Вторая жизнь

Дня три спустя в Лувре появился достаточно вычурного вида, скорее даже вызывающий молодой человек лет двадцати четырёх. Такое впечатление сложилось у придворных при виде его синего камзола, расшитого серебром, белого воротника, неумолимо преследующего любого гугенота, шляпы с пером и массивного ножа на поясе. Одежда могла показаться им вполне подобающей, но манера поведения и навела на мысль о вызывающем поведении. Незнакомец шёл через зал напрямую, походкой от колена, с гордо выпрямленной спиной и высокомерно поднятой черноволосой головой. Прошёл в самую середину зала, не удостоив поклоном ни одного придворного и даже ни с кем не поздоровавшись, пристроился за столом, где из чемодана, который принёс с собой, вынул самый примитивный кальян и наконец сделал первую затяжку, прогнав дым по бронхам, шныряя суженными зрачками по лицам придворных, надеясь отыскать знакомую напудренную, нарумяненную физиономию. Вслед за ним в зале появилась графиня де Рошфор, но не в лиловом платье, а в тёмно-бордовом, но того же фасона. Волосы она скрутила в узел на затылке, оставив лишь несколько смоляных прядок опускаться на шею и подчёркивать выточенный полумесяц ключиц. — Гляжу, вас даже и не узнали. Фламарана видите? — Пока что нет, — ещё затяжка. Пар обжёг горло. — Я уверен, что он может быть здесь. Назрел только один вопрос: как вы поняли, что я в Ла Фере? — Легко. Мы собирались заехать за вами, а дома была только мадемуазель Мария. Она нам всё и рассказала, мы её взяли с собой в Шенонсо и стали ждать. Неделю прождали, а под конец не выдержали и втроём поехали. Кстати, новость. Я помолвлена. — Не удивлён. С кем? — С Пьером де Колло! — воскликнула графиня так, будто готова тут же упросить отца об ускорении свадьбы. — Папа решил, что пора уже женить меня, и слава богу, что не женил меня на каком-нибудь богатее старше меня лет на сорок. Пьер, конечно, почти ровесник мне, лет на девять старше, но временами такой неудержимый, что диву даёшься. В целом, я даже рада, что папа надо мной сжалился. Такая редкость! — Значит, он вас очень любит, — констатировал факт. Граф Рошфор неплохо вписывался в роль любящего отца, не выходя при этом из роли верного фрондёра. Взгляд невольно остановился на до зубного скрежета, до стёртой эмали знакомом лице. Тот самый кавалер, что попытался обесчестить леди Говард и получил от неё подсвечником по голове. За дело. Несмотря на лютое, выгрызающее последние целые артерии похмелье, тогда Мордаунт гордился собой, ухмылялся сам себе, перекатывая на губах уже осточертевший свинцовый привкус крови. Поднялся из-за стола и направился к кавалеру напролом. Остановился напротив. — Вы кто? — спросил кавалер. — Вам что надо? — Помните ту англичанку в голубом, сударь? — не стал утруждать себя лирическими отступлениями. Едва сдерживался, чтобы не наброситься. — Леди Говард, которую вы едва не изнасиловали и получили от неё подсвечником по голове? Ответ, сопровождаемый слюнными брызгами: — О да, я помню эту английскую потаскуху! Она пьяная была, вот навесилась на меня. Сама виновата, нечего было напиваться до зелёного лица! Сама хотела! От таких заявлений, от нарастающей рвотной горечи во рту чуть было не вывернуло наизнанку. Надо же как. Не желает оправдываться. Гораздо проще свалить всё на жертву. — Вы кто такой вообще? — спросил кавалер. — Франсуа Кларик, жених леди Говард. С вами я расквитаюсь позже. Отошёл от кавалера-насильника и направился к лестнице. Осведомился у Бернуина, где находится господин де Фламаран. Камердинер ответил, что вышеназванный сейчас на аудиенции у кардинала. Франсуа в сердцах выругался и остался ждать вместе с Шарлоттой. Когда в толпе наконец показался Фламаран, Кларик снова поднялся, рука об руку с Шарлоттой незаметно увлёк его из зала и завёл в потайную комнатушку, дверь которой была замаскирована под стену. Внутри всё кипело: теперь он точно отомстит за всё. За изгнание, за клеймение, за ярую ненависть к кардинальской верхушке. Он и Шарлотта заперли потайную дверь и наставили пистолет на лоб Фламарана. — Вы спятили, господа? — возопил тот. — Что я сделал вам? Уберите пистолет! — Гляжу, вы настолько заигрались в политику, что не брезгуете подлостью, верно? — прохрипел Франсуа ему в лицо. — Помните графа де Винтера? — С какой стати вы упомянули этого бунтовщика? Его Высокопреосвященство лично приказал мне арестовать его! Клеймо он тоже получил за дело, за измену Франции! — Вот сейчас вы меня не радуете совсем, — улыбнулась Шарлотта. — Фронда побеждает, примите это. К чему теперь собирать последние людские крохи? Фламаран, перепуганный до смерти, прокричал: — Крохи?! У меня много людей, нам их поставляют провинции! Затем он вырвался из-под дула пистолета и резким грубым движением прижал графиню к стене. Франсуа Кларик, испытывая неодолимое торжество над противником, проронил: — С ощутимой задержкой, не правда ли? Вам придётся заплатить за то, что разоряете страну только ради собственных богатств, ради золота Франции. Сейчас я делаю вам новое предложение. Отпустите графиню де Рошфор, и уйдёте из Лувра живым. Девушка подтвердила его