Вторая жизнь

Картина сложилась быстро, будто кусочки рассыпавшейся мозаики. Посланники Бофора действительно держали путь сюда, но в дороге их подменили кардиналисты, в главаре которых Винтер узнал де Жюссака. Тот приказал одному из кардиналистов удерживать короля, а графа силой уложил на пол спиной, вжав в холодные камни, разорвал батистовый воротник. — Есть идея, — Жюссак повернулся к подельникам. Те довольно закивали. Затем обратился к графу, погладив его по лицу. Тот зажмурился, тяжело дыша и не справляясь с потрясением. — Сыграем партию, — и он ещё сильнее надавил на видимую в разорванной рубашке грудь молодого человека, который сразу же зашёлся в хриплом кашле, пытаясь вырваться. Когда давление немного ослабло, ему зажали нос и рот, отчего мгновенно стало не хватать воздуха. — Нам ведь нужен король. Граф силился закричать, но железная хватка рук главаря не позволяла этого сделать. Он понимал, какое насилие над ним вершат, но не до конца осознавал, ради чего. Все чаяния пострадать от мести самому, но сохранить короля разбились в прах с очередным приступом удушья. — Я буду давить на ваши лёгкие, и вы будете дышать. Когда перестану, лишу вас всякого кислорода. За то, что похитили короля, и за то, что победили меня на дуэли. Граф собирался возразить, но уже в следующую секунду грубые руки накрыли грудь, и он снова закричал от невыносимого ощущения, как всё сдавливается внутри него. Дёргался, будто одержимый, выворачивался, выгибался в спине, пока его наконец не отпустили, чтобы сжать худое горло. Теперь граф хрипел, надеясь вдохнуть хоть немного воздуха, но дали ему эту возможность, снова навалившись на лёгкие. Игра пришлась обезумевшим «посланникам Бофора» по нраву, и следующие минут десять они развлекались тем, что давили на грудь графа, и гоготали, когда он хрипел и кашлял, стоило им убрать руки с его тела. Иногда они словно щадили его, надавливая чуть меньше, а потом вдруг начинали душить так, будто хотели увидеть, как от напряжения у него лопаются глазные яблоки. После он вновь ненадолго получал возможность дышать и начинал хрипеть, пока безжалостные руки впивались в рёбра железными тисками. Боль и удушье чередовались между собой с беспощадной выверенностью. Людовик, удерживаемый двумя подельниками де Жюссака, смотрел на этот кошмар, и его сердце сжималось от страха. Наконец кардиналистам это надоело, и они отошли в сторону. Вид графа прямо говорил, что он близок к агонии: шея и грудь посинели, правая рука дёргалась в конвульсии, лицо мертвенно бледно, на глазах лопнули мелкие сосуды. Его подняли на ноги и усадили за стол. — Он сдохнет, но не отдаст правителя Франции, — бросил Жюссак. — Выносливый попался. Ничего не скажешь. Попробуем иначе. Сударь! — обратился он к полуживому графу. — Да?.. — Нам придётся это сделать. Выбирайте: яд или шпага. Мы вынуждены. — Яд. Бесславная смерть. Что вы хотите? Почему не бежите? Что вам уже известно? Что нужно узнать? Последние слова звучат несколько бессмысленно. Ему вручают кружку с прозрачной жидкостью, напоминающей воду. При этом рядом стоит ещё одна кружка с такой же жидкостью. Кружка осушена не до конца. Хватает буквально крохотного глотка. Посланники, если они притворяются таковыми, не получат того, что хотят. Король не попадёт в их руки. На бледных губах появляются красноватые разводы. Тело сгибается пополам от нехватки воздуха. Наконец граф падает на пол лицом. Юный Людовик, плечи которого всё ещё сжимали сторонники кардинала, вырвался из их железной хватки. Понял, что его защитник подло умерщвлён, и сделал попытку перевернуть его на спину. Ещё более жуткое зрелище, чем то, что графа старались задушить и при этом давили на лёгкие. Король хотел выгнать из головы эту страшную картину, но не мог. Хлопал отравленного по щекам, поглаживал запястье, но всё тщетно. Его силой оторвали от бесчувственного Винтера и собрались было увести, как услышали наверху стук каблуков и крики: — Где эти подлецы? Сударь, не видели графа де Винтера? Голос