Вторая жизнь

Фельтон нашёл Джона в его комнате, сжавшегося в комок, возле растопленного камина. Тело пленника била крупная дрожь, глаза сузились от животного страха, костяшки бледных пальцев и вовсе побелели. Облачение застёгнуто на все крючки, что только довершает зажатость и боязнь. Офицер мягко приблизился и вложил в руки Джона кружку с горячим чаем. С непривычки кружка обожгла ладони. — Пусть остынет немного, — Фельтон поставил кружку на стол. Чуть приобнял несчастного, почти прикоснувшись лбом к неровной чёлке. Тяжёлое дыхание согрело рыжеватые волосы, даже огненные в свете камина. — Замучил он вас, да? Слабый, но тяжёлый кивок. Из камина послышался шорох. Поднялось облако чёрной золы. Из него выглянула Нэнси. Выскочила, каким-то чудом избежав встречи с огнём. — Я тут пока сыграю, — взяла пилу, металлическую палочку и снова исчезла в трубе. Минуту спустя труба наполнилась противным скрежетом, режущим уши вдоль и поперёк. Чуть позже звук стал отдаляться, и, когда Нэнси завернула за угол трубы, практически не был слышим. Фельтон смог выдохнуть с облегчением. Не любил слишком неприятных звуков. Предпочитал тишину.

— Как вы получили то клеймо? — невольный вопрос. Пленник вместо того, чтобы снова показать позорную печать, лишь приложил к ней руку. Можно поспорить на то, что чёрная лилия надолго отпечаталась на обратной стороне век офицера. Нужно было придумать хоть что-то правдоподобное. Или же выложить всё начистоту, если Фельтон верит в сверхъестественное. — Лорд Винтер на самом деле приказал заклеймить брата моей матери. Его заманил в засаду слуга, усыпил снотворным, чтобы не было сопротивления, и затащил в заброшенную темницу. Когда несчастный пришёл в себя, то слуга взял покрепче нож и вырезал у него этот знак на плече. Тот с трудом мог сопротивляться, поскольку действие снотворного ещё не кончилось. Так брат моей матери и жил до нынешнего времени, скрывая свой позор ото всех. Но после его смерти клеймо по известной мне причине отпечаталось и на моём теле. Видите? Прикоснитесь. Я клеймён, как и он. Теперь уже поздно. Изувер не будет наказан, а я скоро умру. Секундой спустя Джон в бессилии упал на койку. — Всё, что сотворил с вами милорд – только начало. — О чём вы? Вкрутит в меня сверло или что похуже? Пригвоздит ножом к стене? — Ну почти. В пыточную вас потащит. Плюс стилет. — Мне сегодня прям с самого утра везёт на мучения, — тон усталый. — Я буду молиться за вас, — Фельтон поднял два пальца правой руки, выражая сочувствие и готовность к помощи. Ожог от кочерги оказался достаточно серьёзным. Врач довольно быстро с ним управился и наложил сухую повязку, не спросив о причине возникновения. О пристрастии лорда к пыткам он знал уже давно и рассказал Фельтону о методах истязания, чтобы тот был начеку.

Портьеры задёрнуты плотно. Сквозь плотную бордовую парчу не протискивается ни единого лунного луча. Спальня охвачена густым, будто туман, тёмным полумраком. Лорд готовится ко сну и уже покрывает голову ночным колпаком. День прошёл без особых проблем, но жар вожделения, оставшийся после пыток племянника, всё ещё оставался на стенках сознания. Но день испортило странное скрипение и скрежет в трубах, длившееся достаточно долго и успевшее порядком выбесить. Ложится, накрывается толстым пуховым одеялом. Предвкушает долгий сон, если получится, то проспит и до полудня. Глаза застилает непонятная пелена, напоминающая разводы красок на тёмной палитре художника. Наконец вельможа безмятежно засыпает. В спальню бесшумно, на мысках ног, прокрадывается высокая худощавая фигура, облачённая в белую длинную рубашку. Движется медленно, боясь создать лишний шорох. Вытаскивает из пышного рукава атласную ленту и накидывает её на шею спящего, ничего не подозревающего лорда. Затягивает слабую петлю. От недостатка воздуха вельможа просыпается и безуспешно пытается втянуть в лёгкие спасительный кислород. Переводит глаза на душителя и видит, что его рубашка опущена с правого плеча. На плече чернеет королевская лилия. Видны очертания копны прямых волос, ниспадающих немного выше лопаток. Страшная догадка буравит мозг. Неужели отыскал? Неужели убьёт? «Вы можете себя спрятать, но если попытаетесь убежать... Я найду вас, я приду и прокляну вас. Я прокляну вас. Я приду и прокляну вас.» Хриплый шёпот окончательно выбивает землю из-под ног. Лента натягивается, и лицо лорда приближается почти вплотную к лицу душителя. Но из-за темноты черт всё равно не разглядеть. Петля развязывается, и лорд наконец проваливается в сон. Фигура в белом прожигает спящего тусклым взглядом. Надо ли говорить о ненависти, когда не переносишь каждую черту этого человека, насквозь пропитанного алчностью и неконтролируемым гневом. Ненавидишь больше жизни, которая вот-вот раскрошится в этих унизанных перстнями руках. Бескрайний, бесконечный поток ненависти. Представляется, как будет разделывать мясным ножом мерзко-мягкую, будто взбитый, вымоченный в яде пух, плоть лорда. Окропить алой артериальной кровью, вид которой так нравится лорду. Но не сейчас. Не сегодня. Не завтра. Как о родственнике, дяде, о нём и думать противно. И радоваться, что сам отомстил за себя.

