Четырнадцать месяцев зимовать

      Руш не замечала чуда в упор. Почему — Лиса не понимала. Видимо, это специальный вид людей. Посади их в бочку с невозможным, и то не заметят. Самое обидное, что в детстве подруга такой не была от слова совсем. Всегда присутствовал какой-то дух приключений и странностей, немного загадочности и непомерная энергия, до которой самой Лисе было катастрофически далеко.       У Лисы это вызывало ненависть. Даже не жалость, не безразличие, как требовали морали. Правда, она не смогла бы по-настоящему ненавидеть подругу — Руша… А вот абстрактный «вид» — вполне смогла. Наверное, эта глупая ненависть и подтолкнула Лису к одному из самых безрассудных и по-настоящему глупых поступков в её жизни. К тому, о чём она не жалела, но чего отчаянно боялась в последствии. К чему-то дикому, типично лисьему.       Она решила показать невозможное, показаться ему и побыть настоящим хищником. Опасным.

***

      Тайги здесь не было и быть не могло. А вот Дороги — да. Иначе как бы оказалась в Москве та кофейня… Шага было недостаточно, конечно. Так бывает только в Тайге. Но здесь их должно быть больше, этих шагов. Хотя бы четыре, а лучше пять… И надо ещё как-то найти подругу там, на Пути. И протащить её по нехоженым тропам до своего города. Да, пространство будет играть на них и изменяться соответственно, получается, расстояние — не помеха. Но разве время поведёт себя также?.. Это опасно, даже для хищника. Сложно. Да и просто страшно.       Нельзя было этого делать.       Первый шаг дался тяжело. Эти Дороги не ждали человека, которым закономерно остаёшься в самом начале. Он был тихим, почти без звона, и потому самым тяжёлым. Спасли мысли о кофейне. Она шла теми же дорогами, значит, прошла теми же шагами. Со всеми своими новогодними гирляндами в апельсинах, с открытками и прозрачно-акварельными рисунками. С веточками розмарина.       Второй шаг со вкусом апельсинов и розмарина. И, почему-то, темноты. Видимо, в противовес.       На третьем шаге шум без видений. Переход в зверя — резкий и неестественный. Животное не помнило кофейни, трав, запаха Нового Года. Лиса могла сейчас ощущать только хрустящий снег под лапами. Чёрные острые крупицы.       Четвёртый. Самый болезненный, мучительный, почти на износ. К счастью — последний. Шаг без розмарина и памяти. С одним слепым инстинктом: охота и бег. Побег даже.       Тёмные кристаллики оставляли порезы.       Лиса не могла вспомнить, как нашла на тех Дорогах подругу. Не помнила, сопротивлялась ли та. Скорее всего — нет. С большой вероятностью поймать птицу оказалось не сложно. Просто цапнула спящего для Дорог птенца за крыло — и всё, можно бежать. Благо, не такой уж и острый этот снег. Почти мгновенно подушечки лап затвердели, привыкли к морозу и боли. Просто тропа не любит гостей.       Хуже другое. Само пространство гостей любило. Лису — в особенности.       Она шла по тропинке, которая заворачивала, переливалась, взлетала на каждый лисий вдох, сама дышала в такт. Неба для путницы и её добычи не существовало. Обочины, кустов, веток рябины и запаха розмарина — тоже. Оно было, безусловно, вот только не для них. Лиса не видела — странно… В Тайге её зрение обыкновенно возвращалось сполна. Таёжное пространство, по-видимому, любило менее эгоистично, нежели Дороги: оно заботилось, дарило внимание и фиолетовые огни, сияния, жёлтые блики. Оно просило остаться, но, узнав мнение гостей, само же и выводило к маякам.       Эти Дороги оказались собственниками. Маяки, как и звёзды, не проявлялись. Будь Лиса человеком, шагнула бы назад, но зверь не помнил пути, не понимал желания оказаться где-то. Дикое животное устраивала добыча и снег.       Хруст перьев в зубах оказался громче всего, что могло случиться. Но разве… должно оно быть… таким? Хищник принюхался. Чёрный снег, дорожная пыль, птичья кровь. Всё знакомо. Страх спящего птенца — что это? Зверь остановился. Взмах хвостом, шевеление ушами, вдох… Добыча — птенец, и он боится. Так нельзя… Как нельзя было вставать на чужие Дороги — знакомые, но чужие до бессилия перед ними. Нельзя. Это лисица понимала, на это хватало инстинктов. Нельзя, нельзя… Бежать, уходить, надо отпустить птенца. Пусть летит…       …куда? Спящие птенцы не летают. Они беспомощно странствуют где-то далеко от собственного тельца. Не оставлять же его здесь, на ледяной чёрной крупе, где найдет любой из одичавших гостей.       Лиса стояла на дороге, увязая лапами в холоде. Зубы старалась не сжимать, но птицу держала крепко. Чтобы спасти, придётся поломать несколько перьев. Спасти и спастись самой…       Вдох. Розмарин — он существует. Воспоминания. Выживет тот, у кого их хватит… Если так, то…        За окном шёл дождь: летний, настоящий. Капли шумели на стекле и наружном подоконнике, но Лисе с Ветром по обыкновению было всё равно. Под одеялом тепло… Под светом зелёного светильника тоже. Луна сюда всё равно не доберётся, значит, не похолодает.       