Вторая жизнь

Разбитость не дала полноценно проснуться. Сон скорее напоминал обморок, и Мордаунту казалось, что он заснул всего минуту назад. Солнце давно пребывало в зените, ослепительно белым кругом освещая окрестности. Путник поднялся, отряхнул от земли облачение, наскоро утолил голод и пошёл вперёд, на восток. Деревню Белем он миновал вовсе, обойдя её на расстоянии примерно тридцати метров. Не нужно вляпываться в ещё одно убийство. Шёл он до пяти вечера, пока не наткнулся на болото, окружённое высокой травой и камышом. Здесь сработал принцип «не обходим кругом, идём напролом!». Пошёл по выступающим кочкам, перепрыгивая сырую, полную ила воду. Болото оказалось крупным, размером с неплохое озеро. Воздух здесь был настолько загрязнён, что даже стало трудно дышать. На одной из кочек путник остановился и огляделся. Ещё идти и идти! Оступился и по колено в болоте. В качестве реакции на это из горла вырвалось эмоциональное: «Merde-e-e!», которое мир не услышал до конца, поскольку путник обеими руками закрыл рот. Ещё утонуть не хватало! Болото – не Ла-Манш, там хотя бы выплыть можно. А трясина затаскивает в себя и не выпускает. От всей этой переправы очнулись ото сна жабы, лягушки и прочие земноводные твари. Ответом им послужило ворчание сквозь зубы: — Ух, собачья работа! Все порядочные люди сидят дома, в тепле. А я, бывший секретарь, ветеран революции, мокну в этом болоте! Пришлось приложить колоссальное усилие, чтобы пройти несколько шагов, выдернуть ногу из ила и затягивающей грязи и поставить на ближайшую кочку. Обеими ногами встать на этот клочок земли и чудом удержать равновесие. Наконец дойти до края этого чёртового болота и ступить на сухую почву. Облачение придётся отчищать в любом случае. Снова ругань. Самое мягкое из неё: — Болото! Вся ваша Франция – болото! Путник отряхнулся от грязи, как только мог. Пошёл от болотной топи прочь, лишь бы больше её не видеть. Бесцельно, в никуда. Шаги быстрые, каблуки ботфорт так и впиваются в мёрзлую землю. На то, что непечатная ругань – то ещё богохульство, плевать уже давно. Иногда запаса приличных слов оказывается мало. Катастрофически мало. Ожог на животе почему-то снова жжёт. Наверное, всему виной жёсткая льняная блуза. Почему только сейчас? Господи. Только сейчас пришло осознание, только лорд Винтер мерзкий и порочный человек. Исповедник, если бы услышал о его грехах, перекрестился бы и отправил восвояси. Это же надо: убить несколько человек только из-за того, что тебя бесит их цветовая схожесть с ненавистным племянником, предварительно запытать их особым способом, мучая преимущественно живот. За такое точно можно на эшафот загреметь. Но этому человеку всё сходит с рук. Вот что делают связи и деньги! Путник снова почувствовал себя непрошенным гостем в этом мире, где отовсюду дует холодный, пронизывающий ветер. Не потерян никем, но заброшен. Один на один с Францией, где свирепствует подлость, лицемерие и суд, больше похожий на расправу. Единственное, что удерживает его на этой земле – любовь к матери. Как она там, одна, в огромном Париже, где её вообще не ждут? Единственное приятное обстоятельство. Он навсегда остался в списках без вести пропавших на фронте невидимой войны старого и нового дворянства. Здесь всюду сплошное лицемерие, вместо золота в рудниках выплавляют олово, покрывая его золотистой краской. Всё же это обстоятельство остаётся, даже в этом царстве глупости властей и жадности дворян. Мир не совершенен. Это ясно давно. Сколько люди не будут предпринимать попыток построить идеальное общество, оно рано или поздно разрушится, поскольку всегда найдутся недовольные. И так будет всегда. В таких печальных мыслях путник добрался до границы Нормандии и Орлеане. Там его остановил таможенник. Стража стояла рядом, по обе стороны от высокого длинного ограждения, скрестив алебарды. — Паспорт? Вынул из сумки документ. Таможенник посоветовал носить сумку поверх облачения, а не под ним. — Пеший путь. Одинокий путник. Из странствующих? — Да. — Это ничего не меняет. С вас двадцать экю. Берём только с пеших, для товарных возов пошлины отменены. Джон застыл на месте. Из денег в итоге останется десять экю. Мало. Будто грабят. Деньги он всё же отдал. Ввязываться в конфликт с законом не хотелось абсолютно. Таможенник дал знак страже, чтобы та раздвинула скрещённые алебарды. Путник пересёк границу, и орудия снова приняли форму креста. Ещё одна провинция, и вот он – Париж! Вся меланхолия как ветром сдута, и на душе становится чуть легче. Путник шёл уже бодрее, и вскоре граница осталась позади. Впереди Орлеане, известная своей Девой Жанной д'Арк. Если бы не она, то кто знает, как бы повернулась история?

