Вторая жизнь

Через полмесяца дворяне начали подозревать, что с королём что-то неладное. Смотрит на свою мать с неприкрытым презрением, кардинала вообще не удостаивает взглядом, при этом в перерывах между уроками пропадает в бильярдной с графом де Винтером и его спутницей наедине. Сам граф будто не замечал всего происходящего и, несмотря ни на что, продолжал посещать дворец, попутно оттачивая навык фехтования. К этому времени он определённо заслужил звание «одной из лучших шпаг Парижа», но при этом вёл себя скромно и пока ни в одну дуэль не ввязался. Обстановка при дворе накалялась: Фронда в самом деле подняла голову. Перестрелки гвардейцев и простых парижан звучали почти ежедневно, и гибли преимущественно кардиналисты. Мазарини не успевал пополнять гвардейские полки, а руководитель полков де Жюссак, всё ещё находящийся в ссоре с Фламараном, вовсе рвал и метал. Дворяне, открыто поддерживавшие Фронду, сметали своих противников, как карты с игрального стола. Королевский двор подумывал было двинуться вон из столицы, но Людовик самолично отказался, шокировав даже «товарища по бильярду», как он именовал Винтера, буквально днём спустя поддержавшего его. Мазарини пребывал в подлинной панике. Лувр оцепили гвардейцы, а всех пропускали на балы и приёмы только по документам. В один из таких приёмов, десятого мая, Винтер, вдоволь наигравшись и наговорившись с королём, вышел в главный зал. Спутница всегда следовала за ним, будто ручная. Вдруг к ним обратилась дама в тёмно-зелёном платье, лет сорока на вид, с овальным напудренным лицом, на котором выделялись румяные щёки и обозначался второй подбородок, с прямым носом, аккуратным изгибом каштановых бровей. Сама она была женщина плотного сложения, не худая и не полная. — Рада видеть вас в этом зале, — голос её оказался глубокий, чуть скрипучий. — Простите, кто вы? На графа зашикали: «Вы что, это же маркиза де Рамбулье!». Дама сама выручила из бедственного положения. — Да, правильно подсказываете. Катрин де Вивон, маркиза де Рамбулье. Зовите меня просто мадам Рамбулье. Надо же! Хозяйка того самого салона! Граф со спутницей учтиво поклонились, чем произвели на маркизу впечатление людей примерных и уважающих этикет. — Наконец-то мне удалось встретиться с вами лично, — после этой фразы маркиза отвела обоих за портьеру. — Говорят, вы фрондёр. Рада видеть ещё одного соратника. Если выпадет день, можете наведаться ко мне в салон. Улица Сен-Тома-дю-Лувр. Там фрондёрам рады всегда. Плюс вам выпадает шанс духовно обогатиться. И она выбралась наружу. Мария недоумённо посмотрела ей вслед. — Духовно обогатиться мы и сами можем. Я догадываюсь, откуда она тебя знает. Графиня наверное весь мозг прожужжала. Говорю, она в тебя влюбилась. — Возможно. Я любовь отрицаю. Мария хотела было ответить: «Но не любовь матери», но сдержалась, боясь задеть оголённый нерв, связанный с разлукой Джона и его матери, ту самую незаживающую рану. Навлекать его гнев на себя она не собиралась вовсе. Он о родных не заговаривал и вообще держался отстранённо. Даже когда смотрел на тот медальон, он резко захлопнул его, оставляя свои секреты при себе. Иногда в голову Марии закрадывалась мысль, что он равнодушен к ней. Что недалеко от истины.

На другой день, после очередного визита в Шенонсо Винтер, графиня де Рошфор и Колло со всей скоростью ехали в сторону Лувра. Катились с левого берега Сены, но не предусмотрели, что моста нет. Плюс упряжь с лошадьми отцепилась оттого, что кучер её слишком плохо прицепил. В итоге карета катилась без всякого управления. Но троица расположения духа не теряла. Винтер выставил голову из окна и крикнул: — Пошли вон отсюда! Педаль в пол – и погнали до Лувра! — Куда мы катимся, сударь? — графиня вцепилась в Пьера. — В самый ад! Э-э-эх, поехали! На следующем повороте будет самое пекло! Держитесь крепче! Ад-д-дреналин! Резкий удар. Воздуха под колёсами не чувствуется. — Похоже, мы летим... — предположил Колло. — Однозначно в ад! — отрезал Винтер. Раздался всплеск воды, и она начала потоком затекать внутрь. Двери быстро открылись, и троица выплыла наружу. Только что карета снесла часть ограждения и плюхнулась в реку. Пьер, едва оказавшись над гладью воды, расхохотался, будто безумный, запрокинув вверх голову. — Ха-хах... Мы карету утопили, ребята... О, а вот и правый берег! Мы прибыли на место назначения, несмотря на все преграды. — Поплы-ы-ыли... — протянул Винтер со смехом. — Графиня, залезайте наверх. Будем подталкивать. Графиня проворно взобралась на крышу кареты, которая всё ещё держалась на плаву. Это определённо было самое весёлое возвращение из Шенонсо. — Почему это женщина должна плыть на карете, а мы подталкивать? — возмутился Пьер, уперевшись в корпус кареты обеими руками. Перевязь со шпагой тянула его ко дну. — У женщины платье тяжёлое. А плывучие графы вам встречались? — Ничего-ничего. У нас сейчас реки такие, и погода такая, что уже плывучие маркизы встречаются. Сам видел. Наконец они доплыли до правого берега. Графиня с усилием перебралась через ограду. Вода стекала с волос и платья ручьями. Кавалерам пришлось потрудиться не меньше: зацепиться за камни, подтянуться, схватиться за ограждение и в буквальном смысле перевалиться через него. Все трое снова покатились со смеху при виде друг друга и зашагали в сторону улицы Сен-Рош, в тринадцатый дом, где осталась хлопотать Мария. По пути Пьер обмолвился, что виконт де Бражелон, пробывший у Лонгвилей полтора месяца, уже находится у своего отца.

