Вторая жизнь

Комната, куда Мазарини провёл графа де Винтера, оказалась хорошо освещённым бильярдным залом, где уже собрались несколько миловидных девочек в воздушных платьях, а также мальчик в сером камзоле, тёмной шляпе и с пышными светлыми локонами, отбивающий шар к углу поля. Зелёный аспидный стол стоял в центре зала, а из окон лился солнечный февральский свет. — Кто это, монсеньор? — заинтересованно спросил мальчик, сделав ещё один ход. — Сир, позвольте мне представить графа де Винтера, английского дворянина, — Мазарини невольно поклонился. Подружки короля восхищённо подняли глаза на Джона. Тот оставался недвижим, но всё равно чуть опустил голову в знак уважения и приложил руку к сердцу. — Английская знать прекрасна, — улыбнулась одна из девочек, и сразу же запнулась, — месье, не хотите ли с нами партию? — Нет, в другой раз. Кардинал покинул зал, оставив графа наедине с юным королём, предоставив им обоим возможность узнать друг друга получше. — Сир, лично я полагал, что Ваше Величество гораздо моложе, — проронил граф, впуская в зал свою спутницу и усадив её в кресло в углу зала, возле полок. Девушка снова принялась за чтение словаря. Чего ей скучать в одиночестве. Людовик ответил, пнув шар к правом левому углу стола и загнав его в лунку: — Кто вам об этом сказал? Мне уже одиннадцать. — Одиннадцать? Ваше Величество смеётся надо мной, — проронил Винтер, не сводя глаз с юного короля. Подружки Людовика, не обращая внимания на разговор, сели возле стола и продолжили щебетать о чём-то своём. — Из вас выйдет прекрасный монарх. Наступило недолгое молчание, которое граф де Винтер нарушил, бросив взгляд на стоящую возле бильярдного стола вазу с фруктами. — Вспомнил юмореску: обхохочешься. Особенно много плавленого сыра получилось после пожара на сырной мануфактуре! Послышался дружный смех и короля, и его подружек. Граф скорчил удивлённую гримасу и перешёл на просторечный язык, откинув весь пафос: — А что вы смеётесь, Ваше Величество? У нас в Престоне как-то реально мануфактура сгорела! Уголёк из печи вывалился, и понеслась! Сыра было просто завались, народ его тогда поедал так, что будь здоров! Кое-кто даже помер от передоза солью. Вы же знаете, сыр сам по себе солёный. Ещё немного поделившись шутками и новостями о политике, король и граф расстались. Винтер увёл из зала свою молчаливую спутницу, а Людовик подозвал к себе одну из подружек, примерно его лет. Едва только Джон и Мария спустились на первый этаж, как к ним не самым приличным для дамы бегом приблизилась графиня де Рошфор, вся взъерошенная и запыханная. Жестом завела их за занавеску и плотно-плотно задёрнула её. Поправила испортившуюся причёску и одёрнула платье. Что-то явно случилось. Второй день при дворе, а уже ввязались в какой-то переплёт. Фортуна – дама непредсказуемая. — Наконец-то я вас нашла, — выпалила графиня, задыхаясь от волнения. — Граф де Винтер, для вас прекрасный повод, чтобы возвыситься в глазах герцога де Бофора. Боже, я уж думала, всё кончено. — Если вы так хотите поговорить, то лучше сделать это не в Лувре. Мы как раз идём домой. Графиня заметно оживилась: — Замечательно! У вас дома и поговорим. Стоп. Вы сказали «идём», а не «едем». Значит, вы живёте недалеко? — В пяти минутах ходьбы. Втроём они выбрались из-за занавески, и, стараясь не привлекать лишнего внимания, покинули пределы дворца. Время близилось к двум часам дня. Шум улиц на секунду лишает какой-либо ориентации в пространстве, оглушая на мгновение, перекрывая другие звуки: топот копыт, стук каблуков. Правду говорят: увидеть Париж и умереть. Увидеть-то понятно, а умереть можно не только от красоты, но и от шума, поскольку весь город – сплошной гудящий рой. Дом на Сен-Рош, тринадцать, где проживал граф де Винтер, привел графиню де Рошфор в некое изумление. Никогда ещё ей не доводилось видеть, чтобы дворянин жил настолько скромно, по её меркам, даже бедно. Не в отдельном доме, а в квартире. Винтер обмолвился, что квартира всё ещё требует от хозяев хоть какого-то подтверждения их положения в обществе. Но ещё сильнее смутил графиню номер дома. Тринадцать, пусть и записанный как «двенадцать плюс один». Чёртова дюжина. Сколько с этим числом связано суеверий, что даже не пересчитать. Но от предупреждения о возможной несчастливой судьбе хозяев дома графиня всё же воздержалась. Спасало ситуацию хотя бы то, что квартира была довольно просторная, чуть меньше первого этажа скромного особняка.

