Вторая жизнь

Граф де Ла Фер проехал в сторону Королевской площади, где и пришпорил коня. Элементарная человеческая интуиция подсказывала ему, что в доме номер шесть появился новый жилец, давно ему знакомый. Болезненно знакомый. Если это так, то почему бы не навестить и не сгладить сложившееся недоразумение? Граф прошёл к дому, сквозь двери, и очутился в небольшом, но пустовавшем коридоре. Лакей жестом пропустил его дальше, направился в одну из комнат и скрылся за её двойной позолоченной дверью. Атос остался возле проёма и нервно мял в руках поля шляпы. — Госпожа никого не принимает, — лакей появился в дверях с угрюмым видом. Граф вздохнул и сам зашёл в комнату, которая оказалась гостиной, причём очень даже просторной, в серо-голубых тонах, украшенной серебристыми вензелями на потолке. Но внимание графа привлекли не вензели, а тёмная фигура, сидящая в кресле, спиной к нему. Он видел лишь золотистые волосы, стянутые чёрной ажурной сеткой, и такое же чёрное закрытое платье, отороченное жёлтым мехом. Женщина молчала. Лакей, не покидавший комнаты, доложил: — Граф де Ла Фер желает видеть вас, мадам. Женщина резко обернулась, явив своё красивое, но строгое лицо. Глаза сразу вспыхнули яростью. — Я же сказала, что не принимаю никого! — но тут взгляд дамы остановился на графе, и последовал негромкий вскрик. Женщина встала с кресла и отшатнулась к стене, словно увидев змею. Лицо налилось смертельной бледностью, а волосы, выбившиеся из причёски, зашевелились. — Вы узнали меня, мадам. Я не ошибся, — проговорил граф, подходя ближе. Вид женщины его слегка устрашил: налившиеся кровью бледные губы, полыхающие злобой и окружённые тёмной тенью глаза, каждая линия тела говорит о готовности атаковать и забить здесь же, в этой комнате, на этом холодном полу. — Благородный Атос! Не ожидала увидеть вас спустя двадцать лет! Знакомый тон. Граф именно по нему и узнал эту женщину. Увядший ангел снаружи, умирающий демон внутри. Нет. Никаких крайностей. Поломанный жизнью человек, обычная женщина, жертва обстоятельств. Которую он пытался убить за несоответствие его внутреннему идеалу, его иконе, которой он мог молиться дни напролёт. — Леди Винтер, графиня де Ла Фер. Шпионка кардинала Ришельё, моя супруга. Миледи опустила голову, жестом приказала лакею уйти и сделала шаг к мужу, приподняв голову. Отбросила упавший на лоб завиток волос. — Ни один больше из этих титулов. Только Анна де Бейль, — голос безнадёжен. — Что? Так вы представились мне тогда своим настоящим именем? — Да. Терять было нечего. Но зачем вы пришли? Вы убьёте меня! — уверена в этом полностью. Атос не знал, что отвечать. Точно не за покушением. — Нет, Анна. Теперь я хочу исправить ошибку прошлого, которое так долго гложет меня. Ответьте: кем вы так опозорены? Что вы сделали? Миледи не стала медлить, но с недоверием в голосе выложила то, как она получила клеймо. Действительно сбежала из монастыря и украла священные сосуды. В этот момент она говорила, чуть ли не срываясь на рыдания. Никогда она бы не поверила, чтобы этот аристократ, весь из себя благородный, пришёл извиняться. Сам же говорил: исчадие ада, демон, посланный на землю, рассыпался в угрозах, пожеланиях скорейшей гибели. — И тогда палач раскалил щипцы, скрутил меня, и поставил этот знак. Я заслужила цветок лилии. Простите. Простите, что растоптала вашу честь и вашу любовь.

