На следующее утро после непонятного инцидента, КНДР не мог встать с кровати. Было такое ощущение, словно все силы, что оставались в нём, жадно поглотил Китай, не оставив ни капельки. Для чего призракам живая энергия?
В комнате стояла отвратительная вонь слюны, пота и мужского семени. Аж тошнить хотелось. А как тут не стошнить? Невозможно даже глоток свежего воздуха сделать, чтобы не почувствовать столь омерзительные благовония, "бережливо" сделанные мёртвым хозяином квартиры. Дополняла столь неприятную атмосферу невероятная духота. Несмотря на то, что за окном был тёплый август, окно слегка запотело.
Кореец стонал от боли. Самый противный вид боли! Она растекается по всему телу. Вязкая, тягучая, невероятно медленная и мучительная, липкая. Неспеша течёт. Комьями проталкивается по аорте, венам, капиллярам. Проникает своими тягучими щупальцами в каждую мышцу уставшего от этой вонючей жизни тела. Обвивает каждую косточку, нерв, лимфу. Ничего не хочет оставить без своего гадкого внимания. Издевается. Наслаждается страданиями. От ануса к паху. От паха к ногам. К рукам. К животу. К голове. В животе особенно больно, будто вывернули наизнанку кишки. Невольно вспоминается не самая лицеприятная картина перед собой: Стеша, невинная и добрая, точно святая кошка, зверски растерзанная неведомой потусторонней силой в ванной.
Когда-то подаренный отцом маленький котёнок. Неуклюжий комочек шерсти. КНДР прожил со Стешей всю свою сознательную жизнь. Но жизнь своего лучшего и единственного друга он не сохранил. Какой позор! Единственный лучик света в жалкой жизни КНДР подавило это чудовище. Уничтожило. Эгоистичное, жестокое, наглое чудовище. Оно жаждет крови. Оно жаждет смерти. Да, Китай?
Лежать уже было невозможно. КНДР, кряхтя, встал с кровати и направился на кухню. Ватные, промокшие от произошедшего ночью ноги предательски дрожали, подкашивались, наровясь потерять свою изначальную функцию. С каждым шагом становилось всё тяжелее. Иссохшее от голода и боли тело всё сильнее и сильнее хотело рухнуть на пол. Однако, откуда-то кореец черпал силы продвигаться по узенькому коридорчику к кухне. Чудовище ты, Китай. Как не стыдно угробить жизнь такого маленького, беспомощного, жалкого человечишки?
В итоге, корейцу удалось доковылять до кухни. Однако, план в его голове был разрушен. КНДР хотел достать таблетки с обезболивающим, налить в единственную, на данный момент, кружку воды и выпить так штуки три точно. Но, перейдя за порог кухни, демократ увидел неожиданную для себя картину.
В воздухе, в отличие от спальни, витал сладкий запах ароматизаторов ягод из пакетиков с чаем. Пусть и не настоящих ягод, но приятных для коренного городского жителя. Какой-нибудь постоялец из деревни точно бы уже выкрикнул много возмущений, мол, не натурально, и вообще, так малина и чёрная смородина не пахнут!
Однако, корейцу этот аромат льстил и даже расслаблял. Но из колеи выбил вполне себе адекватный вопрос: "А почему здесь так пахнет?".
Протерев кулаком уставший и слегка покрасневший глаз, КНДР смог чётче видеть практически свою кухню. На стеклянном столике стояла кружка с тем самым ароматным чаем. Рядом с ней – тарелочка с тремя-четырьмя румяными тостами. Они поблёскивали на солнечных лучах. Похоже, они были пропитаны то ли маслом, то ли мёдом. Было бы лучше, если мёдом. Сладенького сейчас так хочется!
