Вторая жизнь

Карета с виконтом де Бражелоном на борту уже четыре дня ехала всё дальше и дальше от центра страны, пока недалеко от Пуатье с ней не поравнялся одинокий всадник в сером плаще, потребовавший остановиться. Графиня высунулась из окна кареты. — Колло! Наконец-то! Мы уж думали, что вас перехватывать придётся. Что там по Берри? — Сначала новости в столице. Бастилия бьёт тревогу! Граф де Ла Фер счастливо бежал. Где он сейчас, мы пока не знаем. Берри на пике злобы, теперь ещё и Нормандия с Бургундией присоединились. Закидывайте виконта куда-нибудь и гоните в Париж! — Куда нам его закинуть, с вашего позволения? — едко отрезала графиня. — Да хотя бы к Лонгвилям, Шарлотта! В Бражелоне ему пока делать нечего. Когда де Ла Фер объявится, мы ему всё передадим. Честью клянусь! — Как скажете, — графиня приказала кучеру ехать к поместью Лонгвилей. Вполне логично. Рауль состоит в армии Конде, а герцогиня де Лонгвиль как раз его сестра. Хотя, она не обязана давать приют солдатам своего брата. Но попытаться стоит. Сам Колло поехал с ними, чтобы удостовериться, что всё пройдёт хорошо. Но не всё прошло так гладко. Едва только они отъехали от Пуатье, как с другой дороги за ними неустанно двигался ярко-красный отряд гвардейцев Мазарини. Карета ускорила свой ход. — Они у нас на хвосте! — подал голос кучер, попутно ударив лошадей со всей силы. Те мгновенно ускорили бег. — Рассердились не на шутку, — констатировал факт барон. — Мы привлекли их внимание, — заговорила графиня. Высунувшись из окна, обратилась к ехавшему рядом Колло. — А вы устроили адский погром во время той стычки! — Чего вы от меня хотели? Я Пьер де Колло, по-другому не умею. — Переходим к запасному плану, — ответил барон. Мария от страха вжалась в сиденье. — Какой ещё запасной план? Почему я не в курсе? — Твой выход! — барон небрежно махнул рукой. Колло обернулся и лицезрел гвардейский отряд. — Миллион чертей! Отряд гнался со всей силы, попутно стреляя по карете. Несколько пуль прошило её почти насквозь, но застряло в обшивке. Мария перепугалась от звука стрельбы и прижалась к сиденью. Гвардейцы неумолимо настигали. Ещё один выстрел, и кучер упал замертво. Лошади, оставшись без управления, мчались неведомо куда. Джон, поняв, к чему это приведёт, с усилием открыл дверь и быстро взобрался на место кучера, повелев виконту беречь девушек. Когда несколько гвардейцев с ним поравнялись с левой стороны, нацелив на него пистолеты, он выстрелил в них, и кони понесли мёртвых всадников. — Так вам! — снова взялся за хлыст. Ещё один на подъезде справа. Совсем близко. Подъём, удар ногой – и врага нет. Упал. Сколько их ещё осталось? Джон не собирался подсчитывать. Убить всех. Ещё один. Выстрел. Снова. Колло, отбиваясь от гвардейцев где-то позади, крикнул: — Езжайте! Я задержу их! Карета, ехавшая по прямой, вдруг резко свернула вправо, отчего Рауля, Марию и Шарлотту прижало к окну. — Ведите поаккуратнее! — взмолилась графиня. — Ничего вы не понимаете! Это английское скольжение в повороте!