Атос стоял недвижимо, потеряв дар речи. Он уже давно осознал, что самосудно вешать супругу было злой, роковой ошибкой. Но ошибки молодости не простить. Он видел, как изменилась жена: лицо стало острее, глаза тусклее. Теперь он перестал желать ей смерти, как раньше. Смотрел на неё без ненависти, презрения, торжества. Сквозило лишь холодное сочувствие. Миледи была словно зеркалом, отражавшим все последствия той июльской охоты. Сколько лет прошло, а отражение и не думает меняться. Сломанная, растоптанная жизнью женщина. — Почему вы вернулись в Париж? — наконец нарушил тишину граф. — Побыть одной в трауре. То, что мне нужно сейчас. Атос снова застыл. Какой ещё траур? По кому она, эгоистичная и холодная, могла так убиваться? Кому она отдала всю свою любовь? — Вы видели всё, сударь, не лгите мне своим молчанием. Вы всё знаете. Признаю, я порочна и вероломна, но сына на смерть я бы не отдала! Сына. Граф вспомнил то столкновение в резиденции Оливера Кромвеля, в результате которого племянник лорда Винтера бросился в Темзу, по его словам. Перед взором возник тот взволнованный взгляд, которым Джон смотрел на графа. Он просто по своим принципам не мог с собой покончить. Миледи наконец снова села в кресло и пригласила сесть мужа. Она уже поняла, что тот вспомнил всё, что было. Оба ушли в себя, возобновив умиротворённую тишину в комнате. Молчали недолгое время, которое так неумолимо медленно для них тянулось. — Ну так что, мадам? — снова прервал тишину граф. — Вы хотите примирения? Что разбудите, то и получите, — мрачно парировала Миледи, не меняя позы. Едва слышно всхлипнула. Граф внутренне кипел: вот же упрямая женщина! Своего яда не растеряла. Всё так же язвительна, несмотря на тяжёлое горе. Решил подойти к ней с другого угла. Проронил, поправляя шляпу: — Понимаю. Но так будет лучше для нас обоих. Я всё так же слышал ваш голос в тишине погреба. Забуду я вас не скоро, пусть и рад бы это сделать. Но не смогу. Миледи тронули эти тихие слова искреннего раскаяния. Она взглянула на мужа снова, будто хотела снова пойти с ним под венец. В сердце вспыхнули искры той самой девичьей любви. Когда она, ещё шестнадцатилетняя кроткая девочка, захотела настоящих чувств, от которых душа пьянеет, будто от крепкого тяжёлого вина, а сердце бьётся в разы быстрее. — Если это выгода для нас двоих, то я, может быть и соглашусь. Простите меня, Оливье. То, что Миледи назвала мужа по имени, заставило его встрепенуться. Будто той охоты и не было. На этот раз жена проявила к нему милосердие, дав призрачный шанс на примирение, надежду на счастливую жизнь в будущем, где не будет никаких ссор, ругани по пустякам и прочего. Сама она в такое не верила. Попробовать стоило, но совесть всё равно мучает своими вечными вопросами, приходящими в основном по ночам: простил ли? Забыл ли? Вот трагедия жизни и кончилась: можно сказать, что всё самое худшее позади.

