***
Вождь был подавлен. Он ничем не интересовался и ничего не хотел. Он не выходил из своего дома, почти все ночи проводил в комнатке сына, совершенно не обратив внимания на мешок, который оставил Иккинг, чтобы скрыть своё бегство. У Стоика больше не осталось вопросов. Погиб. Умер. От лап дракона. Вождь хотел бы отомстить всему змеиному племени, но вот беда, на острове больше не водилось драконов. Они не прилетали. Только те, что сидели в клетках. Он бы лично их убил. Но традиции были выше даже жажды мести — надо было провести церемонию посвящения в викинги. Единственным отступлением от обычая было решение вождя показательно убить их всех в день конца лета, чтобы удовлетворить и жажду мести, и потешить народ, и чтобы больше глаза не мозолили, проклятые отродия Хель. Плевака много пил, оплакивая своего подмастерья, мальчишку, который был ему, как родной сын. Ночами, когда его никто не видел, он приходил в кузницу и садился за стол Иккинга. Старый кузнец гладил руками инструменты и тихо разговаривал то ли сам с собой, то ли со своим учеником. Ему казалось, что в произошедшем есть его вина, ведь это он плохо научил или, наоборот, научил слишком хорошо сражаться с драконами. Ребята из Школы тоже по-своему переживали горе. И, как ни странно, Сморкала — больше всех. Йоргенсон уверял, что круче Иккинга уже не будет ни одного викинга. Он позабыл собственные подозрения того в колдовстве и заклинательстве, и просто тяжело переносил горе утраты человека, которым восхищался. Рыбьеног держался мужественнее. Но и по нему было видно, как его потрясло это событие. Наверно, впервые на его памяти погиб не кто-то из деревни, безликий и мало знакомый, а его товарищ, человек, к которому он привык и с которым сблизился. Это убивало добродушного Ингермана. Даже близнецы и те притихли. Целых три дня после похорон деревня могла спать спокойно, потому что неугомонные Торстоны ушли в мини-запой. Они сами сварили нечто по запаху и вкусу лишь отдалённо напоминающее медовуху и глушили на пару своё странное пойло, от которого отказался даже Йоргенсон. Астрид больше не плакала. Она тренировалась. В метании топора, в стрельбе из лука, в рукопашном бое. Без устали, без отдыха и без эмоций. Пожалуй, она пугала своим поведением даже больше, чем остальные. А ещё она замолчала. Она не разговаривала ни с кем. И это тоже было страшно. Особенно для родителей, которые даже водили её к Готти. Но та лишь дала успокоительный отвар. Он не помогал. Прошло несколько недель. Астрид лежала в своей кровати без сна, несмотря на выматывающий физически день. Бессонница стала её подругой. Вдруг возле её окна раздалось какое-то шуршание. Сначала Хофферсон не обратила внимания, подумав, что это ночная птица или бабочка. Но шуршание продолжалось, и тогда Астрид поднялась, приоткрыла ставень, и ей прямо на руки рухнул крошечный зелёный дракончик. К его спинке была привязана записка. Астрид почесала шейку малышу, улыбнувшись ему. Ей нечего было предложить бедолаге, кроме воды. Но и этому Жуткая Жуть была рада. Она отпила из чашки, потопталась на столе и, свернувшись клубочком, задремала, оставив недоуменную Астрид стоять с запиской в руках. Девушка распахнула ставень побольше, чтобы свет луны хоть немного освещал клочок пергамента. «Астрид, как ты? Я в порядке, если это тебя интересует. Мы обосновались на острове к югу от Олуха. Как дела дома? Как папа, Плевака, ребята? Если захочешь написать мне в ответ, Огневичок доставит твоё послание.Твой друг И.К.К.»