слова слабым кивком. Фламаран решил оторваться на более уязвимом, по его мнению, противнике, которого сейчас прижимал к стене. — Я не брал золото Франции, фрондёрская потаскуха! — выплюнул он ей в лицо, и тут же в затылок ему прилетела пуля. Брызнувшая кровь залила лицо Шарлотты. Кларик приказал ей немедленно уходить. — А как же вы? — Я – орудие мести! — выкрикнул, после чего Шарлотта выскочила за дверь. Сам Франсуа оттащил бездыханного кардиналиста на середину комнаты, где и приступил к излитию злобы. Удар массивного ножа пришёлся на правую руку трупа. Снова брызнула кровь, заливая одежду, плитку пола, окрашивая в густой алый. Лезвие напоролось на белую, проступающую сквозь обнажившиеся красные мышцы гладкую кость, и её пришлось пилить резкими равномерными движениями. То же самое и с локтём, при этом кровь из перерезанной артерии хлынула таким потоком, что Франсуа еле успел увернуться. Вдобавок пришлось распаковать сустав, чтобы со смачным хрустом вывернуть кости из суставной сумки. То же и с кистью. Отделить резким рубком. Голова отрезается быстро, надо только вспороть горло, выпустив ещё один алый поток, брызнувший на стену. Просунуть лезвие меж позвонков и, как на рычаг, нажать на него. Позвонки разъединяются с тем же костным хрустом. Никогда ещё не доводилось видеть столько крови, запах которой наполнял теперь всю комнату. С ногой оказалось сложнее: бедро пришлось вывернуть, со всей силы оттянув сустав вбок, отчего тот оглушающе треснул, а колено в итоге выгнуто вперёд. В этот момент он чувствовал себя Немезидой, как никогда. Властная богиня возмездия, жестоко, со вкусом карающая всех. Нет, скорее уж Немезидом, богом возмездия, стоял бы и позировал на высоком пьедестале, держа в руке меч и весы, находясь в колеснице, держа одну худую руку согнутой в остром локте. Стопа отделяется также легко. Все манипуляции и со второй парой конечностей. Покончив со второй стопой трупа, Франсуа поднялся, порядком уставший, и бросил нож на залитый кровью пол. Размял руку, попутно разглядывая обстановку. Похоже, запах жидкого свинца никогда не выветрится отсюда, равно как и сама кровь въестся в стены комнатушки. Бегло оглядел себя: камзол залит кровью, мелкие пятна на лице, волосы слиплись в толстые твёрдые пряди от неё же. Наконец вышел из комнатушки. Неподалёку стояла уже вполне чистая графиня де Рошфор. Сама она чуть не упала в обморок, но держалась на духе авантюризма и природного упрямства. Вид у Франсуа был такой, будто он выкурил неплохую дозу опиума. Лицо побелело, сливаясь по цвету с воротником, зрачки расфокусировались и расширились, почти затмив светло-голубую радужку глаз, под которыми синели тени, губы чуть покраснели, и их расчертили тонкие бледноватые линии. Графиня отошла на пару шагов назад. Франсуа поправил синий камзол, вымазанный в чём-то красном, и сжал в руке рукоять ножа. Поднялся и приблизился к графине почти вплотную. В глазах сквозило подобие помешательства, заметное только тем, кто знал этого человека лучше, чем он сам. Но таких не нашлось. Графиня не знала его настолько хорошо, поэтому приняла состояние Франсуа за полуобморок. Взяла за руку и вывела из коридора, в зал, почти пустой. Надо было привести его в нормальное состояние, поэтому графиня плеснула ему в лицо бокал вина. Франсуа отчаянно мотнул головой, отплёвываясь от брызнувшего в глаза алкоголя. Быстро огляделся вокруг, и, не обращая внимания на графиню, направился к выходу. Лезвие ножа переливалось серебром при тусклом свете свеч. Красные пятна на камзоле в полумраке казались чёрными, будто чернила. Графиня была уверена, что это не что иное, как кровь. Истина. Неопровержимая истина. Она не готова его отпускать. Бал уже заканчивается, из зала слышен минор, сладковатым потоком льющийся в уши, украшенные аметистовыми изящными серёжками. Душу и тело сводит, как при болезни. Жарко, температура повышается. Под грустный менуэт она бы точно отпустила это влечение. Он уходит, красивыми, элегантными шагами приближаясь к скорой потере. Если Мазарини проиграет, то Париж – какой Париж! – вся Франция будет долго вспоминать этого человека в синем камзоле. В зале остался, помимо пары человек, ненавистный кавалер-насильник. Завидев удаляющегося Франсуа, он подбежал к нему и резко толкнул, заставив того налететь животом на дверную ручку. Боль мигом прожгла тело. Сгибаясь пополам, Кларик успел оттолкнуть и противника, отчего тот упал, свалив собой стол, мигом размозживший ему голову в кровавое месиво из отсутствующих на практике вытекающих мозгов и раздробленного черепа. Графиня протяжно, синхронно с Франсуа выругалась от неудержимого страха, невыразимого на словах шока и увела соратника вон, проронившего напоследок в адрес убитого: — Так, я, конечно, ни на что не намекаю, но, возможно, мозги – это не твоё... Уже в карете, ехавшей в Шенонсо, графиня спросила с тревогой и неким ощущением победы, теплющимся где-то внутри, но перебитым от увиденного в зале: — Где Фламаран? — Какая его часть? — бесстрастно спросил Франсуа, снимая с головы чёрный парик из натуральных волос. Безусловно, случившееся заметно подкосило его.