Белая сирень

Солнце неторопливо вставало над серым городком, не прерывая чуткий сон его жителей слишком ослепительными и яркими лучами, но заставляя ночных зверей скрыться в своих норах. Светило и так нечасто заглядывало в те края, где обосновался Верген, поэтому во время своего редкого появления старалось быть особенно деликатным. Это было на руку тем, кто заглядывал в выструганный в скалах город лишь мельком, тем, кто знал о вечном солнцепеке где-то на другой стороне континента. Путники уже могли начать собирать скромные пожитки и постепенно выдвигаться в сторону следующего места назначения, не боясь за то, что на возвышенностях солнце будет слепить глаза и мешать путешествию. По городу шли двое. Высокий мужчина с волосами цвета платины и двумя мечами за спиной, а за ним юный парнишка в свободной рубахе и накинутом сверху камзоле красного цвета. Но едва ли можно было сказать, что молодой человек шел самостоятельно. Юноша неуверенно стоял на ногах, покачивался, запинался, вот-вот грозясь повалиться на землю. Его то и дело придерживал за плечо шедший рядом путник. — Держись, бард. Еще немного и мы будем на месте. — ведьмак вновь легонько потряс друга за плечо, коря себя за решение оставить Плотву у таверны. На ней путники определенно добрались бы быстрее, но охотник не хотел оставлять лошадь на пустом пространстве, зная о том, что там ее могут заметить гарпии, коими кишели горы. Лютика легко можно было упрятать в каком-нибудь безопасном месте меж камней или в кустах у дороги. Огромную же тушу кобылы запрятать было намного сложнее. Да и в том случае, если Йен со своей свитой проснется немногим позже Белого Волка и трубадура, то отсутствие лошади вызовет подозрение. Геральт в глубине души надеялся на то, что он не столкнется с чародейкой в заброшенной каменоломне, где и находится джинн. Если небольшую группку солдат Стенниса ведьмак одолеет без труда, то вот против колдуньи его шансы на победу были ничтожно малы. Йеннифэр являлась одной из самых могущественных чародеек континента. Она прихлопнет любого одним взмахом руки, даже не посмотрев в сторону несчастного. Кто знает, сделает ли она исключение для связанного с ней мужчины? Вот позади остался город, его стены, а вместе с ними и покой. Со стороны юноши все чаще слышались хрипы и кашель, все отчетливее становился запах сирени, что не давал покоя ведьмаку, ведь за ним чуткий нюх улавливал еще что-то. Что-то знакомое, простое, немного горькое. Однако за сладким ароматом проклятья определить, чем именно пахло от барда, было просто невозможно. Вскоре двое путников преодолели пролесок, за которым и расположилась старая каменоломня, представляющая собой огромный кратер, раскинувшийся на несколько километров. В стенах его то и дело виднелись отверстия, что казались маленькими издалека, но на деле же в них без труда мог протиснуться крупный конь со среднестатистической купеческой телегой. Это были шахты, когда-то давно используемые для добычи камня, угля и прочих минералов, но с появлением в округе монстров брошенные краснолюдами. Некоторые шахты были завалены обломками несущих конструкций вперемешку с громадными булыжниками. Эти столбы и доски удерживали потолки шахт годами, не давали им рухнуть, но ничто не вечно. Дерево прогнило и не выдержало веса породы. Пять из семи туннелей были завалены, остальные же два вот-вот грозились свалиться на голову любопытным посетителям. Даже кашель юноши на мгновение притих, до того был поражен и восхищен открывшимся видом поэт. Огромная каменная пустошь, раскинувшаяся в паре сотен метров под ногами, бесконечное голубое небо и тишина, прерываемая лишь редкими порывами ветра, что заставляли стоящие поодаль сосны лениво покачиваться. Однако, восхищение паренька быстро сменилось ужасом от возникшей догадки. — Г-геральт, ты ведь не собираешься спускаться вниз? Умоляю, скажи, что джинн не находится в одной из этих шахт, что вот-вот могут обрушиться. — сипло произнес менестрель, находя в себе силы сделать пару шагов в сторону обрыва. Так он мог лучше присмотреться к двум отверстиям в скале, в которые, по смелому предположению юноши, собирался пробираться его спутник. К еще большему ужасу барда ведьмак многозначительно промолчал, после чего поспешил протянуть руку и крепко схватить поэта за плотную ткань рукава камзола. Лютика довольно грубо потянули назад, вновь прижимая боком к броне Белого Волка. — Не подходи близко к краю. Еще свалишься, чего доброго. — послышалось над ухом трубадура знакомое ворчание. Казалось бы, ничего в нем не было, кроме недовольства, но юноша и охотник на монстров с удивлением уловили в тихих словах заботу. Впервые за последние дни бледной кожи щек музыканта коснулся слабый румянец. Однако, долго молчать и раздумывать над коротким проявлением чего-то, что напоминало внимание, юноша не мог. — Геральт, это опасно. Тебя может завалить там. Я не собираюсь спасать свою жизнь, рискуя при этом твоей. — торопливо пробормотал менестрель, встречаясь мутным взглядом с пронзительными золотыми глазами. Змеиный зрачок едва заметно расширился, после чего стал еще уже, когда ведьмак прищурился, отворачиваясь и немного