Четырнадцать месяцев зимовать

       «В подворотнях обязательно нужно бояться монстров. Это даже полезно. Ну и элементарная безопасность, опять же. Только мне можно не бояться, я ведь сама монстр, живущий в подворотнях, подвалах, тёмных подъездах, уличных мусорках и под тем самым неработающим фонарём.       Я рисую и пишу на стенах зданий, на кабинках общественных туалетов; пугаю детей и занимаю их качели; подкармливаю чёрных котов, которые потом перебегают приличным людям дорогу; пью по ночам кофе, но легко просыпаюсь утром; таскаю у людей книги и очень редко возвращаю их; обещаю рассказать сказку, а получается что-то совсем не сказочное; ненавижу новый год, но люблю зиму и холод. Призываю грозу и пугаю этим вообще всех. Подстерегаю добычу в кустах малины и на мусорных баках — совсем не там, где положено лисам. Я живу на дорогах и иногда теряюсь там же. Могу потеряться насовсем и однозначно сделаю это однажды, зная, что меня ждут. Зная, что не дождутся.       Я — монстр из подворотни, а значит — никогда не смирюсь с обывательством и никуда не вернусь навсегда. Не останусь наедине с ненавистью к себе, как любят делать люди. И уж лучше тогда монстром… Ведь именно поэтому я могу простить себе что угодно, включая безрассудные шаги по Дорогам. Я — монстр из подворотни, и подобные безумства всегда будут частью меня… И вообще-то, я всего лишь хотела сказать вам… с Новым Годом!»       Письмо такого содержания Лиса держала в кармане, сжимала в кулаке, пыталась разодрать на кусочки, но вовремя сдерживалась. Иногда вытаскивала и распрямляла, осторожно гладила загибающиеся уголки. Подумывала выбросить в один из сугробов и не решалась. Пусть лучше бесполезно пролежит в куртке. Если вздумается уйти ещё раз, будет хотя бы записка… Ветер умеет читать между строк. Он всё там правильно поймёт и другим расшифрует.       На всякий случай.       Этим письмом Лиса оправдывалась перед самой собой за случай с Дорогами. За перепуганое лицо Тучки тогда, в кофейне. За то, что подруга первым делом бросилась успокаивать её, хотя сама толком не поняла происходящего… За вводящее в ступор удивление Саши. За по-странному обыденный снисходительный взгляд Руш, которой только что едва не полакомились. Она едва не полакомилась, Лиса. За Ветра: от него всё скроют, и это будет уже вторая тайна. А главное: за то, что все они, как бы ни удивлялись, ничего другого от неё не ожидали никогда. И не злились, не обижались, даже пугались едва ли за себя. Как будто ей позволительно быть монстром.       Они ничего такого не обсуждали. О происшествии молчали и в неудавшийся день рождения в кофейне, и в автобусе, и теперь, на снежной белой дороге по пути к Именной.       Кстати, по белом снегу перед деревней, но совсем без эффекта дежавю. В тот раз был Ветер, а рядом с подобными чудесами не может быть так страшно.       Тучка, правда, тоже умела успокаивать, примирять с жизнью, лечить больные фантазии. Лучше других она тушила неявные пожары, усыпляла отчаяние и глупые порывы. Никогда не подводила, неустанно боролась с чужими проблемами. Побеждала. Наверное, благодаря подруге Лиса могла быть уверена: осталось только дойти, уткнуться по обыкновению носом в плечо Ветра, и всё снова будет хорошо.       Снег и холод тоже успокаивали. Просто замораживали всё подряд, а потом весело бегали с речного льда на деревья, с еловых иголок — на волосы Лисы (без шапки, как всегда…). Касались покрасневших щёк и пальцев, щекотали шею, когда спадал шарф, оседали на тёмных ресницах, делая их белыми. Остальных не трогали, даже Саша не мёрзла. Слишком уж нужны были сейчас Лисе, поэтому кружили вокруг неё, не отходя ни на шаг. Даже злой зимний мороз умеет не подводить своих.       