Вторая жизнь

— Значит, ваши стенания сначала были комедией, потом превратились в трагедию, а теперь вы, сударь, ударились в меланхолию? — распинался лорд Винтер, слегка повышая голос. Пленник ничего не отвечал, полностью игнорируя все эти жалкие слова. Просто комнату речами сотрясает, вот и всё. Слушать здесь нечего. Да и незачем. — Понимаю вас. Хотите поскорее оказаться на свободе. Потерпите немного, скоро Англия от вас избавится. Монах развернулся к окну, сложив руки, и подняв глаза к потолку, принялся молиться. Ему хотелось прямо сейчас броситься на барона и наконец сомкнуть руки на его шее, лишив воздуха. Просто задушить. Чтобы не очнулся. Никогда. Но присутствие вооружённого караула возле двери и жаркая молитва гасили это желание. Лорд Винтер вышел, думая про себя: «Молись, молись, проклятый. Ты ещё получишь своё.»

Офицер Вернье еле слышно зашёл в комнату, и быстро отошёл в угол, чтобы пленник его не смог заметить. В глубине души мужчина жалел этого молодого человека, который, по мнению Вернье, не был замечен в крупных преступлениях. Пленник закончил молитву и повернулся к тюремщику, державшему в руках поднос с кувшином воды и ломтем хлеба. Принял умиротворённый вид, достойный христианского мученика, резко запрокинул голову, отчего клобук ровными красивыми складками лёг на плечи. Да, обольщать не умел совершенно, но собирался склонить офицера на свою сторону хоть немного, чтобы он проникся жалостью и предпринял хоть что-нибудь. Попытаться стоит, даже если платить придётся дорого. Смерть уже не страшна. — Поставьте на стол. То, что надо для успокоения души. Враги мучают меня, но я полагаюсь на бога. Прошу вас, принесите мне Библию. — Лорд Винтер оставил вам молитвенник, — отмахнулся было Вернье. — Молитвенник?! Но мой дядюшка прекрасно знает, что я не католик, и не уважает даже это. Я брат вам по вере, Огюст Вернье. Я пуританин, ровно как и вы. Но этот защитник семейного очага и любитель итальянских утех думает, что всесилен. Глубоко ошибается, будь он проклят. Вернье округлил глаза. В его голове просто не укладывалось, как лорд Винтер мог совершить что-то незаконное. Но всё же офицера хватило на короткое: — Почему? Джон в ответ на этот вопрос поднялся с кресла и спросил: — Открыть вам это? Да или нет, господин Вернье, или же офицер Фельтон, тот, кто расправился с герцогом Бэкингемом, заставив всю Англию стоять на ушах? Фельтон в ответ лишь упал на колени и с явным поклонением вцепился пальцами в подол рясы Джона. Тот, с презрением отвернув взгляд, опустил правый рукав блузы и рясы. Если этот фанатик, который так и не переменился за двадцать лет, хочет увидеть позорный знак, пусть так и будет. — Но я вижу здесь лилию! — Да. В этом и заключается подлость. Если бы это было английское клеймо за тяжёлое преступление, я бы носил его по праву. Для офицера это было слишком. Пленник совершенно спокойно, с немного отрешенным взглядом застёгивает блузу и покрывает голову клобуком. Словно пребывая не от мира сего. Садится в кресло и перебирает четки с лёгкой улыбкой. Словно того разговора и не было. Представляет, как всадит нож в тело ненавистного лорда Винтера, и тот будет хрипеть в агонии, сползая на пол. За дело. Достаточно справедливо. Волны за окном замка будут лишь немыми свидетелями и судьями, будут посмеиваться тонкими голосами над хлипкой, жадной до крови душой. — Вы же не скажете, кто я на самом деле? — тихо спрашивает Фельтон, беспокоясь. — Нет. Зачем мне? Для барона вы так и останетесь Огюстом Вернье. Пусть ещё немного проживёт с долей обмана. Смуглое лицо офицера просветлело, и он с приподнятым настроением покинул комнату. Позорный знак монаха перестал для него существовать, и осталась лишь его непорочность. Буквально ангел, спустившийся с небес. Ангел... Немного отдаёт мифом о Содоме и Гоморре, когда посланники небес явились на землю, и жители развратного городка захотели попробовать их на вкус. Лот, праведный человек, защитил гостей, а потом сам покинул пылающий город. Фельтон невольно сравнил себя как раз с Лотом. Интересное совпадение получится, если всё так и провернуть.

После ухода Фельтона Джон остался наедине с собой. Мог дальше размышлять о своей дальнейшей жизни. Собирался раз и навсегда отомстить лорду, медленно, но верно убивая его. Буквально на минуту он присел в кресло, как вдруг услышал: — Я кому тут подарочек передаю, а?! Молодой человек быстро встал и заглянул в нерастопленный камин. Из дымохода выглядывала рыжая взлохмаченная копна волос, блестели яркие зелёные глаза. — Кинжал, Нэнси! Кинжал! В ответ раздалось короткое «Погоди чуток», и оружие понемногу начало спускаться вниз на тонкой ленте, привязанной к рукоятке. Когда оно достигло лежащих в камине дров, Джон дёрнул за ленту, дав знак служанке, что всё прошло гладко, и услышал лязг черепицы, по которой бодро шагала Нэнси. После он убрал оружие под жесткий матрас, пока не зная, для чего этот кинжал можно было использовать. По умолчанию, чтобы ранить или убить кого-то. Но цель у этого оружия уже была. Им Джон надеялся заколоть лорда, когда тот будет его в очередной раз посещать. Быстро и метко. Прямо в сердце. Дальше возник быстрый план, как украсть личную печать лорда.