То была правда. Только сейчас виконту выпал шанс вернуться домой. Из поместья Лонгвилей его забрал отец, которому герцогиня объяснила, что теперь виконту ничего не угрожает. На этот раз они приехали не в замок Бражелон, а в замок Ла Фер, стоящий на невысоком холме недалеко от центра провинции Берри и окружённый с двух сторон густым непролазным лесом. Сам замок не был достаточно роскошным, но сразу в глаза бросалось то, что ему уже десятки лет. В серый камень забился редкий мох, за садом только-только начали ухаживать, равно как и за парком. Чёрный пруд вовсе плотно закрыт по краям десятками водяных лилий, а садовник сидел возле его берега и обрезал ножом длинные стебли, запустив руку в мутную воду. Граф с сыном прошли в гостиную, где их уже ждала графиня, стоя у канделябра. Комната была освещена только солнечным светом, прбивавшимся через большие окна, украшенные вензелями, и тёмная фигура графини выделялась в этом потоке света. — Графиня де Ла Фер, — Оливье заговорил учтивым тоном, — позвольте представить вам моего сына – виконта де Бражелона. Рауль изящно, со всей присущей ему грацией поклонился, но графиня даже не шевельнулась. Её голубые глаза плавно осмотрели фигуру виконта, а бледные губы заметно дрогнули. Вот он – сын герцогини де Шеврез, незаконный сын, зачатый на бегу, в случайной связи. Ему не следовало родиться. — Рада знакомству, — бесстрастно ответила она, глядя на виконта неприятно прищуренными глазами, отчего у того невольно сжалось сердце. Подошла к графу, и тот поцеловал ей руку, скрытую под траурно-чёрной перчаткой. — Вы правы, муж мой. Он очень учтивый мальчик. Равно, как вы и обещали мне. — Так вы полюбите его? — Оливье спрашивал с ощутимой надеждой в голосе. Анна промолчала, не отрывая взгляда от мужа. Для себя она решила: не полюбит. С какой стати она должна любить чужого бастарда? Если так, то она предаст собственного сына. От этой мучительной мысли кольнуло в сердце. Он не простит. Один раз она его уже предала, бросив на произвол судьбы. На этот раз не простит точно. Но раз уж Оливье души не чает в наследнике... Нет. Не полюбит. — Может быть, — сорвалось. Предала. Предала. Метнула быстрый взгляд, точно пулю из пистолета, на виконта и направилась вон из гостиной, в сторону выхода из замка. Бунтующих удалось усмирить, но взамен они потребовали, чтобы супруги де Ла Фер стали вождями беррийского восстания. Оливье и Анна согласились. Тем более, оба поддерживали Фронду. Муж и пасынок проводили Анну взглядами. — Отец, неужели она так холодно приняла меня? — Рауль с неким оттенком обиды обратил взор на графа. — Она ведь не знает, что я не ей рождён? — Разочарую вас. Она всё знает, поэтому и относится холодно. Не принимайте это близко к сердцу, Рауль. Просто смиритесь. Вы ведь знаете, как бывает в народном творчестве: мачехи редко любят своих пасынков или падчериц. «Прямо как Замарашка,»— сравнил себя Рауль с героиней сказки, которую Шарль Перро запишет только через сорок восемь лет. Но уже сейчас разные варианты этой сказки, немного отличающиеся друг от друга, уже были широко распространены во Франции. Виконт ушёл в комнату, отведённую ему, а граф поспешил за женой. Анна сидела на мраморной скамейке возле чёрного пруда и всматривалась в рябь на воде. Садовник продолжал хлопотать с лилиями, а при виде графа отвесил такой поклон, что чуть не упал. Оливье сел рядом с Анной и приподнял её голову, едва касаясь пальцами острого подбородка. В глазах Анны он снова видел то выражение материнской скорби. — Сударыня, я вас прекрасно понимаю. Вы, несомненно, любите своего сына больше, чем моего. Я не заставляю вас любить его. — Рада, что вы вошли в моё положение. Мать-то всегда больше своих любит. Наверное, не к месту. Помню, как только-только в Личфилд приехали, лежим вечером, а не спится. Джонни с кроватки слезает, меня за рукав дёргает и спрашивает: Мама, а дядюшка Жан останется? Брат за меня отвечает, как всегда, с хрипотцой: Конечно, останусь. Куда денусь со шлюпки... — У вас был брат? — Ну да. Человек, конечно, замкнутый, мрачный, но с ним себя целее чувствуешь. Есть кому телом закрыть. Граф вспомнил, как мельком увидел капитана де Бейля. В самом деле – человек мрачный. Но кончину получил трагическую. Об этом граф не стал напоминать. Помог жене подняться со скамейки и отвёл её в замок.