Ну, а письмо… Всё равно было нужно. На всякий случай.       …А холод трепал и без того непослушные кудряшки, откидывал их с лица. Иногда хитро, но совсем не больно дёргал за небольшие пряди. Потом оседал, выпрямлял волосы и снова распушал, отбегая. Лиса коротко улыбалась в ответ, порой шевелила пальцами, будто гладила. Не смеялась, разве что, и не бежала к Тайге, огонькам и ясному зрению.       Когда подошла Руш, девушка как раз шутливо мотала головой, как бы дразня местный мороз извечным отсутствием шапки.  — С людьми тебе вообще не общается, да? Всё холода, ветра? Облака с неба? — Лиса даже не сразу поняла, издеваются над ней или просто шутят. Но нет, это же Руш. Как бы что ни звучало, зла там не держится… Значит, шутка. То есть, наоборот, конечно, но это всё чёртовы таёжные нюансы…  — Подобное притягивает подобное. Вселенский закон, — голосом эксперта в области непреложных истин парировала Лиса.  — Круто. С физикой твои вселенские законы не вяжутся.       Физика. Смешно.  — Наверное, и не должны.  — Поговорите не о физике, — внезапно посоветовала Тучка, очередной раз проваливаясь в случайно образовавшийся на обочине сугроб.  — Тогда о машинах. Мы не поехали на машине потому же, почему не полетели тогда на самолёте? — Руш понимала, что останется без внятного ответа и продолжила. — Тебе нужен адреналин. Ну, круто. Мне тоже. И не обижайся ты, Лиса, я правда всё понимаю…       А «Лиса» у неё снова почему-то с ударением на первый слог, прямо как в детстве говорила… И она до сих пор думает, будто всё понимает. Наверное, это всё-таки не очень глупо, просто такая философия. Вместо привычно резкого «Ничего ты не понимаешь!», Лиса сказала только:  — Не умею я обижаться.       На самом деле умела, конечно. Эта фраза каждый раз была чем-то вроде единственно возможной платы за то, что никто и никогда не обижался на неё. Или даже просьбой о прощении.       Новый Год стоял в воздухе в своей привычной неумолимости. Всего-то несколько часов осталось… Лиса аж вздрогнула, осознав. Старые года не возвращаются: не только навсегда, даже на пару дней. Страшно.  — Чую уже дом таёжный! — внезапно пошутила Тучка. — Скоро уже, да?       Скоро. Знакомые две заснеженные берёзы, к которым внезапно устремилась Руш — совсем близко. Саша выдохнула и зашагала быстрее, Тучка просто подошла и положила руку на плечо Лисы.       Мелькнула мысль о том, что неподалёку бродит заблудившийся аями. Сердце застучало быстрее, волнение неприятно возвращало к реальности. Хоть бы был живой… Аями не должны умирать — видела и знаю. Теряться, в общем, тоже не должны… Ну, а Лиса и вовсе не должна об этом думать, так что же с того? Тревога образовывала неприятную пустоту, развеившуюся только в самой деревне.       Дом встретил незакрытой на защёлку дверью, сильно прогретым печью воздухом, резким ароматом глинтвейна и апельсинов, расставленными по столу тыквенными пирогами (опять где-то нашлись, как иначе…). Стоило им затопать сапогами, отряхая снег, как со второго этажа, будто на крыльях, сбежал Ветер с целым мешком специй в одной руке и гитарой в другой. Не до конца уверенная в реальности происходящего, Лиса негнущимися пальцами повесила куртку на крючок и бросилась к нему на шею, не в силах сдержать слёз. Как будто всё это время на пределах сил и возможностей бежала сюда, к Ветру, а теперь, догнав, не способна сказать ни слова. По крайней мере, в ближайшие пару минут…