Наконец Миледи собралась с духом и проговорила: — Я прощаю вас, муж мой. Несмотря на всё, что мы пережили, я прощаю. Давно меня мучает вопрос: как там поживает несостоявшаяся отравленная госпожа Бонасье? Атос помолчал с минуту. Прекрасно помнил визит д'Артаньяна и его возлюбленной, счастливой супружеской пары. Случилось это за неделю до отправления всей четвёрки в Англию. Констанция тогда являла из себя образец красоты, нисколько не испорченной образом жизни юга. Ни капли не загорела, такая же очаровательная счастливая женщина. — Они с д'Артаньяном сыграли свадьбу. Где-то девятнадцать лет прошло. Мне об этом поведал господин дю Валлон в своём письме. Вам он известен как Портос. — Как мило. Другого исхода я для них не представляла. Наверное, у них есть дитя, — при этих словах что-то кольнуло несчастную мать в самое сердце. — Нет, к величайшему сожалению. — А жаль, — мысли перешли к сыну. — Если бы я знала, что такое случится! Моё дитя, моя плоть и кровь! У вас ведь тоже есть сын? — Да, сударыня. — Мы с вами оба хороши. Каждый отличился в адюльтере, — Миледи старалась говорить спокойно, но горе она скрывала плохо. Она боялась, что муж ненароком заденет ту самую чувствительную струну в её сердце, которой стала гибель сына. — О чём вы? — У вас есть пасынок, граф, — голос Анны упал. — Вот как. Расскажите мне о нём. — Когда Джонни было чуть меньше года, он сильно заболел. Врачи говорили, что не выживет. Я боялась, что если оставлю его, он умрёт. И я двое суток держала его на руках. Слава богу, всё обошлось, — Миледи с каким-то мечтательным и вместе с тем печальным видом погрузилась в воспоминания. — Когда на улице идёт дождь, у него голубые глаза. Он очень любил смотреть в окно на снегопад. А в десять лет заявил, что женится на мне, когда вырастет, чтобы я не была одна. Брат тогда сразу отговорил его от этого. При этом голос его дрожал. — А вы одна? — Я всё ещё жду тебя, Оливье. Нависло тяжёлое молчание. Миледи смотрела пустым взглядом в стену, и Атосу казалось, будто жена вся обратилась в мрамор. Пустой, белый, холодный. Чёрные брови сдвинулись в скорбном выражении, на длинных загнутых ресницах заблестели бусинки слёз. Вся её цветущая и поныне красота, совмещающая французскую элегантность и английскую скромность, вмиг померкла, скрылась под чёрным трауром, который, как известно, старит человека. Атос коснулся её холодной тонкой руки, и неподвижные зрачки жены дрогнули. Все эти двадцать лет супруги отзывались друг другу долгим эхом, слышали за тысячу километров, с горечью вспоминали друг о друге, и в случае встречи поклялись не расстаться, даже если они будут на огромном расстоянии одна от другого. Память, вечная память. — Оливье, только не думайте о том, чтобы признать наших детей. Мне плевать, что Джонни рождён вне брака, я буду любить его также, как если бы он родился в законном браке. Это я поняла, когда осознала, от кого он рождён. Наша с вами супружеская жизнь не продлилась и месяца, а через пять лет я уже шла под венец с лордом Винтером. Тогда был конец, кажется, 1624 года. А те пять лет я надёжно скрывалась в Англии, там же меня и завербовали. Ладно, я отвлеклась. Наверняка, вы тоже любите своего сына так же, как и я. Атос снова сделал паузу. Да, он любил Рауля всем сердцем, но боялся открыто признать его своим, и несмотря на эту некую боязнь сказать людям правду, намеревался вырастить из него благородного и преданного человека. Он жил ради него, с его появлением обрёл смысл жизни. Жена подала замечательную идею – признать обоих детей, и проблема с внебрачной связью уладится. Но, судя по сомнению в её голосе, этот замысел для неё не звучит, как что-то необходимое. Разум графа, точно молния, пронзила неожиданная и горькая мысль. — Так я что же, беременной вас повесил? — Вздор, Оливье, — резкий ответ. — Дитя исторглось бы из меня после вашего самосуда, а когда я очнулась, крови на юбке не обнаружила. Джон не ваш сын. И точка. Ещё через несколько минут молчания граф поднялся с кресла и поцеловал холодную кисть жены. — Мне пора в Бражелон, Анна. Приятно было свидеться с вами спустя столько лет. Вы бы могли поехать вместе со мной. Обещаю, вы полюбите Рауля. Он прекрасный дворянин, благородный, образованный. Миледи также выпрямилась и обхватила шею мужа обеими руками. В глазах её блестели слёзы. — Смысл ехать? Каким бы идеальным ваш сын не был, я навек останусь верна своему. Она вынула из-за пазухи крупный золотой медальон. Открыла и с печалью взглянула на портрет двадцатилетнего сына. Портрет она меняла трижды: в три года, в пятнадцать лет, и в двадцать. Услышала лишь хлопок двери, а затем и цокот копыт за окном. Граф ушёл.