Вторая жизнь

Край столицы выглядел совершенно опустевшим после всех событий. Именно здесь раньше обитала нищета: бродяги, беспризорники, распутницы. Дома полуразваленные, улицы покрыты вековым слоем пыли и грязи. После свершённой революции весь этот сброд исчез, как ни в чём не бывало. Пуритане не любили нищих, ровно как не любили и богачей, старались избавляться и от тех, и от других. Их волновал только средний класс: простые горожане, работники мануфактур, ремесленники. Они больше всего заслуживали счастливой жизни. Потому что трудились, не покладая рук. Нищета же только и способна просить милостыню на паперти старой церкви, а богачи набивают свои кошельки за счёт государства, которое всячески их поощряет. Сами они не трудятся и к этому не приспособлены физически и морально. Богачи слишком толсты и неподвижны для работы, а нищие слишком тощие и измождённые. Богачи видят себя наравне с богом, поэтому не желают иметь с людьми ничего общего. Нищету же просто не принимают никуда, даже в качестве захудалых батраков. Остановившись возле пустого постоялого двора на краю улицы, Джон и Нэнси осмотрелись. Никого. Совсем никого. Только по пути за ними неотступно следовал всадник, вооружённый до зубов. Но они не придали этому особого значения. На горизонте этот всадник появился совершенно неожиданно. Прогарцевал вокруг путников и остановил коня, ударив по его бокам шпорами. Не самый приятный тип: чёрный плащ, серая шляпа, усы и борода мышиного цвета. Из себя довольно нескладен и среднего роста. — Вы кто, сударь? Вы преследуете нас всю дорогу, — Джон на всякий случай загородил Нэнси собой. — Неважно. Вас требуют. Если не явитесь, не видать вам света божьего. — Чего-о-о? — протянула Нэнси, скривившись. — Куда требуют? Я вас так оттребую, душа в пятки уйдёт! Всадник щёлкнул пальцами.

Наёмники напали внезапно, окружив Джона и Нэнси плотным кольцом. Служанка пыталась отбиваться, но получила шальную пулю в бок и упала на камни. — Нет! Нет! — крикнул Джон, взяв руку Нэнси в свою. Секундой позже, словно озверев, схватился за шпагу и начал биться в одиночку против шестерых. Поочерёдно то с одним, то с другим. Удары так и сыпались на клинки наёмников, а некоторые из которых и вовсе не успевали уворачиваться. Но один из врагов всё же смог со спины обхватить молодого человека за шею, немного собрав складками его блузу и обнажив живот. Ещё пара ударов – и снова свободен от стальной хватки. Пульс переместился ближе к горлу, и Джон почувствовал, что начинает задыхаться от всей этой беготни от одного наёмника к другому. Двое снова схватили его за руки и скрестили их за его спиной. Шпага сразу выпала из ослабевших рук. Всадник, теперь уже на самом деле предводитель отряда, довольно покачал головой, спешился и поднял шпагу поверженного пленника с земли. Покрутил в руках и с неприятной ухмылкой приставил остриё к животу побеждённого, заставив вздрогнуть и поёжиться. Голой кожей февральский холод чувствуется особенно остро. Будто насмехаясь, кончиком лезвия пощекотал самую середину, получив в ответ шипение и гримасу непередаваемого отвращения. Усмехнулся и убрал шпагу в ножны. Поверженного силой опустили на колени, и он присмирел, как приручённый, не желая ещё больше злить держащих его наёмников. Плеч коснулась шершавая ткань – набросили монашескую рясу. Голову покрыли белым клобуком, и теперь ни одна прядь не падала на это худое бледное лицо. Главарь пригладил усы и отдал приказ поместить пленных на лошадей. Нэнси попросту взвалили на седло, будто ветхий мешок, предварительно грубо перевязав ей рану оторванным от её же платья рукавом. Джона привязали сзади наёмника, чуть было не придушившего его. Наёмники быстро взобрались на своих коней, и главарь сделал знак трогаться. Лошади понеслись быстрее ветра, прочь от столицы. Главарь впереди – гордый, распушённый, властный, прям аристократ. Плащ на ветру треплется, шляпа на затылок сбилась, глядит поверх лошади, да руки, держащие поводья, радостно потирает.

Такой подлый захват мог быть только делом рук роялистов. Только приверженцы короля могут стрелять в спину, а потом притворяться, что ничего не было. К наёмнику привязали так крепко, что нет возможности глотнуть воздуха. Жилет и блуза сбились в складках, и колючая шерсть постоянно задевала открытые участки кожи. Неизвестно, куда везут и зачем. Проклятые роялисты. Подлые, бесчестные. Благо, король Карл не такой, как они. Благородный и заслуживает уважения. У него есть шанс всё исправить и снова привести страну к расцвету. Он обязательно образумится. Сможет править достойно. Голова раскалывается от тряски в седле, в глаза летит пыль от дорог. Хуже может всего этого быть только безумие. Тем более, что тогда он уже балансировал на тонкой грани пошатнувшегося разума и полной невменяемости. В Тауэре, где усердно резал и колол себя, ругался напропалую, желал поскорее умереть. Всё это лишь для уменьшения мук совести. Она донимала даже сейчас, когда обездвижили и везут невесть куда. Куда-то южнее Лондона. За Нэнси тоже страшно. Доживёт ли до конца пути? Жаль её терять. Всех, кого мог, уже потерял. В том числе самого себя.