На ладони маленькая склянка с не то жидкостью, не то иллюзией воздуха.  — Это таёжные туманы. Смотри! Вдох. Таёжные туманы… Безумные, дикие. Непонятные — лучше любых духов.       А за час до этого «Пойдём гулять, жара спала!»… Солнце, лёгкий ветерок перед закатом, а потом резко — дождь. Ураган.       Мокрые до последней нитки, с полными воды кроссовками они бежали домой — не по той улице. И не в том направлении.       Бежать к дому, удаляясь от него с каждым шагом, вошло с тех пор в привычку. Их личную, на двоих поделенную привычку.       …За этой привычкой, за тем вечером и белым шквалом Лиса бежала по снежной дороге…       Полумрак, утро совсем ранее — около пяти часов или чуть раньше. А легли-то в три! Ветер скользнула за дверь, шаги растаяли в коридоре. На огород? На веранду? Лиса лежала в ожидании — но нет, всё тихо. Бесшумно она сняла с щиколотки повязку с колокольчиками и сделала шаг туда, где несколькими минутами ранее растворилась тень подруги.       Полумрак и полутьма. Везде, а за пределами комнаты — особенно. На кухню? Нет, никого. А вода из крана капала слишком заманчиво. Просто невозможно не подойти, не подставить кружку, не подождать, пока маленьких капель не станет достаточно, чтобы напиться.       И ковёр: старый и поблёкший, но кажущийся сейчас очень мягким. Хочется пройти босиком по нему, под ливень из крана, в утро. Если бы не звон колокольчиков — видимо, он уже тогда не зависел от наличия повязки… Уже тогда был её, лисьим, постоянным спутником.       Назад. Веранда? Оттуда свет льётся такими же прозрачными каплями, как кухонная вода. Ветер там — точно там… Лиса не знала, не могла знать, но догадывалась, что лучше туда не идти. Постоянный звон спутает всё, даже это странное утреннее пространство. И, что ещё хуже, помешает плетению Письма Ветра, перечитывание которого с июля по сентябрь станет спасением.       Письмо Ветра было важнее шага.       …За тем странным, бесконечным и самым коротким утром, кухонным розмарином в пакетике, за Письмом Ветра и каплями воды, выпитыми несколько лет назад, бежала теперь Лиса по холодной дороге. За безмерно долгим и страшным «спасибо» на конце, по счастью, не ставшим концом…        Или «комариная сетка должна подниматься!» Попытка уйти, убежать, хотя бы поверить в побег. Попытка, которая закономерно закончилась тёплым гнездом, зелёным светильником, портретами под столом, привычным звоном. И ещё двумя неделями дороги без дорог.       За упущенным побегом тоже можно бежать, и за ним теперь летела Лиса по слепящему чёрному снегу, так непохожему на родной, белый… Кристаллики оставляли порезы.       Шагать, а потом бежать за поездом — тоже спасение. Бежать долго: ни один провожающий так не делал, а значит, Лиса к ним не относится. Значит, не подействовало почти фатальное «Провожающие на выход». Бежать так… Не быстро, но на пределах возможностей, чтобы слёз не было. Догонять поезд, быть быстрее и свободнее него!.. И не верьте, что ни у одной лисы это не получилось! Бег назад: отчаянный, опять на потерю всех сил, чтобы тех не хватило на слёзы.       …Лиса бежала по дороге за ушедшим несколько лет назад поездом. За отнятыми четырнадцатью месяцами лета и воспоминанием о четырнадцати днях, не видя между тем и другим разницы…       Бежала за полуночным небом, веря, что оно существует. Что где-нибудь оно даже ждёт.       Лиса, бегущая вдогонку за собственной памятью, точно знала, что её будет ждать ветер. Не прямо там, куда она придёт, но вообще… Будут ждать и другие люди, нечисть, места и пространства. Тайга, Сибирские озёра, дороги без конца, но не Дороги без памяти.       Птенец в зубах только дышал. Знал ли Руш, куда его несут и как? Вряд ли. Лиса, собственно, тоже не знала ничего. Только чуяла запах трав. Чем розмарин не маяк…       Им он и оказался. Зверь (давно уж человек!) пришёл не к серой арке перед своим домом, не к вокзалу или плотинке. Не на крыльцо бывшей школы или в парк перед ней.       Лиса пришла на розмарин. На апельсины, цитрусовые гирлянды, лимонные брызги и кофе в двойных стаканчиках. Пришла туда, где ждали подруги, где Ветер летал так часто, что не мог не быть там же. Туда, где было небо: не полуночное, но по-зимнему тёмное.       Значит, вернулась. Прошла тысячи километров в восемь шагов и безумную погоню. Спасла птенца… То есть, показала всё-таки Рушу чёртову бочку с невозможным.       Значит, хватило воспоминаний.