расслабляя пальцы, которые все это время продолжали сжимать ткань рукава Юлиана. — А ты и не будешь спасать. Этим ведь займусь я. — невозмутимо произнес Белый Волк, радуясь, что из-за положения Лютик не может увидеть, как дернулся вверх правый уголок губ охотника. — Геральт! — незамедлительно последовал недовольный возглас со стороны музыканта. Эхо голоса артиста пронеслось по каменоломне прежде, чем ведьмак вернул себе привычную серьезность, нахмурился и быстро зажал рот юноши ладонью, вновь прижимая того как можно ближе к себе. Лютик был недоволен таким выпадом со стороны друга, потому начал слабо брыкаться. Проклятье уже достаточно изморило свою жертву, поэтому слабого копошения парнишки в своих руках охотник и не заметил. Однако, бард и сам успокоился, перестав мычать в чужую лапищу. Чуткий слух не мог не уловить незнакомого, но пронзительного крика, доносящегося с противоположной стороны кратера. И крик этот явно был не человеческим. — Веди себя тише, если не хочешь, чтобы сюда наведалась стая голодных гарпий. — глухо рыкнул Геральт, после чего медленно убрал ладонь. По расширившимся в ужасе голубым глазам музыканта было ясно, что голосить тот больше не будет. — Ты останешься здесь, в кустах у пролеска. Здесь тебя не смогут услышать или учуять. Я же пойду один, достану джинна, освобожу его там, где он не натворит дел и вернусь к тебе уже с желаниями и грамотной их формулировкой. Тебе я больше доверять их не буду. Достаточно на твой век бед от магических существ. Хотел бы Юлиан возразить, да не смог. Геральт был абсолютно прав. Последняя встреча менестреля с джинном чуть было не стоила барду жизни, а в небольшом путешествии до шахт проклятый трубадур, от которого за версту разило сиренью и кровью, будет только обузой. Чего доброго, звуки и запах привлекут чудовищ. — Ты…прав. — вздохнул парнишка, опустив голову. Он впервые не стал настаивать на том, чтобы продолжить путь бок о бок с другом, ведь впервые на кону стояла слишком высокая цена, что была не сравнима с гордыней поэта. Однако, заметив, как тоскливо и печально опустил голову бард, ведьмак смягчился. Золотистый взгляд стал чуть теплее, а голос уже не резал слух, словно серебряный клинок. На плечо юноши аккуратно упала горячая, большая чужая ладонь, заставляя вновь поднять взгляд. В который раз лен и золото пересеклись. — Я постараюсь вернуться как можно быстрее. Если что-то случится, зови. Мы будем не так уж и далеко друг от друга. Я услышу. — тихо и как-то успокаивающе говорил ведьмак, вглядываясь в уставший взгляд менестреля. Пальцы невольно сжали плечико чуть сильнее и охотник поторопился убрать руку, будто он и вовсе может навредить столь безобидным движением музыканту. "Я услышу". Слишком уверенно произнес воин эту фразу, будто и сам верил, что услышит. Услышит зов поэта, бросит все и придет на помощь. Так было всегда, есть и будет. — Вон та каменная тропа, идущая вдоль стены, ведет прямо к нужной шахте. Ты сможешь выйти на ее начало и сразу же меня увидеть, если что-то пойдет не так. — поторопился Волк отбросить ненужные мысли и продолжить успокаивающую беседу. Было необходимо дать Лютику понять, что тот сможет наблюдать за ситуацией и контролировать, иначе ведь тот изведется, да еще и сам на рожон полезет. Голос ведьмака, такой непривычно мягкий, тихий и внушающий доверие, был желаннее и слаще любой колыбельной. В голове Лютика промелькнула совсем уж глупая, но здравая мысль. А может быть стоит признаться? Может быть тогда у охотника не будет причины идти в шахту? Может… — Будь осторожнее. — это все что может выдавить из себя бард, ненавидя свое существо с каждой секундой все больше. Однако пересилить себя Юлиан не может. Страх все еще сильнее и напористее голоса разума. Он пробирается в самые затаенные уголки наивной, испуганной, умирающей души. Юлиан только тихо просит всех существующих богов о возможности еще раз увидеть того, кто стал причиной проклятья. Того, кто занял мысли и сердце, разум и душу. Геральт окидывает юношу каким-то странным, нечитаемым взглядом. Плечо все еще помнит тепло чужой ладони, а менестрелю все больше кажется, что буквально через мгновение, без этого спасительного тепла, он продрогнет до костей. И только искрящееся золото глаз не позволяет холоду пронзить сердце. — Буду. — едва слышно шепчет охотник и, только благодаря железной выдержке и воле, разворачивается в сторону дороги, ведущей к шахтам. Юлиан не видит, как янтарные глаза загораются еще ярче лишь от одной случайной мысли. «Лишь от меня сейчас зависит судьба Лютика». Охотник не может думать о другом, бесшумно спускаясь по горной тропе, пробираясь в шахту, рыская по ней с четверть часа, счастье, что эликсир сделал свое дело и дал ведьмаку возможность достаточно хорошо видеть в темноте. Но все не может идти по плану. Юлиан думает лишь об одном, чувствуя, как его сердце останавливается на мгновение, а цветы до боли упираются в небо. Спустя пятнадцать минут, которые менестрель провел в придорожных кустах, избавляясь от соцветий сирени, где-то вдали слышится страшный грохот, оставляющий за собой эхо, способное поднять из могилы мертвого. «Лишь бы Геральт был жив».