Астрид много раз перечитала нехитрые строки. Она водила пальцами по корявым буквам и с грустью смотрела на сопящего в её комнатке дракончика. Тоска сменилась негодованием, на этой же самой записке она написала: «Забудь обо всём. Ты больше не принадлежишь этому месту и племени. Ты мёртв для всех. Там и оставайся». Астрид прицепила пергамент обратно к Жути, и та, лениво потянувшись и зевнув, отправилась в обратный путь. Хофферсон не жалела о резких словах. Ей проще было смириться и двигаться дальше, чем жить надеждой. Пусть Иккинг сколько угодно пытается сохранить овец и накормить волков, у него это вряд ли получится. Он ведь уже сделал свой выбор, так пусть придерживается его. Так считала Астрид. Потому что в её глазах лидер — это тот, кто несёт ответственность за свои решения. И всё же письма от него приходили регулярно в следующие две недели. Это были небольшие заметки-наблюдения за новой семьей Иккинга, истории из жизни драконов. Он всегда спрашивал, как дела на Олухе. Она ни разу не ответила с тех пор. Все его письма она сначала хотела сжечь, но потом она стала прятать их «для истории». Возможно, когда-нибудь она расскажет людям всю правду. Ей было просто жаль выбрасывать то, что могло бы быть полезно и интересно племени. Когда-нибудь. Время шло. Тренировки на Арене продолжались через пень-колоду. После гибели Иккинга Плевака потерял всякий вкус к обучению молодняка. Драконов не видели несколько лун на острове. А те, что торчали в клетках, начинали тяготить. Люди начали снова жить обычной жизнью. Они занимались разведением овец и яков, торговлей с соседними племенами. Торговые пути наконец-то стали безопасными. Многим викингам хотелось, чтобы с оставшимися драконами поскорее было покончено. Через месяц должен был состояться праздник осени. Тогда же и было решено раз и навсегда перевернуть эту страницу из истории племени. Через две недели после первого послания Астрид получила ещё одно письмо. Иккинг больше никогда не подписывался, но не в этот раз. Жуткая Жуть, к которой девушка успела уже привыкнуть, всегда появлялась ночью, и для Хофферсон стало почти традицией не спать в ожидании послания. «Астрид, Сегодня я и правда прощаюсь с тобой. К тому моменту, как ты получишь это письмо, Иккинга, которого ты знала, больше не станет. Люди могут быть спокойны, вскоре драконов не останется в этом мире вовсе, мы уйдём в другой мир, который создан специально для нас. Я ни о чём не жалею, кроме того, что не смогу ещё раз увидеть тебя.Твой навеки, И.»
Астрид не ответила и на это письмо, она накормила припасённой рыбкой Огневичка и отправила его в обратный путь. Сон окончательно покинул её. Она вышла из дома и пошла к Арене. Драконы, обречённые на смерть, с тоской и равнодушием поглядывали на двуногую, которая когда-то терзала их и лишь недавно изменилась. Астрид ходила вдоль клеток туда-сюда. Она не испытывала страха. Теперь она знала, что вся вражда была вызвана исключительно недопониманием. Юная воительница вспоминала прошедшие три месяца — неужели так мало времени прошло? — вспомнила, как узнала о дружбе Иккинга с драконами. Как впервые оказалась в небе. Ощущение крыльев за спиной. Вспоминала, как они гуляли вечерами, и он без устали рассказывал то, что узнал от Беззубика и Эльдюра. Она вспомнила и зелёное Чудовище, которое так бестолково попалось, ускорив отлёт Иккинга на пару дней. Впрочем, перед смертью не надышишься… Астрид сама не знала, что она тут делала, на этой Арене, которая когда-то была её мечтой, а теперь лишь сплошным разочарованием… К чему всё это? Зачем страдания этих животных? Всё равно драконов больше не будет на Олухе. И нет никакой нужды практиковаться на них. В голове её ещё не успела сформироваться мысль, как она уже оказалась возле рычага, который отпирает ворота клеток. Механизм заскрежетал, когда Астрид изо всех сил нажала на рукоять. И открылась клетка со Змеевицей. Потом — с Пристеголовом, затем — с Громмелем, Чудовищем и, наконец, крошечной Жутью. В Астрид не было страха перед животными. Почему-то она была уверена, что они её не тронут. А даже если и тронут, то имеет ли это теперь значение? Драконы, привыкшие сидеть взаперти, с недоумением медленно выползали из своих клеток, шипя и тихо стрекоча. Астрид невесело усмехнулась, когда подумала, что Иккинг наверняка смог перевести это неясное бормотание. Она демонстративно отбросила топор и щит, показывая свою безоружность. Пристеголов первым сообразил что к чему и с радостным рычанием взлетел в ночное небо, наверняка с наслаждением распахивая крылья. Неповоротливый Громмель последовал за ним, неровно паря на ослабших маленьких крыльях, как и Жуть, которая прошмыгнула кошкой возле ног Хофферсон, прикуснув ту за ботинок так, в качестве отместки. Чудовище оскалилось, воспламеняясь, но Астрид смело смотрела ему в глаза, не выказывая ни тени сомнения или страха. — Улетай! Найдите Фурию, — сказала она осипшим от долгого молчания голосом, не уверенная, впрочем, что