По мостовой вечернего Портсмута проехал ряд запряжённых коней. Подковы звонко стучали по камням. Несколько всадников держали факелы, чтобы осветить дальнейший путь. Один из всадников придерживал лежащее в седле женское тело, а другой сопровождал человека в монашеском облачении. Кортеж подъехал к огромному высокому зданию, и перед ним распахнули кованые ворота. Всадники с быстротой молнии устремились внутрь здания, держа женское бесчувственное тело в охапке. Монах в сопровождении двух наёмников пошёл вслед. Здание, являющееся портсмутским поместьем лорда Винтера, было не слишком ярко освещено, всего лишь двумя десятками канделябров, из-за чего углы комнат оставались тёмными. Наёмников и пленных пропустили в лучше всего освещённый зал.

Напротив стоящего в центре зала лорда Винтера стояла статная, среднего роста женщина в ярко-красном платье, расшитом серебряными птицами и растениями. Глубокие морщины изрезали её высокий лоб и острые скулы, и давали понять, что эта женщина весьма почтенного возраста, лет так шестидесяти. В седых пышных волосах ещё проблёскивали каштановые пряди. На самом деле Жервезе де Бейль шёл восемьдесят седьмой год. Это была ревностная католичка, готовая порвать на части любого иноверца. Сейчас она пребывала в бессильной ярости, выливая её на лорда, который ничего не мог поделать с этим. — Ваши люди не способны справиться даже со служанкой. А с монахом и подавно! — на лорда так и сыпалась брань. — Это машина смерти, заключённая в человеческое тело, мадам. — Но это мой правнук! Мой правнук, вы слышите? Да, я хочу, чтобы он вернулся в нашу церковь и оставил дебри протестантства, но никогда, никогда я не буду желать ему дурного! После этой перебранки Генри и Жервеза де Бейль обернулись в сторону наёмников. Женщина жестом приказала отнести подстреленную служанку в лазарет, а с монахом решила поговорить наедине. — Сударь, теперь я ваша единственная родственница, к великому сожалению, — с притворной жалостью заговорила дама. — Моё имя – Жервеза де Бейль. — Винтер, — сухой хриплый ответ. — Джон Френсис Винтер. Женщина не ожидала, что монах окажется настолько бесстрастен. Каменная маска вместо красивого юношеского лица. Ответила, что он больше не носит это имя и должен принять католичество, на что получила жёсткий отказ. Отказ, оскорбивший её. В глазах Жанны монах был слишком дерзок по отношению к ней. Лорд тем временем кликнул тюремщика, темноволосого смуглого англичанина, одетого в чёрное, назвав его «Вернье». Приказал надеть на монаха наручники и увести в комнату, где он будет находиться до назначенного срока. Джон сопротивлялся, как мог. Уворачивался от цепей, забивался в углы, опрокидывая всё, что попалось под руку. Но тюремщик изловчился и скрутил его со спины. Тот понял, что лучше подчиниться, и замер с видом зверя, пойманного в капкан. В зал, покачиваясь, вошла рыжая служанка, теперь одетая в мешковатый больничный халат. Взгляд её ярких зелёных глаз устремился на пленного, отражая всю жалость и сочувствие. Но Нэнси не могла противостоять аресту того, кому она стала взрослой подругой. — Посмотри хорошенько на твоего выкормыша. Больше ты его никогда не увидишь, — издевательски бросил лорд Винтер, обернувшись. Нэнси готова была наброситься на вельможу и порвать ему горло, но боль в ране притупила её чувства, и служанка со стоном схватилась за левый бок. Лорд отдал распоряжение увести её обратно в лазарет, который она покинула без разрешения врача. Джон проводил подругу полуугасшим взором. Им предстояла долгая разлука. Невыносимо, непреодолимо долгая. Комната, отведённая для пленника, оказалась вовсе не похожа на узилище. Просторная, светлая, но обставлена скромно. Широкая койка возле окна, зелёное кресло, и большой, ещё не растопленный камин. Стены тёмно-серые, как из сырого бетона. Лорд хорошо помнил эту комнату со сводчатым потолком: здесь пребывала его ненавистная невестка, благополучно сбежавшая отсюда. Всему виной этот негодяй Фельтон, пропавший потом без вести! Но ему на смену пришёл очень на него похожий Огюст Вернье, служивший лорду Винтеру верой и правдой. Пленник покорно дал завести себя в комнату. Оковы с него уже сняли, и он теперь вовсю растирал синяки на запястьях, исподлобья глядя на столь ненавистного родственника и вонзив ногти в ладони. Не перечесть, сколько бед Генри навлёк на него. И будет вполне справедливо, если плата за них будет достойной дворянина, готового удавиться за лишнюю монету. Оба – дядя и племянник – так бы и бросились друг на друга, но одному не позволило чувство достоинства, а второму простая сдержанность, присущая каждому скромному человеку.

— Когда-нибудь, дядюшка, я спляшу джигу на вашей могиле, — бросил из-за спины Мордаунт, когда лорд запер дверь комнаты.