***

— А новогодние мечты все сбываются… Я знаю. Я их видела, уже сбывшиеся. «…все сбываются. И если вы очень хотите, чтобы кто-то вернулся — он вернётся. А то и пройдёт от Москвы до Урала за восемь коротких шагов. Найдёт путь, даже если его и нет вовсе. Ну, в крайнем случае, пройдёт по чьим-нибудь следам — не обязательно своим. Просто ясно ведь: все, кто оставляют следы, ещё существуют и могут дышать холодным снегом, могут даже невозможное совершать — каждый день радоваться этому снегу, каждый миг радоваться холодному ветру. …всё сбывается в новый год. И если вы хотите нарушить данное себе обещание, сможете сделать это без проблем. Только новых обещаний не давайте хотя бы одну ночь, а то тоже сбудутся, как желания. Если вы с кем-то поссорились и научились внезапно ненавидеть — и это не страшно: новогодняя ночь всех мирит, даже ставших равнодушными друзей.       Всё сбывается, видела и знаю. Я заказывала себе счастья на новый год, и я абсолютно счастлива.»       Лиса чуть пошевелилась, передвинулась, прижалась плотнее к Ветру, тот плотнее приобнял её за плечи.  — Загадываю перейти под плед, — прокомментировала Саша. — И ещё глинтвейна.       Стакан её наполнился, хотя никто так и не вспомнил, кому было охота подниматься и идти к плите. Зато сползать со стульев к заранее приготовленному комку одеял захотели все. Параллельно расплескав часть содержимого обеих кружек, Лиса полулёжа опёрлась на подушки, соорудила из доставшегося пледа столик. Ветер пристроился рядом, сначала положил голову ей на плечо, потом сполз пониже и прилёг на колени как на подушку, чтобы греться одновременно лисьей рукой и её же глинтвейном.       Руш случайно задела провод гирлянды, ближайшая к «гнезду» погасла. — Зима идёт, — изменённым полумраком голосом прокомментировал кто-то.  — Да здесь она уже, — ответила Лиса шёпотом. Её услышали, что-то промычали, случайно ударили локтем, проливая остатки чая.  — Извини. — А вот это точно голос Тучки! — Налить ещё?       Всплеск — проверка чая в кружке. Новые брызги на всех… Поверх этого приглушённое ворчание Саши о белом пиджаке.  — Да полный стакан ещё. Страшное дело, тут ещё проливать можно.  — Страшное дело, — эхом повторил Ветер. — Не проливай, пей. А ты, Тучка, рассказывай, твоя очередь. Если хочешь, конечно.       Та пошевелилась неожиданно близко и протянула задумчивое «Даа…»  — Я рада, что у кого-то сбываются новогодние мечты. Надеюсь, и мне перепадёт. Но я так давно хотела сюда с вами попасть, что уже, видимо, всё сбылось. Очень это ценю, мне так нравится этот праздник…       Лиса старалась вникать, но отчаянно засыпала. В какой-то полудрёме-полуяви продолжала тянуть горячий напиток, не особо разбирая, чей он… Выхватывала из речи подруги отдельные слова и, пропуская их через подсознание, понимала, что та тоже счастлива, хоть и не признается, наверное. Или признается, но как-то очень не вслух.  — Желаю вам всем зелёных мармеладных мишек, как в школе, в восьмом классе, — внезапно перехватила эстафету Саша. — Не буду я много говорить, это президенты новогодние речи произносят… Отдайте кофе.       Уверенная, что пьёт чай, Лиса протянула его подруге, искренне надеясь, что хотя бы примерно в нужном направлении. Зрение в полумраке с редкими мерцающими огоньками отчаянно скакало, оставляло только ощущения — внезапно обострившиеся все разом. Девушка погладила руку Ветра, тут же получила ответ и почти замурлыкала от удовольствия — какой всё-таки странный эффект у полуночной заварки…  — У меня есть мармелад, — невпопад заявила Руш. Зашуршали пакеты, хрустнула упаковка, где-то рядом упали несколько «мишек».  — Это с Кока-Колой?  — Да.       «Нет, с лаймом… Не может мармелад с Кока-Колой так отчётливо хитрить, изменяя вкусы с мятного на лимонный. А лайм всё умеет, и для него это не такая уж невидаль.»       