Вторая жизнь

      Только заселившись в гостиницу и получив ненадолго крышу над головой, Джон и его новая знакомая смогли нормально познакомиться. Знакомая, теперь уже окончательно именуемая им Марией, вела себя тихо и старалась вообще не высовываться из комнаты. Держалась отстранённо, даже с некоторой долей замкнутости. Без особых объяснений ей стало понятно, что именно в Париже ей и предстоит начать новую жизнь. Первым делом она с лёгкой руки Джона получила документы, в которых именовалась, как Мария Саммер, англичанка-иммигрантка двадцати лет. Он воспринимал её именно как дочь личфилдского палача, и нарёк её соответствующе. Вся процедура заняла дня три. Теперь надо было решить ещё один вопрос: с наследством, если лорд Винтер его ещё не истратил. С самого утра Джон принялся за написание письма в Англию. Мария старалась не мешать и спокойно лежала на кровати, укрывшись по пояс тонким одеялом. Письмо в итоге вышло лаконичным и коротким. «Офицер Вернье, если вы ещё живы, Я успешно добрался до Парижа. Искренне прошу вас об одном деле: раздобудьте где-нибудь документ о передаче наследства. Желательно, ещё не подписанный самим наследником. Вышлите мне почтой, и, если сможете, сделайте это быстро. Ваш тёзка-по-настоящему-имени P. S. Как там поживает милорд? Не отдал богу душу?» Голубь, сидящий у окна, постоянно о чём-то ворковал, и в этом ворковании Джон слышал интонации недовольства. Закончив письмо, он гневно воззрился на голубя. — И что ты раскомандовался? Лучше забирай это письмо и отправь его в Портсмут. Да побыстрее! Кыш! Тоже мне советчик! То ему не нравится, это не нравится. Без тебя разберусь! По удивлённому взгляду Марии стало понятно, что она немного недопонимает психическое здоровье своего компаньона. Тот нервно оправил воротник и накрыл глаза узкой ладонью в выражении, являющем из себя крайнюю степень надоедания. — Беседую с голубем. До чего я докатился. Однозначно беды с головой. Отчасти это правда. Тауэр всё же наложил свой отпечаток на психику. После «воскрешения» помутнение частично прошло, вернее, затаилось в глубинах мозга. Мария наверняка мыслит также. Её разум тоже искалечен, но иным способом. Джон знал, что скупщики детей перед тем, как изуродовать несчастного ребёнка, до одури накачивали его алкоголем и травами, подавляющими волю и лишающими его памяти. Мария лишена памяти о семье. Сколько таких же, как и она, бродит по земле? Этого не узнать никогда. Всё старательно утаивают. Внезапно с первого этажа послышались звуки бодрой музыки. Мария подорвалась с кровати и бросилась к двери. — Танцевать хочешь? — Джон обернулся с явной заинтересованностью. — Да. Очень люблю это дело, — с неподдельным энтузиазмом отозвалась Мария.

      Оба спустились вниз. В главном зале уже вовсю разгорелись жаркие танцы. Людей собралось немного, и все они слились в единый танцующий поток. Музыка играла достаточно громко, но не настолько, чтобы от неё закладывало уши. Явно какая-то бодрая песня. В этот момент Мария наплевала на то, что не знает французского языка, и в один миг очутилась в самой гуще толпы. Танцевала она вполне сносно, и иногда подол её тёмной юбки взметался почти до середины голени. Слава богу, ничего неприличного в этом жесте народ не усмотрел. Джон предпочёл остаться возле стойки, где разливали напитки. Пускаться во все тяжкие у него охоты не было. В качестве реакции на всё происходящее он, вспомнив о своём вероисповедании, презрительно проронил: «Католики!». В этот миг он ощутил себя человеком вне всякой веры: когда требовалось, выдавал себя за католика, а в окружении Кромвеля уже оборачивался протестантом. Почему-то осознание пришло только сейчас. Мария тем временем отплясывала так лихо, что наверняка бы сыскала славу неплохой танцовщицы. Примерно через полчаса танцы кончились, и усталые обитатели гостиницы разошлись по комнатам. Мария, изнеможённая танцами, в бессилии упала на стул. — Все туфли истоптала? — услышала она саркастический вопрос. Джон всё стоял возле стойки с напитками, не сдвигаясь с места. — Да, все, — ответила она ему, поправляя сбившиеся в складках рукава. Ответ тоже содержал в себе некоторую долю сарказма.