Но ребёнка внутри КНДР перебил нудный, никому не сдавшийся, взрослый. Была б возможность этого взрослого убить, кореец бы навсегда остался ребёнком. Как же хотелось вернуться в то время, когда демократ был невинным, добрым, наивным мальчишкой, смотрящий на мир через розовые очки. Отец служил не только примером для подражания, но и самым настоящим щитом, опорой, героем. Солнце светило даже сквозь иссиня-чёрные тучи, а на коленях мурчал пушистенький котёнок. Такие тёплые, далёкие воспоминания, расплывающиеся с каждым днём. Демократ уже с трудом вспоминал лицо своего отца. Того гляди, и скоро не останется во вспоминаниях той слабой, серьёзной отеческой улыбки.
Жизнь не любит таких, как КНДР, и никогда не любила и вряд ли когда-нибудь полюбит. Серость победила. Она всегда победит. Глупая мечта – застрять в детстве – так и останется частичкой не только КНДР, но и каждого из нас.
"Кто это мог сделать?", – спросил взрослый КНДР в голове, перебивая радость ещё каким-то чудом живущего внутри себя ребёнка.
Ответа долго ждать не пришлось. Солнечные лучи, словно нити, сплелись воедино. Соткали из себя до жуткой боли знакомый силуэт. Китай.
Его ехидная улыбка не была наполнена злом. По крайней мере, корейцу хотелось в это верить. "Что ж как не родной? – Мурча, произнёс ночной мучитель. – Присаживайся, Кореюшка. Если сможешь, разумеется". Едкий смешок. Руки сжались в кулак. Так и наровились влететь в эту смазливую рожу, раскатать её по стене, да хоть по полу! Лишь бы не лыбилась больше так. Кажется, именно эти эмоции Китай хотел сейчас выпытать из своего сожильца. Призраку приносило удовольствие видеть синеволосого таким агрессивным. Ещё больше нравилось сгнившему смотреть в единственный глаз своего незваного гостя.
Цвет его просто необыкновенный. Даже этим словом было сложно описать чувства Китая на данный момент.
Лазурно-бирюзовый. Такой яркий, живой и уникальный. Такое ощущение, что Бог или другая какая-то сила, создавая КНДР, приняла фразу "утонуть в глазах" в чересчур буквальном смысле. Этот цвет напоминал море. Спокойное, тихое море, откуда никогда не хотелось уходить. Где хотелось провести остаток своей жизни, греясь на ласковых солнечных лучах. В гнилую голову призрака прокралась мысль: "Может, у него нет глаза, потому что один из них украли из-за чрезмерной красоты?".
Из приятных и возбуждающих одновременно раздумий вывело постукивание бултыхающейся в кружке ложки. КНДР и вправду не мог сесть. Кракен боли, не ушедший после ночного инцидента, явно не хотел отпускать его так быстро. Не наигрался ещё.
Звуки глотков. Жадных глотков. Очень хотелось пить. К сожалению, сладкий чай с сахарными ягодами мало выручал в такой ситуации. Наоборот, действовал только в обратную сторону, ухудшая положение.
Тосты, к сожалению для их повара, остались без внимания. Зато горячий напиток исчез внутри исхудалого синего тельца во мгновение ока.
"Будешь ещё кружечку? Как из Африки приехал, честное слово!", – выдавливая из себя добрый тон, спросил Китай. Он уже был готов взять кружку из рук корейца, как тот самостоятельно подошёл к столешнице и взял полупустой графин.
"Я просто налью воды", – тихо отрезал кореец, не желая продолжать эту беседу. Говорить больно. Двигаться больно. Существовать больно.
Дрожащей рукой одноглазый налил воды в кружку из-под чая и залпом опустошил её.
Однако, кореец не забыл про таблетки и потянулся к дверце висящего на стене шкафчика. Китай опередил приятеля и достал обезболивающее быстрее него. "Открой ротик! Сейчас тебе помогу их положить. – Молвил призрак, приближая свою костлявую и будто бы смердящую смертью руку к полуживому лицу демократа. – А то стоишь, как еврей из Освенцима только что выпущенный. Того гляди, свалишься насмерть и всё!". Опять эта улыбка. Боже ж ты мой, Китай, перестань улыбаться так жутко. Даже несмотря на то, что тебе очень идёт подобный имидж, сейчас не самый подходящий момент для напряжённой сцены в нашей неоднозначной истории.