хозяина таверны, перепуганного до смерти: — Его и мальчика уволокли в подвал! Спасите их! В подвал резко вбежали люди с перечёркнутым крестом Святого Духа. Прозвучало несколько выстрелов, и все, включая Жюссака, упали замертво. Юноша в голубом камзоле, сопровождавший теперь уже настоящих посланников Бофора, поспешно увел юного короля. Графа вынесли из подвала на руках, придерживая под шеей и коленями. Только после всей этой суматохи из комнаты выглянула Мария и, вскрикнув, кинулась к отравленному компаньону. Её спокойно пропустили, зная со слов хозяина таверны, что она сестра графа. Кое-кто из посетителей кинулся по тропинке пешим путём, за лекарем. Марию вид компаньона привёл в ужас, равно как и посланников Бофора. Только правая рука больше не дёргалась, бледность понемногу исчезала, сменяясь странной желтизной. Мария хотела было зарыдать, будто истеричная вдовушка, бросающаяся на гроб мужа, но сдержалась. Смерть она повидала не впервые. Ещё в приюте несколько детей умерло от простуды. Уже тогда она видела окаменевшие, смертельно бледные лица, которые больше никогда не покроются розоватым румянцем. Детей уносили, накрытых простынями, и их никто больше не видел. Лекарь прибыл быстро. Запыхавшийся, он прощупал пульс отравленного и отрапортовал, что тот жив и только притворяется. Будто в подтверждение его слов, граф приподнял голову и прокричал: — Слава революции! — после чего опять утих, пробубнив: «Да, я притворился».

В Шенонсо всех троих доставили без особых усилий, на карете графа. Тот тогда пришёл в себя и, борясь с подступающей дурнотой, объяснил, что искусно притворился, а в кружке, судя по вкусу, находилась обыкновенная вода. — Похоже, Жюссак перепутал кружки. Господи, спасибо! — рассмеялся он, сидя за столом в галерее и рассказывая эту историю. После пытки его мутило нещадно, а глаза всё ещё видели всё в размытом по краям виде. — Жан, мне нравится, что вам плевать на закон, но нашей команде не повезло, — загадочно произнесла графиня де Рошфор, уже два дня квартировавшая у герцога вместе с отцом. — Красиво сработано, месье. Вернёмся в Париж, с меня анжуйское, — Пьер де Колло, всюду следовавший за графиней, налил себе ещё один бокал. — Сейчас против супругов де Ла Фер играет Фламаран. Нам их не поддержать. Ты сам... — графиня спокойным, плавным движением положила изящную кисть на руку Винтера. — Ещё один непристойный намёк, и я заставлю вас сменить верование.

Вечером, в комнате, отведённой ему и Марии, граф, сидя у окна, наконец решил вскрыть присланный герцогом карт-бланш. Раньше просто не дошли руки. Карт-бланш оказался довольно лаконичным и простым. Лучше побыть в одиночестве, пока полностью не вылечишься. После той пытки удушьем граф всё ещё чувствовал себя дурно. Скорее всего, это пройдёт быстро. Мария в это время ушла в галерею. «Всё, что сделал предъявитель сего, сделано по моему наущению и на благо Франции. Двадцать пятое мая 1649 года. Франсуа де Бурбон-Вандом, герцог де Бофор» Едва только Винтер закончил прочтение, дверь комнаты открылась. Вошёл молодой человек, скрывающий лицо сапфировым плащом. Светлая кудрявая макушка его всё же дала некую почву для догадок. — Вы кто? Что вам нужно? Плащ полетел на пол. За ним прячется почти что мальчишка, прилагающий неимоверные усилия, чтобы казаться взрослее и походить на прославленного отца. — Узнаёте ли вы меня? — пытается напустить на себя серьёзность. Безуспешно. Винтер едва заметно усмехается. Виконт де Бражелон собственной персоной. Застенчивое дитя в голубом камзоле, дарящее букеты ромашек своей маленькой розовощёкой зазнобе, а уже служит в армии принца Конде. Рауль понимает, что граф его узнал, и продолжает: — Да. Виконт де Бражелон явился сюда, чтобы иметь возможность видеть вас лично. Побеседуем же, как выражается господин кардинал, — в последних словах скользит неуверенность. — Разумеется, — Винтер сел, украдкой пряча конверт в раструб сапога. Секундой спустя виконт сорвался, тон из серьёзного мгновенно