      Вечером Мария выразила желание вымыться с ног до головы. Понять можно: столько времени провести в замкнутом пространстве, где даже приём ванны возбраняется. Заявила, что может сделать это на пару со своим компаньоном, поскольку на наготу в общей степени ей было всё равно. Джону это оказалось на руку: сам он также равнодушно относился к телам женщин. Только тело Марии привело в невыразимый ужас. Невысокое, бледное, оно было испещрено жуткими швами чуть ли не по всему периметру. На выпиравших локтях и коленях также зияли швы, обозначавшие то, что конечности теперь двигались подобно шарнирам. В таком теле не было места какой-либо женственности, присущей красивым от природы девушкам. Бюст будто отсутствовал вообще, настолько Мария отощала. Выражать жалость сейчас не к месту. Саму Марию довели до нервной дрожи шрамы на спине Джона и несколько ожогов на рёбрах. — Не лучшее зрелище, верно? — роняет он и вливает ведро тёплой воды. Из лохани они выбираются чистые, разморённые и довольные.

      Через четыре дня наконец-то пришло письмо от Фельтона. Офицер прислал подлинный документ о передаче наследства, и сделал приписку, что милорд сейчас находится на лечении в Лондоне и нескоро сможет выдвинуться во Францию, также указал, что счёт на наследство милорд от греха подальше перевёл в Париж, и даже назвал номер ящика — семьсот двенадцать. Сам Фельтон отсиживался в Портсмуте, чтобы не вызвать подозрений. Отплывать во Францию он пока не спешил. Едва дочитав письмо до конца, Джон бросился к двери. — Мария, я уйду ненадолго. Из комнаты не высовывайся. Можешь поспать, если хочешь. Скоро буду. В этот раз Джон даже не стал принимать монашеское обличье и обошёлся повседневной одеждой. Только шляпу Марии он оставил на себе. Не стоит смущать народ забинтованной головой. Прихватив с собой заветный конверт, он пешком направился к банку. Для этого пришлось пересечь Сену, пройдя по мосту Сен-Мишель, расположенному напротив Моста Менял, соединяющего остров Сите и правый берег Сены. Вначале от гостиницы идти налево, затем повернуть прямо и дальше двигаться через остров. Мост был настолько плотно заставлен зданиями, что не удалось даже нормально разглядеть реку. Зато собор Парижской Богоматери был прекрасно виден. Колоссальное сооружение, ничего не скажешь. Настолько колоссальное и невообразимое, что люди сами тянутся к нему и тысячами глаз глядят на это великое произведение искусства, от порога до верхушек башен пропитанного таинственностью и мистикой. Даже Версаль, красивейший из дворцовых и парковых ансамблей, со своим великолепным дворцом, пышным садом меркнет перед собором Парижской Богоматери. Здание банка находилось буквально в паре улиц от Сены. Не слишком приметное, из белого камня, с овальными окнами. Ходили слухи, что этот банк непробиваем, и его ограбление может считаться полным безумием. Значит, он достаточно надёжный. Банкир оказался очень болтливым человеком и рассказал о всех кредитах, данных за последние дни. Несмотря на то, что Джон никуда не торопился, он всё равно решил не растягивать резину и быстро отрапортовал: — Я здесь по поручению английского вельможи лорда Винтера. Можно сказать, его посланный. Он сейчас в крайне плохом состоянии и требует перечислить три миллиона английских фунтов на имя своего племянника, единственного наследника. Отделение номер семьсот двенадцать. — Пройдёмте, сударь, — прошли по лестнице вверх на два этажа и по длинному коридору. Банкир указал на ряд огромных ящиков, а затем на ящик, помеченный числом «712». — Вот и нужное нам отделение. — Прекрасно. Нужны какие-то документы? — Да. Документ на передачу наследства. Нужно только вписать имя того, кому вельможа передаст деньги. — Пишите: Джон Френсис Винтер, — продиктовал «посланный», протягивая банкиру документ. Сам стал чуть поодаль. Уточнил: — На французском вписывайте. Жан-Франсуа де Винтер. Банкир послушался и вписал нужное имя в документ. С хитрой улыбкой он окинул коридор взглядом опытного в подобных делах человека. — Передайте своему господину, что его поручение выполнено. А документ лучше оставить здесь, чтобы никто его не осмелился подделать или