Герцогиня приняла виконта тепло, пообещав Шарлотте, что не выдаст его. Карета поехала обратно в Париж, что заняло пять дней, во время которых пришлось остановиться возле Орлеана и взять немного провизии, чтобы не умереть от голода во время пути. К тому времени столицу уже оцепили немногочисленные войска Мазарини. Колло присоединился к троице уже возле улицы Сен-Рош, раненный особо рьяным гвардейцем. — Так, царапнуло, — отмахнулся он. Вдруг мимо них просвистел шальной патрон. Мария побежала в дом с ключами от квартиры. Джон, Пьер и Шарлотта остались на месте, вооружившись пистолетами. На пересечении Сен-Рош и Сент-Оноре уже возвели баррикаду, и троица поспешила к ней. На кардиналистов, стоявших на середине улицы Сент-Оноре, уже нацелили ружья десятка три парижан, просунув дула в подобие бойниц. Троица тоже получила свои. — Пли! — скомандовал толстый мясник в заляпанном кровью фартуке. — Умрите, отродья! Все выстрелили, как один. Несколько кардиналистов попадали на мостовую, кто ранен, а кто и вовсе убит наповал. Ещё несколько залпов – и теперь убиты все враги. Парижане ликовали. Мазарини наверняка будет в гневе и обложит их непомерными налогами. Но это не так важно, когда Фронда подняла голову и теперь борется с кардиналом гораздо лучше.

Окно плотно закрыто. Спальню освещают лишь две одинокие свечи, не доносящие свет до самых углов. Серые обои с незамысловатым белым узором. Барон устало прикладывает руку ко лбу и заостряет внимание на прикроватном столике. Всё уже стало привычным – неподъёмные шторы и вычурное изящество. Не сказать, что день выдался унылым. Всё прошло хорошо и без жертв, если не считать той перестрелки. В такие особенно велико желание прижаться к кому-то родному и не отпускать. Джон делает глоток вина и неожиданно для самого себя замирает. Взгляд встречается с редкими длинными ресницами Марии. Цвет её глаз не похож на тёмное с красными вкраплениями вино, скорее на непролазную темноту, в которую так и тянет провалиться. — Выдержка пятилетняя, как ты и любишь, — Мария улыбается, но Джона ей точно не перехитрить. Он настолько хорошо изучил её повадки, что безошибочно предугадывал её действия. Видел её насквозь, что неудивительно с таким стеклянным цветом глаз. И сейчас за этим невинным предложением вместе чуть выпить скрывается нечто большее, чем просто дружба. Мария побаивается, понимая, что им обоим лучше сохранить невинность. Но иногда так хочется испытать на себе все эти разнообразные ласки. Душить желание на корню – действенный метод справиться с этим греховным желанием. Джону пока не надоедает выпивать. Мария знает, что напоить его очень сложно, поскольку он практически не пьянеет. Наливает себе полный бокал, не рассчитав количество, но понимает, что выпивать не хочет. Гораздо сильнее манит хмурый взгляд Джона, светлые волосы, так и норовящие завиться, немного отросшие за месяц, но всё ещё неприлично короткие. Мария улыбается шире, но улыбка не теряет присущей ей наивности. — Что же ты не пьёшь? Джон отодвигает от себя бокал и поднимается. Но хочется бросить его куда подальше и заключить в объятия столь желанную Марию. Обходит стол вокруг и останавливается у неё за спиной. Улыбка почти незаметна. Такая редкая – и всегда обращена к подруге. Чуть задевает кружева платья. Взлохмачивает завитую причёску – в домашней обстановке он локоны не выносит. Мария делает глоток вина, но неуклюже – тёмное пятно попадает на шею. Слишком уж похоже на кровь. Успел привязаться к бедной простолюдинке, но не полюбить. Марию удивляла его стальная холодная красота. На вид кажется, что силы нет ни в одной кости. Как эти тонкие бледные руки держат шпагу? А ведь держат. Мария тоже встаёт из-за стола и думает: сколько ещё будет медлить? Джон не торопится. Чуть целует, спускает рукав с её левого плеча. Мария не отстаёт: мучается с крохотными пуговицами чёрного камзола. Её