Та вздрогнула и немигающе уставилась на жертву. Нэнси обхватила госпожу за плечи, закрывая собой. Анна мягким движением руки заставила её отойти и приблизилась к обвиняемой вплотную. Приподняла за тонко очерченный подбородок, и улыбка тронула её губы. — Ты виновна или нет? Медленный кивок, горящие зеленью глаза. Анна сделала несколько уверенных шагов назад. Ведьм она не боялась, поскольку с детства знала, что её прапрабабка тоже ей являлась. Пребывая в полном расцвете в свои тридцать с небольшим, пращурка кончила жизнь на костре. Слишком была красива. Анна считала, что черты прапрабабки проступили и в её, Анны, теле, и в нраве.

Наконец Анне, Нэнси и Бартоломео наскучило издевательство над ведьмой и они вернулись домой. Улицы города резко помрачнели, и стало казаться, что скоро на каждом повороте будет стоять по виселице с полуживой оборванной ведьмой в петле. Вдобавок в июле стало темнеть быстро, и к семи часам вечера небо уже было чернее чёрного. Хопкинс и его последователи буквально за день разожгли в Престоне настоящую истерию: жители наперебой доносили друг на друга, а в больших скоплениях могли вовсе указать пальцем на девушку без чепца с криком: «Она ведьма!» Многие боялись выходить из дома, боясь доноса или обвинений. Но теперь в городе обосновались настоящие ведьмы: тщательно скрываясь под обликом невинных женщин, они посещали шабаши, призывали демонов и предавались греху во всех его проявлениях. — Есть кое-что хуже охоты на ведьм, — произнесла Анна вечером, работая над флаконом розовых духов. Нэнси, протиравшая пыль на полках, повернула голову. Вспомнила про свои изувеченные веснушки и вздохнула. — Ведьмы, — ответила на немой вопрос Анна, и её глаза лихорадочно заблестели, будто из них сейчас полетят молнии.

Чуть позже Анна надела большой тёмный плащ, капюшон которого почти полностью закрывал лицо, строго наказала Нэнси и Бартоломео не выходить из дома, и вышла на крыльцо. Было уже десять часов, и едва ли можно было что-то разглядеть. Поэтому Анна взяла с собой небольшой фонарь и пропитанный ядом нож для защиты. Дорога до леса была покрыта непроходимым мраком. Можно было различить только чёрные силуэты деревьев. Вокруг стояла тьма, от которой не спасал даже фонарь. Наконец вдали показался яркий свет от пламени. Глаза Анны привыкали ко мраку, и она смогла разглядеть овраг в ярде от себя, пожухлую траву и выпирающие из земли корни, о которые едва не споткнулась. Анна поспешила вперёд, потушив огонь в фонаре. Впереди горел костёр.

Вокруг огня, яркого и манящего, плясали и кружились обнажённые девушки, люди в рогатых масках, странные чудища, будто смеси разных животных. Мелькали свиная голова, оленьи рога, волчий хвост, медвежьи лапы. В девушках Анна с ужасом признала своих сестёр по вере. Такие невинные, скромные, они не могли поклоняться Сатане. Не могли! Дрожа, Анна пристроилась в ближайших к костру зарослях ежевики и затаила дыхание. Прислужники Сатаны после плясок и вознесений ему почестей сошлись в кучу и предались сладострастию всем скопом. Слышались противные стоны женщин, будто они уже имели в этом опыт, и пропитый хохот мужчин. Анна поморщилась и отвернулась. Теперь она испытывала презрение к своей пращурке: неужели и она этим занималась?! Быстро подобрала юбки, взяла фонарь и бесшумно начала отдаляться. Лес теперь не казался таким тёмным, а свет будто стал ярче. Анна быстро побежала обратной дорогой, продираясь через чащу. Ветки били и царапали ей лицо, рвали юбки чёрного платья, цеплялись за длинные косы. Уже вблизи огни города. Ещё чуть-чуть!.. Анна выскочила на перекрёсток дорог, сориентировалась и бросилась на окраину, к дому. Сердце прерывисто колотилось о рёбра, в висках гудела кровь. А вот и крыльцо. Анна поспешно открыла дверь ключом, вбежала в холл, опрометью кинулась в спальню, где, прижавшись друг к другу, сидели Нэнси и Бартоломео. — Госпожа Анна! — крикнула Нэнси, вставая с кровати. — Мы так волновались!