Вторая жизнь

Утром следующего дня случилось то, чего так опасался Огюст Вернье. Лорд Винтер, в самом деле склонный к пыткам и издевательствам, решил навестить раненого племянника. Тот в то время ещё спал, по своему обыкновению. Лорд откинул тонкое одеяло. Странный обычай спать в домашней одежде, а не в исподнем. Белые гольфы в серую полоску, брюки до колена, расстёгнутые жилет и блуза. Верёвки вмиг оплели тело тугими узлами. Шея, локти, колени, лодыжки. Крепко и надёжно. После приготовлений связанный заворочался во сне. Лорд быстро прижал пленника, привязанного к койке, одной рукой, а свободной, держа острый стебель розы, ткнул его меж ключиц уже проснувшегося племянника, не понимающего, что происходит. Конец стебля упирался в глубокую яремную впадину. Генри не стал медлить и опустил стебель ниже, пропустил забинтованную грудь и начал усиленно царапать розой бледный впалый живот. Старался не ослаблять хватку, а в случае сопротивления пригрозил, что проткнёт его этой розой насквозь. Кончик стебля остановился на едва заметном углублении, и лорд начал расцарапывать уже этот рубец, нажимая всё сильнее с каждым разом и невыносимо распаляясь. Достойное сопротивление не было оказано, только отчаянные дёрганья из стороны в сторону и тихие крики. Джон выгнулся в спине, пытаясь хоть как-то освободиться от наносящей увечья розы. Никогда его ещё не пытали подобным образом. Самым неприятным наказанием для него раньше была плеть, но теперь появился другой вариант. Живот пронзила жуткая боль, когда стебель чуть было не воткнулся внутрь. Разум непрерывно бомбили сигналы о беде, а на лице выступила испарина. Ничего нельзя сделать. Сознание огромной волной захлестнула паника. Скорее бы эта пытка кончилась... — В следующий раз воткну раскалённую кочергу, — произнёс Генри, не прекращая истязания. — Содомит... Ай... Тебе это с рук не сойдёт... — снова крик. Короткий, но радующий слух мучителя. Ещё некоторое время истязаний. Жертва уже не соображает от боли, и неясно, сколько прошло минут с начала пытки. Лорд будто уже достиг вершины радости. Никогда он не испытывал такого. Самая желанная жертва – и в его руках. Бьётся, выкручивается из пут, но верёвки держат крепко. Ещё один достаточно болезненный укол в шею – и всё закончилось. Дверь закрылась за уходящим лордом, а тело до сих пор сводит от боли.

Фельтон сразу же после ухода лорда Винтера вошёл в комнату и начал развязывать путы, крепящие пленника к кровати. — Я предупредил вас, — говорил офицер, разрезая ножом последние узлы. — Теперь его ничем не остановить. Он вас так не оставит. Кочерга – ещё не самое страшное, что повидали его жертвы. Самое страшное – стилет, которым он пробивает насквозь! — чтобы подчеркнуть свои слова, офицер со всей силы воткнул нож в стол. — Сам милорд обеляет себя всеми силами, говорит, что они сами виноваты. Вам скажет то же самое. Когда пленник наконец обрёл возможность к движению, первым делом он застегнул блузу наглухо и надел рясу. В таком облачении он чувствовал себя гораздо безопаснее. — Вы думаете, что я боюсь его? — спросил он, опираясь рукой на изголовье койки. Снова лёг. — Нисколько. Вы взгляните на меня, присмотритесь – могу ли я склонить кого-то к истязанию? Фельтон потупился и сжал в руке кружку с водой. — Я верю вам, — проронил он и замолк. Спустя минуту продолжил. — Меня гложет вина, сударь. Смотрю на вас, и меня разъедает совесть. Джон приподнял бровь. В чём может винить себя такой праведный человек? — Однажды, когда я находился в лондонском поместье лорда Винтера, я увидел в гостиной маленького светловолосого мальчика. Я бы дал ему года три, наверное. Приметил, что одет он богато – в чёрный камзол, расшитый золотом. Смотрел и думал: Господи, в чем душа-то держится? Бледный, худенький... Жаль, что я тогда не догадался спросить у лорда, кем ему приходится это маленькое чудо. Но потом я взглянул в глаза этого мальчика, и это для меня стало как нож по сердцу. Теперь я вижу, что у вас точно такие же глаза. Пустые и холодные. А после событий с герцогом Бэкингемом мальчик бесследно пропал. Больше я его не видел. Офицер замолчал. Снова высказался. Вышел вон и запер дверь.

Муки совести. Недостижимая вещь, по мнению Генри. Их он никогда не испытывал. Те молодые люди, попавшие в его руки, были лишь источником страха и боли, которые он испивал, будто чашу с вином. Не просто пытал, а наслаждался этим процессом. Если и мучал, то отдельные части тела. Все жертвы, как на подбор: высокие, стройные, с голубыми глазами и светлыми волосами – но очень сильно отличаются друг от друга. Все из слуг. И все погибли. Захоронены в ближайших канавах. Убиты буквально недавно, когда пришло осознание, что племянник жив. До него так просто не добраться, поэтому лорд оторвался на своих слугах.