раздражает многослойность: всё надо снять, чтобы получить желаемое. Вслед за её корсажем – верхняя юбка. Теперь уже Мария освобождает барона от лишней, на её взгляд, одежды. К Дьяволу всю эту французскую напыщенность. Пол холодный, но есть кровать, на которую Марию и уложат. До утех так и не доходит. Оба засыпают, прижавшись друг к другу. Недели перед поездкой в монастырь прошли спокойно, если не считать того, что теперь каждый вечер Джон приходил на Королевскую площадь и подолгу смотрел в единственное окно, в котором горел свет, а иногда мелькал силуэт женщины. Вот и на следующий день так же. Сена сегодня спокойна, не бурлит, не кипит. Мерно плещется за невысокой оградой. Томит душу своей собственной печалью, но слезу из глаз ей не выбить. Лучше ей не тревожить. Грусть с ней всё равно не разделить, лучше держать при себе. Фонари зажжены, но всё равно выйти в ночное время здравомыслящему парижанину равносильно самоубийству. Королевская площадь тоже благоухает тишиной. Только в доме номер шесть, на третьем этаже, в окне больше не горит свет, невольно примагничивающий взор. Годы так скоро проносятся. Оглянуться не успел – уже цветущая весна за погасшим окном. Женщина, проживавшая там, покинула дом. Может, это была мать? Если это так, то как же он не догадался зайти и проведать? Тушит недокуренный табак и кладёт в карман, выпуская дым. Иногда закурить не помешает. В любом случае можно бросить. «Ненавижу себя. Это уже константа». Домой возвращается в отвратительном настроении. Упустил. Проморгал.

Чтобы хоть как-то забыть свой прокол, Джон решил до потери пульса фехтовать в Лувре. Своим навыком он приводил зрителей в восторг, но продолжал говорить, что ещё не достиг совершенства. Когда он лицом к лицу столкнулся с самим де Жюссаком и разбил его в пух и прах, понял, что судьба всё же столкнула их, хотя он на это не рассчитывал и не собирался встречаться со своим убийцей. После последнего удара его свободная от шпаги рука сама приложилась к животу, как раз туда, куда когда-то вонзился клинок, а с губ сорвалось: «Шпага может и лучшая, но фехтовальщик он никудышный». Ушёл победитель под рукоплескания, но в душе мрачнее тучи. По приходу домой он ненадолго запирался в ванной, где полосовал запястья бритвенным лезвием. Неглубоко, чтобы не задеть ненароком вены. После каждого нанесённого пореза ему становилось на маленькую долю легче. Шрамы очень удачно прятались под длинными рукавами и манжетами, поэтому никому, даже Марии не пришло в голову, что с ним не всё в порядке. Но в какой-то из дней она всё же заметила несколько красноватых полосок на руке своего компаньона. Всему виной левый рукав, задравшийся как раз тогда, когда надо было убрать пыль с потолка. — Что это? — Мария указала на открывшиеся шрамы. Джон отскочил от неё, оправляя рукав. Зрачки сузились, отчего глаза казались больше, чем они есть. — Не то, что ты думаешь. Порезался, когда хлеб резал. — Не прикидывайся, — на удивление, голос Марии звучал успокаивающе. — Тебя что-то гложет. Я выслушаю всё. Просто скажи. — Ты не поймёшь, — отмахнулся было, но Мария спокойным движением усадила компаньона на пол и села рядом, подняв проклятый рукав ещё выше. Порезы покрывали белое предплечье вплоть до острого локтя. — Больно отзывчивая? Отзывчивость можно и выбить. Раз уж хочешь знать. У меня уныние. Целый месяц гнался за матерью, получил титул, собирался на поиски, и тут упустил! На Королевской площади она жила всё это время. А я, дурак, не знал! Ненавижу себя. — Думаю, мы сможем столкнуться с ней. Она же вроде управляет графством? Мрачный кивок. — Может, нам в Берри какую-нибудь интрижку поручат. И завертится! Может, свяжешься со своей графиней, посмотрим, что делать дальше. Резко обрывает: — Она не моя! Но насчёт связи неплохо. И вообще: как я к матери заявлюсь! «Здравствуй, маменька, я приехал?». Она меня мёртвым считает!