Лиса продолжила гладить Ветра, быстро найдя путь от пальцев к плечу и потом — к ключицам, что её как-то особенно вдохновило.       Разобравшаяся с мармеладом, Руш вспомнила про очередь:  — Я не готовила речь, но… Этот год был зимним, Лиса поймёт.       Лиса. Лииииса. После этого слова она уже и не слушала, просто вспоминая относительно недавнее прошлое, когда ударение иногда решало ставиться именно так.       Лиса резко опустилась на одеяла рядом с Ветром. Сначала просто заглянула в подсвеченные огоньками глаза, потом снова рукой коснулась пальцев, перплетая их со своими. Кто-то молчаливый протянул из полумрака апельсиновую дольку. Девушка одним махом съела её, оставив на губах цитрусовые брызги, которые отчего-то сильно щипали. Одна свеча в комнате прогорела, запах разнёсся от потолка до гнезда, ударяя по ощущениям реальности.       Совсем уж внезапно захотелось прикусить пальцы Ветра. Не все по очереди, а хотя бы два одновременно. Просто погладить тёплой ладонью, а потом притянуть к губам, попробовать на вкус… Обязательно резко сжать хищные зубы, но только на мгновение, чтобы потом просто успокаивать лёгкими движениями. Такой привычный, но сверхъестественно необходимый сейчас жест…       Апельсиновые брызги были сегодня настойчивы, продолжая пощипывать губы. «Интересно, они только на меня так действуют?» — мелькнуло в голове у Лисы, прежде чем она, поддаваясь дикому инстинкту, коснулась губ Ветра, передавая ему безумный дух цитруса… Главное, не забыть потом спросить… Впрочем, теперь точно уже всё отошло на второй в лучшем случае план: слова Руш, чьё-то присутствие, память о дорогах, невыносимо новогодний вкус апельсина… «Сливаясь со стихией, сам ей становишься» — когда-то думала Лиса о своих поцелуях с Ветром. Теория подтверждалась. «Исследуя языком прекраснейшую из стихий, перешагивая с каждым движением губ пороги всех снов разом, надо уметь оставаться здесь и сейчас, чтобы даже последняя человеческая оболочка возносилась к Тайге в такие моменты!» — мысль уже была общей.       В этом доме не били куранты, даже по телевизору. Вместо привычных мандаринов, на коврах одеялах и столах царил глинтвейн с апельсинами. В доме снег не лежал, но вряд ли кто осмелился бы сказать, будто снега нет. В маленьком таёжном доме люди сидели и были счастливы.       На границе этого дома и Тайги летали сейчас Лиса и Ветер, уводя друг друга всё дальше, но, как ни странно, оставались лежать в гнезде — в новогоднюю ночь покидать дом с счастьем не хотелось.       Когда все прощания с прошедшим уже годом закончились, тишина не наступила. В темноте, пахнущей прогоревшими свечами, лежала среди одеял и глинтвейновых брызг Лиса и смеялась.  — Я просто окончательно стала одним из безумцев, которые счастливы в этом мире и совсем никого не ненавидят… Наконец-то точно смогла… Училась у сумеречных дорог, белых одеял и заката никого никогда не ненавидеть. Никого — даже море, с ним я примирилась с помощью холодного, превратившегося в рыжего котёнка, вечера и собственных картин на холсте. Училась с отличием. Не просто помирилась, но и полюбила неизвестность, красный цвет, фенечки, неправильные указатели, людей, акварельные краски, сон по утрам, песок в кроссовках, орешки кешью, морковные пироги, закрытые города, тени с блёстками, чужих аями, внезапные появления шишимор, собак, долгие разговоры и даже солнечную погоду. Всего несколько вещей ненавижу и боюсь до сих пор: полной темноты, полного обывательства и кокосового молока. Но это понятно, это и не считается, наверное… Всех, кто переспросит о молоке, покусаю! У усталости училась спокойствию, как ни странно — тоже успешно. Представляю, что вы сейчас думаете: «Да она же тишины за звоном колокольчиков не слышит, куда там до спокойствия…» Училась и научилась. И вообще, всё я слышу: могу прибежать из небытия, если в «Coffee» кто-то просыпал розмарин. Когда-то даже училась чудесам у ветров, а после и вовсе ветра учила — развлекались по полной программе. Но это уже не о том… Хватит мне болтать. Тучка, расскажи, как ты стала счастьем.  — Счастьем?  — Счастьем этого мира, пожалуйста, именно в такой формулировке… А то я уже говорить не могу, но про счастье слушать буду.       Тучка театрально вздохнула, устроилась поудобнее. Долго укрывалась пледом, постепенно заматываясь в него с ног до головы. Выпив остатки чая, начала:  — …Училась быть счастьем этого мира, потому что это приятно, интересно и хорошо получается у меня. И ещё потому что я люблю этот мир. Училась всегда-всегда улыбаться безоблачно и без иронии, даже тем, кто мне не нравится. Лиса бы сказала «тем, кого ненавижу», обозначив мастерство так… Но нет, мне не кажется, что стоит употреблять эти выражения. Мне не стоит — я счастье, и всё тут, я всех люблю. Даже тех, кто мне не нравится. Училась радоваться и утру, и поздней ночи, когда меня уже клонит в сон. Удивляться скучным рассказам и говорить человеку, что мне правда очень интересно. Училась поддерживать, но не просить поддержки. А ещё — делать так, чтобы это выглядело естественно. Я не смогла научиться не иметь проблем, поэтому училась никогда их не показывать, молчать о них. И даже врать — хотя как раз это у меня ужасно получается.       Половину присутствующих оглушило ещё лисьим рассказом, так что Тучку уже мало кто дослушивал. Только сама Лиса, с трудом отрываясь от Ветра, подползла в темноте к подруге, по дороге пролив два напитка и цапнув кого-то за ногу, и обняла её. Они сидели долго: непонятно только, пару секунд или вечностей. Где-то сонно сопела внезапно уснувшая Руш, ошарашено помалкивала Саша.  — Всё сбывается… Всё сбывается, — не находя больше слов, шептала Лиса. Она сидела в совсем неудобной позе, прижавшись спиной к острому углу ножки стола, подвернув под себя ногу, но была уверена, что не уйдёт. По крайней мере, пока в сознании подруги не останется единственная навязчивая идея: всё сбывается. Всё мыслимое действительно. А раз так — ну, какие переживания…  — …Всё сбывается.  — Знаю, — коротко ответила Тучка.  — Всё сбывается, — эхом повторил голос из темноты. Зазвучала гитара: ясно, только Ветер мог успеть добраться до неё так бесшумно. — …точно всё. Я загадывала этот Новый Год тысячи тысяч лет назад, когда большая серая медведица ещё не знала земных утех. Сбылся. Я училась — у путей и путешествий, у самой тайги, Сибири и южных морей, у лучших существ во всех мирах, у самой себя и у мира быть Ветром. Я танцевала с этим миром и совершала каждый день невозможное. Я училась летать у лисиц — вы же знали, что они летают? Я научилась — Новый Год сбылся… Не когда-нибудь, а ровно… Сегодня? Всех с Новым Годом, сёстры!       Под столом засмеялась Руш, снова просыпаясь. Её смех подхватило радостное «С новым годом!» от Тучки. Лиса резким движение подскочила на ноги, подбежала к внезапно оказавшемуся так близко окну и, распахнув его, во весь голос закричала…  — Если не творится безумие и Анархия, приходите, у нас на всех хватит! Не скучайте в эту ночь… А если вдруг скучаете…  — Приходите к нам, на чай от нелюдей! — подхватил Ветер.       Саша в углу закатила глаза. А затем, включая гирлянду, коротко фыркнула:  — Чтобы видели, куда идти!       «Она права, Саша права… Люди должны видеть маяки, как я вижу их в россыпях розмарина и синих огнях ёлки.» Саша, которая скептически смотрела даже на чёрную помаду и едва терпела рассказы о безумном, включила сейчас целой толпе незнакомых людей призывный маяк…  — Покажем им путь!       Не накидывая ни шапки, ни куртки, наспех обувшись в сапоги Руш, которые оказались размера на три больше нужного и потому не заняли много времени, Лиса вытащила из висящего на печке лаптя крохотный фонарик и выскочила с ним во двор. Обе двери открыла с ноги, добежала до ближайшего от калитки куста, спотыкаясь и утопая в снегу — опять не успели дорожку толком почистить! Фонарик вешала долго. Пальцы, пусть и привыкшие к тонкой работе, отказывались слушаться на волне безудержной эйфории. Кое-как завязав на совсем неаккуратный кривой узел, успокоилась. Зато свет видно с дороги…       Огляделась. В доме напротив тоже праздновали, судя по доносящейся музыке из не очень громких колонок и включенному во всех окнах электрическому… ну нет, точно не свету. Свет — это что-то другое. Что-то о маяках, призывно мелькающих гирляндах и маленьких придорожных фонариках…       Или даже о звёздах. Очевидный вариант с таким-то по-новогоднему ясным небом.       Подошла Саша. Безупречно одетая для не очень морозной зимы — в сером пальто и тёплой фиолетовой шапке, из-под которой волнами спускались идеально уложенные мягкие волосы. Лиса не завидовала, но удивлялась этому слишком сильно, чтобы что-то говорить. Удивлялась и тому, что впервые за несколько лет видела в тёмных глазах подруги звёзды — настоящие, живые… «Она вернулась… Кто-то заказал на Новый Год прежнюю Сашу, и вот она здесь, сбывшаяся. Даже жаль, что не я загадывала. Впрочем, а не она ли сама это сделала?..»       Кто-то зашуршал деревянной калиткой. Лиса испуганно повернула голову, сердце застучало сильнее, хотя вроде бы минутой ранее она же развешивала маяки для незнакомцев. Для незнакомцев?  — Зима идёт, — внезапно повторила Саша.  — Зима и так здесь, а это… Ася?       Уверенной походкой к ним подошла высокая блондинка в одной лишь чёрной толстовке и простых джинсах, также не боящаяся холода, как и Лиса. На её шее блестнуло сразу три чокера — значит, однозначно не почудилось, больше так никто не ходит. Тем более именно здесь! Пришла всё-таки, так вот кого фонарик призвал… «И даже почти понятно зачем!»       Лиса вышла навстречу и вместо приветствий тихо уточнила:  — Спички?..       Ася просто вытащила из кармана толстовки руку, протягивая на ней полупустой коробок. Ну ещё бы, не ей удивляться подобным вещам… Прежде чем рука снова спряталась, Лиса успела разглядеть в ней серебристую монетку — знакомые пять рублей. «В новогоднюю полночь работают даже глупые обманные талисманы шестилетней давности!»       Первую спичку она просто сожгла, дождавшись, пока пламя доберётся до пальцев, и выкинула в снег, чтобы от земли до таёжных звёзд протянулась связующая ниточка дыма. Второй прямо на руках подожгла вытащенную из кармана бумагу — то самое письмо о монстре из подворотни. Обожглась совсем немного, вовремя стряхнув остатки. Вместе с ними в ближайший сугроб упал и коробок, но Лисе было всё равно…       «Да, я всё ещё монстр из подворотни, но я слишком сильно люблю это место, нашу с ветром личную сказочную тайгу. И знаю: что бы ни случилось, я буду возвращаться сюда, даже если из небытия. Иначе для чего на Дорогах всегда есть цепочка чьих-то неизвестных следов?.. Не только же я зажигаю людям фонарики.»       Лиса собрала на ладони маленькую горстку пепла, чтобы подсыпать её в последний новогодний стакан глинтвейна, и медленно двинулась в сторону таёжного дома.