её поняли. Последней уходила Змеевица. Она топорщила шипы на голове и с подозрением поглядывала на человека. — Вы свободны. Улетайте, — снова подала голос Астрид. Змеевица благодарно уркнула и взмыла в небо. Вскоре на Арене осталась одна только Астрид и пустые клетки. Она смотрела в небо, из её глаз лились слёзы. — Прощай, Иккинг, — шептала она снова и снова. Наутро вся деревня снова всполошилась, когда не обнаружила драконов по клеткам. На Совете племени стоял шум и гам. Стоик сидел в кресле вождя, подперев рукой щёку. Ему в общем-то не было никакого дела до того, что драконов больше не стало. Хель с ними. Улетели и улетели. Хотя некоторые викинги, обладающие не столь затуманенным разумом, например, старший Йоргенсон, пытались воззвать к рассудку Стоика. Слюнявый пытался объяснить своему товарищу, что драконы улетели не сами, а кто-то их освободил, ведь не было никаких следов взлома. Надо найти нарушителя. Отпускать драконов на волю — опасно. Те могут начать мстить, могут остаться на Олухе, расплодиться и всё начнётся по новой. Но Стоику было плевать, кто это сделал. Его и месть уже не волновала. Он потерял единственного наследника, любимого сына, смысл его жизни. Как до этого потерял жену. Одному Одину известно, как вождю удалось пережить одно горе, а теперь на его голову обрушилось и новое. «Я, никак, проклят богами. За что только? Где я ошибся?» Астрид стояла возле входа в Большой Зал. Она смотрела в пол и крутила в руках свой топор, проверяя пальцами остроту его заточки. С тоской она думала, что одного из лучших кузнецов больше нет на острове, а второй — скоро сопьётся. Её саму тоже больше ничто не держало на Олухе. Но куда податься, она не знала. В любом случае, до совершеннолетия придётся ещё подождать. А там, она может, уплывёт с торговцами в путешествие. Или пойдёт наёмником. Может, даже уплывёт на большую землю.***
И время на Олухе потекло размеренно и спокойно. Викинги совсем расслабились, так что даже стали скучать по хорошей драке. Племена между собой не воевали, наслаждаясь миром и покоем. Общий враг куда-то делся. Даже те редкие драконы, которых раньше видели в отдалении на безлюдных островах, куда-то подевались. Племя Хулиганов постепенно забывало о гибели будущего наследника. Каждый занимался своим делом. Йоргенсоны — военным ремеслом, Торстоны — шалостями на пару с изучением врачевания, Ингерманы — составлением библиотеки, Хофферсоны — обучением юных воинов. Вся деревня воспряла, окрепла, строились новые дома. Теперь, когда угроза ежемесячных нападений не висела над племенем, заключались новые браки и рождалось больше детей. Астрид сама не заметила, как прошел год с момента «гибели» Иккинга. Боль поутихла, трансформировавшись в стойкое желание покинуть Олух по достижении совершеннолетия. Родители, правда, не одобряли, но Астрид никого слушать не собиралась. Когда мама заикнулась о замужестве, юная Хофферсон заявила прямо, что сбежит и ей все равно, кто и что скажет. В годовщину получения последнего письма от Иккинга Астрид, влекомая неясной тоской, побрела в овраг, где всё началось и всё закончилось. Снова всплывали в голове образы, как будто это было вчера. День подходил к концу, и солнце уже лизнуло по верхушкам деревьев, удлиннив их тени. Астрид воскрешала в голове события прошлого. Минул всего год, а как будто — вечность. Трава, снег, листья — всё закрыло следы присутствия здесь драконов. Хофферсон смотрела на спокойную гладь озера, представляя, как Беззубик вылавливает из него форель. Она обошла кругом всё это место, заглянула в небольшую пещерку, где приходил в себя Иккинг после битвы с Королевой драконов. Погладила рукой валун, на котором они иногда сидели, разговаривая. Прошёл целый год — а как будто всё было только вчера. Стремительно темнело, и Астрид уже собиралась идти назад в деревню, как вдруг ей послышался странный шум, похожий на взмах крыльев ночной птицы, только намного более громкий. Она подняла глаза к чернеющему небу, отбрасывающему последние алые блики заката. И на его фоне девушка ясно рассмотрела силуэт с широкими распахнутыми крыльями. Дракон тяжело опустился перед ней возле пруда, глядя на неё зелёными глазами. Астрид отступила на шаг, инстинктивно вытягивая руки вперёд в защитном жесте. — Б-беззубик?.. — неуверенно спросила она. Дракон мотнул головой, и вдруг на её глазах его тело начало меняться: голова уменьшилась и покрылась отросшими рыжевато-каштановыми волосами, лапы превратились в ноги и руки, чёрная чешуя исчезла, обнажив бледную веснушчатую кожу. Последними исчезли огромные крылья, оставив два красных шрама на лопатках. Человек стоял перед ней на четвереньках, тяжело дыша и, видимо, приходя в себя. Его голова была низко опущена, волосы скрывали лицо. Астрид рукой прикрыла рот, сдерживая крик, который рвался наружу из самой глубины её души. На неё посмотрели когда-то родные глаза. — Здравствуй, Астрид, — голос стал ниже и мужественнее, но это был его голос. — Иккинг…