перешёл в отчаянный, эмоциональный. Весь уверенный настрой испаряется, будто свежевскипячённая вода. Тёмные брови приподнялись, пальцы дрожат, сминая края шляпы. Карие глаза, обрамлённые светлыми ресницами, блестят так, будто тронутая детская душа сейчас расплачется. — Мне говорили, что я ваш брат, и я верил этому безоговорочно. Наверное, вашу улыбку я никогда не забуду. Для меня вы теперь потерянный человек, не знаю, как дальше буду жить без вас. Ну зачем же вы лгали, притворялись братом, любили? Только знали, что я всегда могу помочь. Пожалуй, надо было вырвать из памяти тот вечер, когда вы пришли в мой замок. Стеклянный взгляд пронзает нутро виконта. Винтер не прерывает тирады. Пусть мальчик выговорится, изольёт душу. Даже пожалеть хочется. Но не сейчас. — Глупо надеяться, что станете когда-то другим. Не хочу вам больше верить! Не буду принимать обман за родство! Коварный обманщик! Норовит оттолкнуть, упираясь обеими ладонями в грудь. Попытка пресечена. Винтер мягко взял виконта за руки, взглянул в глаза, которые уже почти на мокром месте. Видно, как мечется меж двух огней: забыть возможного сводного брата и больше не вспоминать или же оставить всё как есть. Отчасти это пятнадцатилетнее дитя можно понять: тянется к обретённому брату, пытается быть ближе к нему, но вечные наущения благородного до мозга костей отца о дурной английской крови быстро отвращают от этого самого брата. Да, это дитя легко поддаётся манипуляции. Послушный солдат, из которого можно вылепить всё, что угодно. Прекрасная политическая пешка, которой будет выгодно играть, если ставишь её на сторону доски, имеющую преимущество в силе. Здесь главное – не пропустить момент, когда пешка раскиснет и ей можно будет вдолбить в голову всё, что требуется. В руки виконта кладётся грубый платок. — Утрите сопли, виконт. Не выношу размазней. — Если бы всё было так просто... Вы разменяли всё, доиграли роль, ушли, оставив яд прощания. Кто виноват? Точно не вы. Рауль вздрогнул от жуткого, неприятного прищура Винтера, обращённого в его сторону, и замолк. Где-то он уже видел этот прищур. Стеклянный, совершенно безжизненный взор пронизывает насквозь, на лице прорезаются тонкие морщины, делающие это лицо раза в два старше. — Сил больше нет играть эту роль. Она пустая, — голос нагоняет дрожь на виконта. — Я всё ещё помню вас. Иногда я вообще желаю забыть о вас. Кто виноват? — ответ исчёрпывающий. — Жизнь виновата! Последние слова испугали и так нервничающего виконта своей интонацией: жуткой, хриплой. В них была некая доля правды. В некоторых случаях действительно жизнь может неплохо подкосить планы или вовсе сломать их. Виконт вовремя вспоминает, зачем пришёл сюда. — Что за бумага, которую вы выпросили у герцога? Хлопок ладонью по лбу. Тихое ругательство. Неужели этот мальчишка так сильно хочет повторить сцену в «Красной голубятне», что забывает, на чьей он стороне? Внутренний голос снова заходится в непечатных выражениях, которые произнести не позволяет воспитание. Будь Винтер простым крестьянином, он давно бы материл Бражелона на все манеры. Виконт понял, что всё-таки сказал не то, что ожидалось, и стыдливо замолк. Был бы он посмелее, давно бы наставил дуло пистолета. Ан нет. Уже приставил. Аккурат в лоб. Винтер не реагирует. — Ты, — пауза. — круглый, — ещё одна. — идиот, виконт де Бражелон. Приходишь спустя столько дней бездействия и говоришь: «Сейчас пристрелю»? Ты безнадёжен. Виконт опустил пистолет. По бледным щекам скатилась пара слезинок. Только что сводный брат упрекнул его в глупости. Отец хотел воспитать идеального дворянина, а в итоге... В итоге вырастил глупого ребячливого мальчишку. Рауль осознал свою никчёмность. Убрал пистолет вообще. Попытался как-то оправдать себя, но все доводы разбились о мрачное молчание Винтера. Определённо безнадёжен, раз не может оправдаться. Вот оно – идеальное воспитание. — Сыграем в игру, виконт? — Какую? Горло холодит клинок, жуткий взгляд прожигает насквозь. — «Всемогущ ли Бог?».