Но КНДР подобную заботу не принял. После пережитого в этом доме не только видеть Китая не, но и просто думать о нём не хотелось.
Думаете, у корейца был выбор. Разумеется, что нет.
Китай, крепко схватив своего приятеля за скулы, повернул лицо прямо на себя. Надавив большим пальцем слева, а справа – указательным, призраку удалось приоткрыть рот демократа. Осторожно пропихнув внутрь три таблетки обезболивающего, мертвец протянул стакан воды.
КНДР в этот момент был слишком уставшим, чтобы как-либо сопротивляться. Да и сам демократ понимал, что какие-либо действия ни к чему хорошему не приведут. В особенности с Китаем.
Синеволосый лишь покорно запил таблетки, тихо пробурчав слова благодарности за оказанную заботу. Однако, демократ всё ещё был очень насторожен с призраком и не давал подойти к себе непозволительно близко.
Через пару часов КНДР наконец мог сидеть без сильного дискомфорта в заднице. Поэтому, он, с большим нежеланием, взяв ноутбук, садится на диван. Писать придётся много, аж до самой ночи.
"А ты знал, что у тебя очень красивый глаз? – Вдруг из-за спины проносится эхом скрипящий голос длинноволосого. – А где второй потерял?".
Корейца как током ударило. Он прикоснулся к зашитому давным-давно врачами веку ладонью. Не хотелось вспоминать, но тот злополучный день сам всплыл на поверхность в подсознании.
Где-то в далёком детстве.
"Ну, малой, зря ты мне дорогу перешёл", – потирая измазоленные шершавые ладони, прошипел высокий парень. Всё его худое, но при этом спортивное тело спрятано под чёрным пиджаком с золотыми пуговицами, слегка поблёскивающими на лучах весеннего закатного солнца брюками и терпеливо отдраянных до блевотного блеска лаковых ботинках. На белом лице, раскрашенное в странное, красное солнце, появилась пугающая до мурашек ухмылка.
Для второклашки этот, по меркам более старших ребят, дрыщ, выглядел как огромный динозавр, сошедший со страниц энциклопедий. Тело немеет, кровь в жилах стынет. Глаза сфокусировались лишь на этой устрашающей улыбке.
Детская площадка вмиг опустела и затихла. Даже ветра не было слышно, хотя погода сегодня была не самая лучшая. Не стоило идти на эту площадку. Далеко она от дома.
Хулиган, стремительно приблизившись к мальчику, схватил его за ворот рубашки и поднял над землёй. Малыш даже ничего не мог сказать, противиться. Он был слишком слаб против своего обидчика. Слишком ничтожен перед таким же ничтожеством, что посмело так унизиться перед самим собой.
Второклассник ловил каждый удар в своё маленькое тельце. Каждый пинок. Всё тело ломило, ни одна мышца не хотела слушаться хозяина.
В глазах рябило. Было такое ощущение, словно КНДР оказался по ту сторону сломанного в гостиной телевизора: куда не включи – всюду будут помехи с противным белым шумом. Так и сейчас. Звуки подавлены, глаза искажали реальность. Темнело с каждым пинком в грудь и живот. Почему этот мальчик жесток? Почему он не хочет подружиться или хотя бы мирно обговорить то, что ему не нравится? Почему мир любит насилие? Почему мир любит кровь и крики страданий? Почему?
Не успел малыш отключиться, так вдруг в левой половине лица родилась пронзающая всё тело боль. Правый глаз не смыкался. По щеке с той стороны текла бордовая кровь, цвета отцовского пальто. Из уст, само собой, вырвался удушающий второклашку, вопль. Было невыносимо больно. И только после такого тело не выдержало и отключилось. На душе холодно и обидно. В голове словно пустота.