Чуть позже в комнату Джона пробралась Нэнси, сделав это через трубу нерастопленного камина. В охапке она держала кучу металлолома, достойного только переплавки. — Это что? — поднялся с койки и осмотрел металлолом. — Оркестр. Если не получается убрать эту мразь прямым ходом, действуем косвенно. Будем пилить ему нервы, — ответила Нэнси, отряхивая халат от золы. — Я и так достаточно на них сыграл. — А теперь сочиним целую симфонию на нервах. Будет мозгодробительно, но оно того стоит! — Нэнси, ты опиума перекурила или что? — вопрос без шуток. — Нет, настойки перепила. Мне её в качестве обезболивающего давали. И тебе тоже давать будут. Так что, если хочешь, присоединяйся! — тон подчёркнуто весёлый. Джон не разделял этого безудержного веселья. Под глазами расплылись пятна сажи, имитировавшие мешки от недосыпания. Сажу на глаза он нанёс ещё во время траура по самому себе, но смыть так и не удосужился. — Если получится, сыграем, — Нэнси снова скрылась в каминной трубе.

Следующим утром нервы пленника накалились до предела. На сей раз он подготовился: застегнулся на все пуговицы и завернулся в одеяло. Бодрствовал где-то с семи часов, чтобы в любой момент подкараулить мучителя. Лорд явился в девять. Будто специально выжидал. В руке он сжимал короткую тонкую кочергу. Специально тянул время, неторопливо растапливая камин и помешивая потрескивающие дрова. Сейчас его жертва не особо волновала. Волновало только худощавое тело, действующее как наркотик: распаляющее, дурманящее и уничтожающее. — Не суетись, ещё не разогрелась, — ехидно потёр руки. — Выполняю обещание. Джон задрожал всем телом. Наблюдал, как край кочерги, опущенный меж углей, понемногу краснеет. В глазах сквозил самый неподдельный страх. В висках гудела кровь. На скулах плясали желваки и красные пятна, плечи дрожали, будто опалённые холодом. Генри отвлёкся от растопки камина и принялся за свою жертву. Обездвижил, вжав в матрас со всей силы. Привязал, как в предыдущий раз. Начал было разбираться с блузой, но встретил сопротивление: жертва вцепилась зубами в запястье. Лорд отдёрнул руку и зло взирал на племянника сверху вниз. — В самом деле – змеёныш... — процедил он, растирая укушенное место. К тому времени кочерга уже успела раскалиться докрасна. Генри взялся за ненагретый конец и приставил раскалённую часть к животу жертвы, причинив такую жуткую боль, какой она ещё не испытывала. Кажется, что жар добрался до внутренностей и сейчас их мгновенно поджаривает. Как на сковородке, в которую налили коньяка. Комнату оглашает крик во всё горло. Лорд, упиваясь его приятным для уха звучанием, приподнимает порядком припёкшуюся к коже кочергу. Жертва разгибается в спине, дабы орудие пытки наконец отделилось от тела. Не вышло. Генри достаёт из рукава маленькие ножницы и ими поддевает покрасневшую от ожога кожу. Ещё больнее от острых лезвий. Ещё хуже от жара огня и непрекращающейся боли. Нагретая часть опаляет теперь уже чуть заметную выемку. Несколько раз. Снова крики, полные безысходности. Стало ясно, что так просто от мучителя не отделаться. Кочерга откинута в сторону. Лорд, чтобы хоть как-то положить конец экзекуции, резко ударил жертву в живот с такой силой, что та даже зашлась в приступе кашля. Сам соизволил развязать племянника. Тот, полуживой от боли, сполз с койки и прижался к стене. — На сегодня с тебя хватит, — голос рваный, подскакивает на последних слогах. Винтер хватает племянника за волосы и поднимает с колен. Заржавелыми щипцами сжимает шею, не доходя до сонной артерии. Ощущение такое, будто в кожу вонзились клыки вампира. Через минуту, когда жертва уже на грани обморока, стальная хватка ослабевает. Вдруг – жуткое жжение в районе рёбер, а затем и боль. Дёргается в сторону. Только что об него потушили окурок. Ещё несколько раз. На рёбрах остаётся несколько красноватых пятен. Лорд уходит, запирая дверь, с торжествующим оскалом.

— Жервеза, вы невыносимы, — обратился чуть позже Генри к мадам де Бейль. — Характер этого мальчишки – война. Я выломаю душу из этого выродка, а потом, может быть, и убью. — Закончит так же, как и предыдущие ваши блондины? — с неприкрытой насмешкой отозвалась Жервеза, перебирая невесомый красный шёлк платья. — В канаве? Лорд восхищается её остроумием и догадливостью. Именно она смогла разделить его идею. Очаровательна, даже несмотря на возраст. Готов поклясться, что в молодости она наверняка блистала красотой на балах. Её одежды переливаются в свете солнца и свеч, лицо сияет белизной, руки будто выточены из алебастра и унизаны кольцами. Жервеза поправляет растрепавшуюся причёску и поднимается из-за стола. Этот англичанин успел ей порядком надоесть с ненавистью к её внучке и правнуку. Тяга к родной крови не давала ей совершить покушение, а Генри на родственные чувства было наплевать. — Я уезжаю, Анри. От ваших туманов я отдам богу душу гораздо быстрее.