Графиня пристроилась на сером диване в гостиной, в то время как граф де Винтер, отослав спутницу в спальню под предлогом её усталости, сел напротив в такое же серое кресло. От чёрного камзола он избавился и выглядел, как скромный человек среднего сословия. Графиня по привычке томно обмахнулась розовым веером, хотя в гостиной жарко не было. — Так вот. Начну издалека. Вам ведь известно, что граф де Ла Фер находится под арестом? — Известно. Уже месяц как его там держат. И никто не торопится его вытаскивать. — Потому что все фрондёры заняты своими интригами. Провинция Берри для нас очень важный объект, поскольку там много людей и вооружения. А поскольку один из хозяев Берри сейчас арестован, то это может спровоцировать бунт среди них. Может, вы не заметили, но Мазарини уже знает о волнениях в Берри, но почему-то намеренно тянет время, зато наводняет Париж охраной. Стоп. Не он тянет, его оттягивают извне. Очень удачно. Небольшое отступление получилось. Так. Надо бы вам завести ещё пару знакомств. Через две недели в замке герцога де Бофора планируется бал. Уж там фрондёры будут наверняка. Так же я рекомендую вам завести переписку с некоторыми из них. В частности, с моим отцом и с самим герцогом де Бофором. Они – люди влиятельные, и их покровительство пойдёт вам на пользу. Винтер прервал её: — Так ваш отец – тот самый граф де Рошфор? Правая рука покойного кардинала Ришельё? — Да-да. Он самый. Приятно иметь в родителях знаменитость. Вот вам адрес, по которому можно связаться с ними. Себя вам лучше зашифровать, так как Мазарини знает вас лично. Я скажу им, что вы собираетесь вступить с ними в контакт. Потом пришлю вам письмо, где укажу, когда вы можете это сделать. Попрощавшись и передав графу пачку листов с парой перьев и чернильницей, графиня поспешно покинула квартиру, надеясь, что её визита никто не отметил.

Письмо от неё пришло спустя два часа. Граф де Рошфор готов был связаться с новым человеком, вставшим на их сторону. Граф де Винтер сразу же приступил к изложению в ответном письме своих целей. Всё сводилось к тому, что он также недолюбливает Мазарини, который ради своих интересов стремится разрушить страну, стонущую под немилосердным гнётом налогов, и собирается помочь убрать итальянца на благо Франции. Дальнейшая переписка их двоих шла на протяжении целой недели. Рошфор давал рекомендации по поводу той или иной ситуации, возникшей в бунтующих провинциях, объяснял азы ведения дворцовых интриг, давал наводки на дворян, которые также лояльны к Фронде. Списки последних прилагались к письмам. Винтер отвечал, что постарается применить всё как можно скорее. Почтовые голуби летели с их письмами, как молнии, и ответ приходил максимум через три часа. Украденный винтеровский штамп также пошёл в дело: им Джон делал оттиск, применяя исключительно чёрный сургуч. Как и советовала графиня, он зашифровал себя и в письмах подписывался как Ж. М. Собственные частичные инициалы иногда помогают. Вот и сейчас они прекрасно помогли. О Марии он не забывал. Она оказалась прилежной ученицей, как выяснилось, и уже могла более-менее поддержать разговор и даже начать его. От английского акцента она не избавилась, но выдавать себя за француженку, как это делал Джон, не собиралась, поэтому не обращала внимания на свой акцент. — Ну, как беседа? — спросила Мария после очередной тренировки, присев на серый диван, рядом с Джоном, и отложив словарь, в котором лежал небольшой листочек, заменяющий закладку. — Неплохо. Только немного хромает произношение. Французы всегда картавят, а у тебя «р» нормальная, как у всех. Это уже их заморочка. Не пытайся картавить, иначе этот дефект останется с тобой навсегда. И старайся слова немного чеканить, чтобы каждое слово было понятно. — Постараюсь. Я тебя не сильно раздражаю своим обществом? Судя по нраву, ты предпочитаешь уединение. — Нет, ни капли не раздражаешь. Да, ты права. Я иногда могу побыть один. Но после двух недель одиночества, проведённых в плену и путешествии, хочется, чтобы рядом был кто-нибудь, — Винтер вынул из-за воротника медальон, с которым не расставался, и открыл его. Портрет матери после всех событий остался нетронутым. Всё такая же прекрасная, ныне недосягаемая. Как она там без него? Одна, раздавленная утратой? — Кто это? — спросила Мария, заглядывая через плечо. Уловила погрустневший взгляд компаньона. — Кто-то родной, да? — Неважно, — резко захлопнул медальон и убрал под воротник. — Я тебе открываться не обязан. За то, что я вывожу тебя в люди, ты тоже не обязана благодарить меня. Молись, что ты сейчас со мной, а не прозябаешь на паперти по дождём, прося милостыню.