"Ещё раз расскажешь учителям – убью".
Тело не чувствовало сумеречных заморозок. Кореец слишком испугался и устал, чтобы чувствовать холод даже в шортах и в футболке.
Нашли его у мусорных баков на следующее утро после инцидента. Кореец навсегда остался инвалидом, без левого глаза. С тех пор голубоволосый словно принял обет молчания. "Кутузов! Пират! Циклоп!", – летели обидные выкрики каждый божий день. Мир – отвратительное место.
Этот мир резко стал холоден к КНДР с поступлением в школу. Его нежная душа не смогла перенести детской жестокости, которая, порой, может напугать даже ветерана войны.
Конец воспоминания.
"Эй, Кореюшка, ты меня слышишь? – Обеспокоенно произнёс призрак, щёлкая пальцами перед лицом корейца. – Ты не уснул хоть?".
КНДР отпустило. Смахнув с лица холодный пот, помотав головой, он, тяжело выдохнув, ответил: "Школьный хулиган. Ничего необычного". Программист постарался максимально точно передать тоном, что этой темы лучше не касаться. Кажется, китаец не понял намёка. "А кто это был? За что он так с тобой? Их было несколько?", – сыпались вопросы, словно ливень, из уст призрака. С каждым новым вопросом кореец раздражался всё сильнее. Не дав длинноволосому договорить, голубоглазка схватил со спинки кресла декоративную подушку. Та незамедлительно полетела в лицо надоедливому почемучке. "Оставь меня в покое! Я не хочу вспоминать об этом! Зачем тебе вообще об этом думать?!", – прыснул, словно змея ядом, КНДР. Китай в замешательстве. Ему точно не понравилось такое мерзкое, по отношению к такой важной персоне, поведение. Та же бедная декоративная подушка прилетела в щеку младшего. Тихое хихиканье. Оно не было едким, как в те разы. Оно невинное, детское. В душе одноглазого проснулся ребенок и завладел разумом. Голубоглазка, отложив ноутбук, взял подушку и начал бить ею призрака, громко, по-детски хихикая. Простая шалость – бойня подушками – принесла такой приятный букет эмоций, что захотелось жить снова. Китай, в свою очередь, прихватив другую подушку, начал отбиваться от счастливого на данный момент парнишки, или защищался от его проворных атак.
Но вдруг мертвец решил смухлевать. Отложив свою подушку в сторону, Китай резко взялся за талию голубоволосого и начал быстро-быстро щекотать.
Гостиная мгновенно залилась звонким смехом. Свалившись на диван в позу эмбриона, младший отбивался от цепких рук сожителя. "Нечестно! Нечестно! Не по пра-а-авилам!", – кричал, запыхаясь, программист, зажмурившись.
Призрак и не думал бы останавливаться, если бы не услышал скрежет в прихожей. Оба парня притихли, не понимая, что могло быть источником такого пугающего звука. "Я пойду проверю", – уверенно произнёс китаец. Поправив свою одежду, черноволосый, без капли страха в своей мёртвой душе, направился в тёмный коридор. Неожиданно для обоих хозяев квартиры, за железной входной дверью произнелось жалобное, котячье мяуканье.
КНР без замедлений отворил дверь. Громко ахнув, он подозвал своего приятеля к себе.
На лестничной клетке и вправду сидел маленький котёнок. Пушистый, с белой шёрсткой и чёрным носиком. Будь он больше, котёнка можно было бы спутать с медвежонком белого медведя. Увидев, что дверь открыли, незваный гость быстро переступил порог квартиры и с громким мурчанием тёрся то о ноги призрака, то о ноги одноглазого.
"Надо бы сходить в магазин и купить корм", – сказал КНДР, взяв котёнка на руки, разглядывая нового питомца.
Глаза этого малыша кого-то сильно напоминали...