Упорно не желая признавать своё поражение, Джон решил сам наведаться к лорду, чтобы наконец выспросить у него правду. Перед этим Фельтон рассказал ему, как на самом деле погиб его отец. Лорд Винтер-старший в тот день, а то был январский день 1625 года, решил устроить семейный ужин с женой и братом. Всё тогда не предвещало беды: стол накрыт скромными яствами, среди которых вино, жаркое, закуски, все ведут себя приветливо и вежливо. Леди Винтер в тот день являла из себя подобие ангела, облачённого в пышное бело-голубое платье, с украшенной косами белокурой головой. Генри тоже являлся образцом благородства, достойным кисти любого художника того времени. Когда ужин почти кончился, старший брат Генри, Джон, соизволил отпить немного вина из своего бокала. После чего его тело скрутила судорога и пошли синеватые пятна. Несчастный три дня бился в агонии, после чего скончался в муках. Фельтон, тогда присутствовавший при ужине, заметил, как Генри добавляет что-то в бокал брата. Но в силу страха промолчал. Пленник пришёл в кабинет лорда Винтера, стараясь идти как можно беспечнее. За спину он заложил нож, который ему передала Нэнси. Генри уже встал из-за стола и собирался покинуть комнату. — Не спешите так, милорд. — Сударь, оставьте меня. Это может и надоесть! — Вы не желаете признавать меня. Конечно, конечно! — пленник слегка всплеснул свободной рукой. — Грабителю негоже признавать племянником ограбленного им человека! — Ваших денег я не трогал! — вспылил Винтер. — Английский суд лишил вас имени и состояния, как незаконнорождённого. Вы можете взять деньги в любой момент. — Нет, милорд. Кое-что упустили. Король Карл сделал это по вашей просьбе. Вы отняли у меня имя, по закону вогнали меня и мою мать в низы общества! Пусть так. Но по какому закону вы убили моего отца?! — Это было возмездие! — Винтер терял терпение. — Это было убийство! И за него я потребую отчёта прежде всего у вас. Когда я узнаю правду, трепещите. Пленник резко накинулся на лорда Винтера и наставил на него лезвие ножа. Вельможа перехватил руки племянника, не давая ему нанести удар. Недолгая борьба. Джон выворачивал руки лорда, не отрывая от него взгляда. Держался исключительно на силе и упрямстве. Но Генри решил применить довольно подлый метод: резким движением вывернул левую руку пленника, держащую нож. Джон хрипло вскрикнул от боли, и сразу же почувствовал, как его же рука втыкает нож ему в грудь. Режущая боль теперь обожгла и её. Подлец лорд же отошёл на пару шагов к двери. Было так больно, что пропал дар речи. Сказать что-либо пленник был не в силах, лишь беспомощно мигал, стискивая белеющими пальцами рукоять ножа и невольно проворачивая её по часовой стрелке. По щекам и вовсе текли слёзы, бесконтрольно, второй раз за всю жизнь. Лорд Винтер с неким торжеством смотрел на пленника, с явной улыбкой. Вышел вон, притворив дверь. Скрылся за поворотом, оставив пленника умирать. Вернье, зашедший было в комнату, увидел раненого монаха, в тот же миг лишившегося сознания, и сломя голову кинулся в сторону, где находился в это время врач.

После перевязки ранения Джона, которое оказалось не смертельным, врач направился в комнату, где находилась Нэнси. Она уже шла на поправку и сидела на койке, опираясь спиной о стену. Зелёное платье ей так и не вернули, и его роль выполнял отсыревший больничный халат. Под глазами залегли тени, а рыжие волосы убраны под чепец. — Всё-таки отлично, что вы оставили эту служанку в живых и проявили каплю милосердия, — заявил врач лорду Винтеру. — С тем же успехом вы могли оставить её умирать на мостовой. Значит, в вас ещё есть доля доброты человеческой. Говорите, он воткнул нож сам в себя? — Да. Обезумел от своей участи и решил себя убить. Благо, я его остановил. Нэнси убрала книгу и вслушалась в разговор. По голосу слышно, что вельможа врёт. Врёт и нигде не оборвётся. Как она поняла, совесть у него отсутствует напрочь. Вместо неё – увеличенная во сто крат алчность и зависть. Ненависть обострилась ещё сильнее прежнего, снова раскраивая нервы на ровные линии. «Ну и гад! Придушила бы, если смогла. Ничего, я ему задам! Сыграю на его нервах. Джонни тоже подключу. У него тоже хорошо получается. Вдвоём как накостыляем ему, сам выпустит с богом!» Надо было действовать. После того, как комната опустела, Нэнси с трудом поднялась с койки и вытащила из-под неё пилу и некоторые другие инструменты, недавно раздобытые в кладовке.