Утром лорд Винтер проснулся в холодной испарине, не до конца осознавая, что произошло той ночью. Истошным криком позвал Огюста Вернье. Тот явился почти мгновенно. — Этот мальчишка меня погубит! — лорд дрожащими руками схватился за нательный крест офицера и сжал его со всей силой. — Он – моя гибель! Нет мне спасенья, нет прощенья! Он – гибель моя! Он – смерть моя! Только сейчас лорд понял, что боится Мордаунта как огня. Одновременно со страхом пришло и жуткое желание. Снаружи – ангел с невиннейшей улыбкой. Внутри – беспричинно жестокий, раздробленный на осколки, медленно умирающий демон. Ангел притягивает к себе красотой тела, демон отталкивает происхождением и фактом своего существования. Ангел нужен живым. Раскаяния нет, одно отчаяние. Желание жжёт изнутри не хуже адского пламени. Коснуться бледного лица, скинуть монашеское облачение, заглянуть в потухшие глаза. Дальше лорд боялся подпускать своё воображение – фигура даже под мешковатыми одеждами сладко мучила, заставляя нервно передёргивать плечами. Ненависть подкрепляла страсть. Предыдущие «блондины» разыгрывали в нём тот же поток чувств. Ему нравилось, как очередной красавец трепыхался в цепях, надеясь на призрак свободы. Нравилось слышать крики и мольбы о помощи. Вернье уже успел покинуть спальню. Генри не знал, куда девать панику, подступающую к горлу. Мерещились запёкшиеся пятна крови на стенах, на полу, на стёклах окон. Даже потолок приобрёл красноватый отлив.

В подвал замка пленника привели в полдень. Любимое время для пыток именно для лорда. Оставили ждать прихода палача. Джон реагировал спокойно: пыток он уже не боялся. Осмотрелся. Будто подвал личфилдского мастера заплечных дел. Точь-в-точь. Взгляд цеплялся буквально за каждую деталь, даже несмотря на темноту. Кандалы, дыба: и вертикальная, и горизонтальная, «железная дева», тиски для пальцев, а также ведьминское кресло, утыканное короткими острыми шипами. И всё это предназначалось для несчастных молодых слуг, по неосторожности попавших в руки лорда. После истязаний они больше из этого подвала не выходили. Винтер пришёл в подвал смертельно бледный, с дрожью по всему телу. Самолично обездвижил пленника, привязав его за руки к перекладине, и придав некое подобие распятия. Цепкие пальцы потянулись к крючкам облачения, затем и к пуговицам блузы. Джона передёрнуло от отвращения. — А тебя надо было повесить в Тайберне народу на радость! — проронил лорд, после некоторых оскорбительных разглагольствований. — Значит, повесить, милорд. Смотрю, вы всегда рвётесь вешать. Вспомните, вспомните, дядюшка! Вспомните бедного Фрэнка, которого вздёрнули лишь потому, что он изнывал от голода и украл пару пирожных из лавки. Сироту Оливера, попросившего добавки к ужину. Вы, государственные мужи, вкушаете роскошь каждый день, ведь так? Тратите миллионы на свои особняки, а бедняки болтаются в петле за то, что не могут утолить голод! Лорд успел добраться только до правого плеча, попутно разглядывая покрытое бинтами тело. Опустил рукав – и отшатнулся, как прокажённый, с адским криком, застрявшим в глотке. Дыхание его затруднилось, сердце будто сжало тисками. Милорд увидел результат своей давней работы – клеймо лилии, безжалостно нанесённое одиннадцать лет назад. Понял, что месть его настигла даже с того света, и упал на каменный пол, не успев даже осознать, что позорный знак отныне отмечает другого человека. Лишился чувств. На крик прибежал Вернье. Первым делом освободил пленника от верёвок и наказал идти в комнату. Потом сразу же сломя голову кинулся за врачом. Джон проводил его взглядом и взглянул на бездыханного лорда. Он специально не стал скрывать знак под бинтами. «Вам обмануть меня было легко. Много ли надо для мужчины из провинции? Что вы сделали с моим сердцем, когда ушли со смехом? Сердце стало пустым. Лилии чёрной оно только мешает.» Мысль пронзила разум: выпал отличный шанс добить лорда Винтера. Джон бросился вслед за Вернье, попутно захлопнув дверь подвала. «Стой, несчастный! Дай ему сдохнуть спокойно! Он всё равно долго не проживёт! СТОЙ!» Внутренний голос уже давно перешёл на сквернословие. Нужно остановить этого фанатика, охочего до спасения чужих жизней. Иначе мучения плена продолжатся ещё неизвестно сколько времени. Нельзя допустить подобное ни в коем случае. На втором этаже замка пленник резко остановился. Врач вместе с Вернье уже направлялись вниз по лестнице. Джон спрятался за портьерой и перевёл дух. Чокнулся. Окончательно. Всё же месяцы в Тауэре дали свои плоды. Душа раскалывалась на осколки, как стекло, от невыносимой жажды мести. В конце концов, именно от приступа сумасшествия к нему пришла мысль пробраться в спальню лорда и напугать до полусмерти. Все события после казни мнимого Карла I казались странным сном, который иногда видят мёртвые в загробном мире. Не мог он вернуться в своё тело подобным образом. Не верил в это.