Дождь льёт, как сумасшедший, растапливая собой невесомую пелену снега. Вода заливает поникший сад, размачивает землю, бьёт бутоны только-только распустившихся цветов. Барабанит по крыше, тонкими струйками течёт по стёклам окон. Ночь темна до невозможности, даже молочно-белой луны не видно. Сплошной, непроглядный мрак. Грохочет гром где-то вдали, за лесом. На долю секунды небесное полотно разрезает ослепительная нитка молнии. Снова удар грома, от которого земля будто сейчас разлетится на куски. Шум дождя усиливается. Рауль задвинул занавеску и сонно потянулся в большом кресле. Светлые, туго завитые локоны упали на плечо. Время спать. Его уже клонило в сон, но надо ещё принять вечернюю горячую ванну, чтобы окончательно разморило. Под дождь прекрасно спится, это уже давно подтверждено на практике. День не выдался простым. Столько хлопот по дому, указаний слугам и прочей челяди. Из армии отпустили на короткое время. И то, по просьбе отца, мучимого разлукой с любимым отпрыском. В комнату тихо прокрался немой слуга Гримо. Жестами объяснил, что в ворота стучится какой-то монах, еле держащийся на своих двоих. — Впустите, — лениво махнул рукой виконт и широко зевнул, не прикрывая рта.

Монаха провели в гостиную двое стражников. На их фоне он выглядел слишком измождённым и усталым, будто только что провёл несколько часов в камере с пристрастием. — Что вас привело сюда? — виконт встал с кресла. — Я прошу у вас временного крова, — при этих словах гость смертельно побледнел, а на его скулах заалели пятна. Его усадили возле пылающего камина и дали глоток воды. Приняв стакан из рук Гримо, гость хрипло выдохнул и склонил на грудь голову. Сложилось впечатление, будто диалог его утомил, хоть и слов было сказано немного. Виконт забрал стакан и поставил на стол. — Но кто вы? Откуда вы? — Я жертва интриг, военных и религиозных... Рауль позвал служанку, чтобы та привела гостя в порядок. Тот покорно за ней проследовал до ванной. Именно сейчас Рауль увидел, что гость хромает на левую ногу.

Ванная являла из себя просторную комнату в белых и серебристых тонах, обставленную роскошно, но со вкусом. Напротив двери, прислонённые к стене, стоят две огромные высокие ванны, окрашенные в белый и доверху наполненные чистой водой. Служанка велела раздеваться. Гость застыл, как вкопанный. Получил ответ, что мужское тело её не волнует совершенно. Быстро скинул с себя рясу с блузой. Стянул сапоги, которые служанка тут же отправила в таз. Мимоходом оглядела полунагого молодого человека и остановила взгляд на покрытых кровью ступнях. — Все ноги истоптал, — недовольно проронила, закидывая одежду в другой таз. — Вымоешься, посмотрим, что стряслось. Залезай, никуда не тороплю. Ушла, закрыв дверь. Гость наконец разделся полностью и погрузился в воду по шею. Взял кусок мыла и принялся за омовение. Вода окрасилась в бледно-розовый. На душе противно. Виконт принял чуть ли не распростёртыми объятиями, впустил в замок, предоставил крышу над головой. Мальчишка не понимает, с кем связался. Если бы знал и узнал в лицо, выгнал. «Прости, что я теперь другой. Прости меня без слов. Я сам, того не зная, вдруг придумал вражду. Прости, что тем днём отдал свою злость тебе. Прости, но если захочешь, можешь вспомнить обо мне...» Джон бросил взгляд на правое плечо. Благо, что к служанке он повернулся левым боком, и она ничего не заметила. Без повязки так сложно скрывать этот проклятый знак. Виконт так добр. Даже тошно. Какой смысл ненавидеть это напудренное и напомаженное дитя, если того похищения не случилось вообще? Быстро вылез и оделся. Достал из сундука бинты и бальзам. Перевязка вышла не самая качественная, но хотя бы на ноги встать можно. Натянул гольфы и наконец-таки вышел из ванной бодрее некуда. Недомогание всё равно осталось. Пять дней подряд идти пешком – подвиг для человека подобного сложения. Виконт сразу же показался в проёме, ведущем в гостиную, готовый ко сну, в длинной рубашке до щиколоток и в ночном колпаке, делающем его немного нелепым. — Комната для вас на втором этаже. Доброй ночи, сударь. Вежливо пожелал хорошего сна и тоже поднялся по лестнице, только несколькими этажами выше. Отведённая гостю комната оказалась достаточно скромной. Кровать аж двуспальная, окно выходит в сад. Сон отключает тело почти сразу же, как голова касается подушки. Слишком измотан. Настолько, что не хватило сил даже раздеться. Только во сне расстегнуть блузу. Нутро сводит от голода. На хлебе и вине просидеть – это не шутка. Равносильно полноценной голодовке, после которой организм вряд ли будет вбирать в себя более сытную пищу.