уничтожить. Знатный богач ваш господин — столько золотых монет я ещё не видел. И все номиналом в пенс. — Совсем съехал, — проронил «посланный» и произвёл мысленный подсчёт. — Монеты крохотные. Семьсот двадцать миллионов пенсов. Одуреть. Переведите это всё в ливры. Документ подписан. Это всё, что нужно. Остаётся только пойти в суд и вернуть себе титул. Какое же наследство без титула? Внезапно «посланный» заметил, как какой-то человек в ливрее и плаще, стоявший неподалёку, на цыпочках удаляется из коридора. Присмотрелся. На воротнике ливреи заметна стюартовская монограмма. Кто-то из слуг короля Карла. Распрощавшись с банкиром и взяв с собой подписанный документ, Джон пошёл за слугой, держась на достаточно большом расстоянии от него. Возле выхода из банка оба остановились. Слуга круто развернулся. — Это хитро вы придумали. Посланный лорда Винтера, единственный наследник, — вслед за этим последовал неестественный смех. — Титула вам в самом деле не хватает. Я знаю, что надо делать. Слуга пошёл по улице в направлении дворца Сен-Жермен, который находился западнее города. Джон, твёрдо решивший, что долго ему здесь пребывать не стоит, ускорил шаг и последовал за человеком в ливрее. Они вернулись на улицу Эколь, где Мария присоединилась к поездке, поскольку по словам Джона, «она без него, как без рук». Слуга взял напрокат карету, и все трое поехали в предместье Сен-Жермен. Также слуга поведал, что именно там сейчас и находится королева Генриетта вместе с детьми. Она создала собственный двор из изгнанных английских роялистов, как и французский, поделённый на фракции. По рассказу слуги, двор отягощён вечными дуэлями и соперничеством, из-за чего королева вынуждена была арестовать наиболее зарвавшихся дворян. Вся дорога заняла два с половиной часа. Добравшись до дворца, путники направились прямиком ко главному входу. Слуга, применив всё своё хитроумие, представил страже Джона и Марию как гостей королевы Генриетты. Дворец оказался не особо пригодным для жилья. Сразу стало понятно, что его вообще не отапливали. Как в таких условиях живут королева с детьми? Их даже жаль. В залах не настолько много людей, чтобы яблоку предоставилось место для падения. Все стоят в углах, говорят о чём-то своём. Гостей провели прямо в комнату королевы, мрачную и холодную. Сама Генриетта, узнав о посещении, медленно поднялась с кресла. Красивая худощавая женщина в бордовом платье всё ещё хранила в себе некий отпечаток былой власти. Любой видевший её сходу подмечал, что она — дама не первой свежести: неровные плечи, длинные белые руки, не слишком высокий рост. Красива, но по-своему. Взять тот же прямой ровный нос и широко посаженные тёмные глаза, а также замечательный цвет лица. — Ваше Величество, — слуга на секунду замялся. — позвольте представить вам претендента на титул лорда Винтера. Жан-Франсуа де Винтер. Сразу понятно: подслушал разговор с банкиром. Джон самолично изложил королеве свои цели, предварительно поздоровавшись по всем правилам этикета и заставив Марию поклониться монаршей особе. Королева изящным жестом пригласила гостей сесть. Мария осталась безмолвна, поскольку от королевы ей ничего не было нужно. А Джон собирался всего-навсего восстановить своё положение в обществе, а потом уже приступить к поискам матери. Последнее он держал исключительно в мыслях. Вскользь упомянул, что является племянником самозванца, спасшего короля Карла. Последнее известие резануло Её Величество по самом сердцу, хотя супруг её уже давно пребывал здесь же. — Ни слова больше, сударь, — властным, но всё же опечаленным тоном прервала королева своего визави. — За заслуги капитана де Бейля, упаси господь его душу, я возвращаю вам дворянство, отобранное у вас ранее, и в довесок к титулу графа Винтера, поскольку лорд Винтер, судя по вашим словам, ещё живёт и здравствует, дарую вам титул барона. Как будете именоваться, ваше право. Если хотите, выделю вам имение или же замок. И она передала соответствующую бумагу. Джон ненавязчиво осведомился о дне недели. Королева ответила, что уже двадцать четвёртое февраля, на что новоявленный граф подумал: «Хороший подарок на двадцатичетырёхлетие».