Дипломник

Прихрамывая, Чанёль подходит к кухне и останавливается около входа, прислоняясь плечом к стыку. Он весь сжимается, пытаясь слиться со стеной, потому что чувствует себя виноватым. Зная, что слова извинений пустой звук, он всё ещё не понимает, как правильно сглаживать погрешности. Кажется, у него никогда не получится понять Бёна. Мужчина передвигает вещи на подоконнике, заглядывает в каждый угол и только обернувшись замечает, что пачка у Ёля в руке. Эта немая застывшая сцена разрывает и Чанёля на куски, потому что сгорбленный заведенный мужчина медленно выравнивается, поднимая подбородок, и меж бровей пропадает складка. Всё лицо разглаживается, стирая эмоции, и всё, что парень может — это поймать чужой медленно поднявшийся взгляд к глазам. Больше ничего.       — Возвращайся в постель, — ровно произносит Бён, обходя стол и протягивая руку. Чанёль удобнее сжимает в ладони пачку, комкая бумагу, и по мере приближения мужчины поворачивается спиной к проёму двери. В спину неприятно вбивается стык, но он этого не ощущает. Места достаточно для того, чтобы поместиться им обоим. Чан чувствует себя подавленным от чужого взгляда и слишком выпрямленной спины. Мужчина буквально возвышается над ним, пытается задавить и настойчиво держит руку протянутой.       — Я сожалею.       — Я в курсе. Иначе ты бы не пришёл.       — Бэкхён, — вздыхает Чанёль, ласково глядя на мужчину. И это — первый шаг. Чужое лицо трескается: дрогнули губы, брови, эти глаза… сколько они скрывают! Ёль медленно отводит чужую ладонь в сторону и приближается к напряженному телу. Бён не обнимает в ответ, когда парень обхватывает его за спину двумя руками. Бён вздыхает. Бён напряжен до такой степени, что Пак сомневается, кого он всё-таки обнял: камень или человека.       — Поговори со мной, — дыхание опаляет обнаженное плечо. — Уже можно.       — Я не хочу об этом разговаривать.       — Хочешь, но сдерживаешь себя — так ведь нельзя. Мужчина снова вздыхает. Возможно, закатывает глаза.       — Отдай мне пачку и вернись в кровать.       — Нет.       — Твоя настойчивость сейчас неуместна.       — Твоя скрытность тоже, — фыркает Чан. — Я делюсь с тобой всем, а ты со мной ничем — несправедливо.       — Ладно, — вздыхает Бён, опуская ладони на его плечи, мягко отталкивая, — ничего не отдавай, просто отпусти меня. Чанёль наоборот сильнее прижимается к мужчине, вжимает его в проход, придавливая свои же руки, и не даёт двинуться.       — Вздумаешь дёрнуться — сделаешь мне больно. Ты же не хочешь сделать мне больно?       — Пак Чанёль, — едва не рычит мужчина.       — Да, господин Бён? Слышится тяжёлый вздох. Ёль ждёт ещё минуту, потом плечи опускаются и мужчина сам по себе приваливается к стыку. Теперь его нужно поддерживать, а не держать на месте. Кажется, это уже второй шаг.       — Поговори со мной, — шепчет Чан, упираясь виском в чужое плечо. — Поговори со мной, Бэкхённи. Вот увидишь — тебе сразу станет легче. Если хочешь, мы ничего не будем обсуждать. Я просто тебя выслушаю и всё. Хочешь? Бён молчит. Его руки всё ещё свисают вдоль тела и… всё. Никакой явной реакции. Холодное молчание, бездействие, равнодушие. Чанёль не знает, что делать дальше. Он никогда так себя не вел со своим парнем, он даже не думал, что это подействует, но Бён настолько устал, что немного поддался. Ёль ждет ещё, ещё и ещё, но мужчина молчит, кажется, даже не дышит. И теперь Чанёлю обидно, потому что он старается сделать хоть что-нибудь, но отклика не видит от слова совсем.       — Ты всегда говорил мне, что нужно быть честным и откровенным, — напоминает Чан, распуская замок рук, чтобы отклониться, — но почему-то по твоим правилам играю только я. Нечестно получается, что ты всегда в курсе, что я чувствую, о чем думаю, мечтаю, а что я знаю о тебе, Бэкхён? В чужие глаза смотреть бесполезно: они слишком пусты, слишком… равнодушны к тому, что он говорит. Но Ёль уверен, что говорит правильные вещи.       — Чтобы узнать тебя, мне приходилось наблюдать. Ты человек слова и действия. По тому, как ты себя ведёшь со мной, я могу определить степень твоей любви ко мне и… всё. Ты совсем не разговариваешь со мной. Я живу с человеком, которого совершенно не знаю. И как же, я по-твоему, должен понимать важность своего присутствия в твоей жизни? Как я должен понимать степень влияния, которое оказываю на твоё существование? — Чанёль отступает. Бросает на стол пачку и снова поднимает взгляд на мужчину. — Скоро будет полгода, как мы вместе, но что за это время я смог узнать? Ты сам-то хоть задавался этим вопросом?.. Никакого проблеска в глазах. Никакого отклика.       — Что ж, — Пак моргает, опуская взгляд на чужое плечо, — я предлагаю, или может быть даже прошу — сам не знаю. Но я не требую от тебя длинного рассказа начиная с детства, заканчивая нынешним. Если тебе будет угодно довериться мне, то я всегда рядом. Бён усмехается, глядя на него через бесстрастную маску.       — По-моему, ты настаиваешь.       — Правда? — Ёль приподнимает уголок губ, но глаза-то… глаза! — Тебе кажется. В конце концов, он отступает ещё и ещё. А потом и вовсе отходит от кухни и медленно, прихрамывая, добирается до спальни, где плюхается на кровать и не знает, что сейчас произошло. Он ложится на подушку и ждёт, когда же мужчина придёт, чтобы поговорить, но Бён не приходит. Видимо, он ещё не готов. На следующий день Чанёль просыпается позже обычного. Он ещё не очнулся до конца, но уже сквозь дрему непроизвольно прислушивается к звукам в доме. Ёль любит просыпаться вот так, словно всплывает на поверхность, прорезая своим телом воду. В квартире тихо, напряженно тихо. Он открывает глаза медленно, промаргивается раз, два, три и хмурится, пытаясь расслышать хоть что-нибудь. Хоть какой-нибудь звук. Тело устало и требует движений. Чанёль поворачивается на спину с тихим шипением и упирается сонным взглядом в потолок, стараясь чаще моргать, чтобы снова не заснуть. Двигаться пока не стоит, лучше немного полежать, дать крови прильнуть к охладевшему бедру. Ещё немного и парень приподнимается на локтях, обыскивая взглядом комнату. Телефона рядом нет, который час он не знает, но складывается впечатление, что уже обед. Открытые шторы в конце комнаты впускают солнечный свет. Возможно, уже даже час дня?.. Чанёль поднимается аккуратно: садится на кровати, затем руками помогает себе спустить ноги на пол и уже устает. Боже, неужели это его тело?.. Он так беспомощен, что самому неприятно. Упёршись ладонью в тумбочку, Пак медленно поднимается на ноги и немного стоит. Сначала около кровати, упёршись ладонями в стену, затем сдвигается с места в сторону шкафа. В коридоре такая же тишина. На кухне никого не видно. Неужели Бён куда-то уехал?.. Чанёль не идёт проверять гостиную. Он направляется в ванную, где по ощущениям проводит слишком много времени. Сейчас он чувствует себя разваливающимся, и это не только потому, что внутри всё перемешано из собственных чувств и недовольства вчерашним недоразговором, но и потому, что сегодня они всё-таки купят трость. На самом деле Чанёль себя сейчас ненавидит. Он это понимает, когда обессиленный выходит из ванной и прислоняется плечом к стене в коридоре. Зная ситуацию, понимая своё тело, ощущая его, чувствуя, что не справляется с нагрузкой, Пак всё равно не горит желанием покупать вещь, в которой нуждается. «Это всего лишь трость», — пытается уверить себя Чан, прислоняясь лбом к стене, но почему-то понимание вспомогательного элемента сильно искажено. Чанёль думает: купим трость, — и я официально буду неполноценным. Словно признание поражения. Так что же это такое? Как это называется: равнодушие к своему здоровью и будущему? страх? бессилие? отказ переступать через себя? отказ помогать себе?..       — Чанёль? Парень поднимает взгляд и слабо улыбается, заметив мужчину около двери в гостиную. Он прикрывает дверь локтем, держа в руках их телефоны и книгу. Чан заставляет себя отодвинуться от стены и медленно приближается к Бёну. Он целует его в щёку и приходит мимо на кухню. Проверив пальцами температуру чайника, Ёль передвигает его на конфорку поближе и зажигает газ. Есть ничего не хочется, нет аппетита. Он садится на бёновский стул, потому что он ближе, и ставит локоть на стол, подпирая голову. Мужчина заходит следом, кладёт вещи на стол и подходит к холодильнику. Он даже не спрашивает, будет ли Пак что-то есть — молча готовит ему завтрак. Ёль переводит с чужой фигуры взгляд к книге и прищуривается, пытаясь рассмотреть название. Кажется, это сборник статей в мягкой обложке. Чанёль не придаёт этому значения, в конце концов, у мужчины очень много работы, которая скопится за этот отпуск. Боже мой, сможет ли Бён всё это разгрести и навести порядок в своём расписании?..       — Который час? — наконец произносит Ёль.       — Начало первого. Уже двенадцать, как он и предполагал.       — Почему ты не разбудил меня?       — Не хотел тебя будить, — ответил Бён, снова открывая холодильник, — мне нужно было подумать. Вот как. Значит, вчера ему удалось-таки задеть струны чужой души. Однако, судя по чужому виду и отсутствующей интонации, ждать парню ничего не стоит. Если выбор и был сделан, то точно не в его пользу.       — Ты давно проснулся?       — В семь.       — Так рано? — Чанёль приподнял брови, глядя на стол. Ладно, кажется, они оба не совсем настроены на разговоры. Мужчина ставит перед ним тарелку с завтраком и йогурт с чайной ложкой. На плиту опускается небольшая кастрюлька с водой, упаковка хрустит в чужих руках, но Ёль не оборачивается, чтобы взглянуть на чужие действия. Он опирается на слух, который его сегодня сильно подводит. Вот снимают с конфорки чайник, передвигая дальше. Вот открывается шкаф и звенит чашка, легонько опускаясь на кухонную тумбочку… В конце концов, когда парень добирается до йогурта, Бён садится напротив со свежесваренной лапшой и разогретым соусом, а перед Паком появляется чай.       — Ты готов ехать?       — Готов.       — Хорошо. Кажется, его успокаивает ответ. Чан замечает, как плечи опускаются и движения становятся менее скованными, чем прежде. Видимо, Бён думал, что он передумает, но Пак ведь обещал! А обещания нужно сдерживать, даже если очень не хочется. Чай остаётся на столе практически не тронутым. Ёль возвращается в спальню: немного стоит у открытого настежь окна, пытаясь понять, насколько холодно на улице, затем неспешно одевается. Сегодня он надевает джинсы, футболку, растянутый вязаный свитер и достаёт из сумки легкую куртку. Она немного измята и сидит на плечах не так, как обычно, но надевать пальто уже не хочется. Даже если он замёрзнет, то ничего страшного не случится. Бён управляется с едой намного быстрее парня. Он успевает помыть посуду, допить паковский чай и двинуться в спальню. Мужчина одевается точно так же, как Чанёль, и жестом просит выходить из комнаты. Чанёль решает зайти в туалет, а когда выходит, то Бён уже обут и проверяет карманы, удерживая под рукой выписки из больницы.       — А это зачем?       — На всякий случай. В лифте, на улице, в машине… они молчат до самого приезда в магазин. Чанёлю ужасно не хочется выходить и мужчина это замечает, поворачивая к нему голову. Он ничего не говорит, потому что говорить бесполезно, лишь кладёт руку на его ладонь и сжимает, словно говорит, что всё будет в порядке. Чан говорит себе: «так надо» и ненавидит себя за это. Потому что «так надо» уже в глотке стоит, а толку от этих слов никакого — сознание всё равно не принимает то, что происходит. В магазин первый заходит Чанёль и сразу же останавливается у входа. Глаза разбегаются от обилия медицинской атрибутики. Она везде: на стенах, на прилавках, даже на полу, черт возьми. Здесь столько всего начиная с тонометров, заканчивая ходунками, инвалидными колясками…       — Чанёль. Бён закрывает его от консультанта, стоящего за кассой. Ёль чувствует, как необъяснимо греет спину чужая ладонь, и не знает, куда себя деть. Сердце буквально выпрыгивает из груди, а сам парень не знает, почему так сильно переживает и чего на самом деле боится.       — Здравствуйте! — слышится совсем рядом. — Чем я могу вам помочь? Чанёль резко вдыхает воздух и ошарашенно поворачивается на знакомый голос, выглядывая из-за бёновского плеча. Мужчина тоже оборачивается назад, не понимая, что его так удивило, и здоровается в ответ.       — ИнСон, — выдыхает Чанёль. Консультант хмурится, быстро оглядывая его тело на наличие причины, по которой он мог бы здесь оказаться, но ничего не находит. Холодные глаза медленно приобретают некоторую ясность, спина выравнивается, плечи расправляются и… он первый задаёт вопрос. Он видит, что Пак не может ничего сказать.       — Какими судьбами, Чанёль? Невозможно.       — Что ты здесь делаешь?       — Работаю, — усмехается тот. — А вот что здесь делаешь ты? Слова застряли. Ёль чувствовал себя смертельно раненным. Заплывший взгляд сам по себе метнулся к Бёну, который, казалось, дожидался от него негласного разрешения влиться в разговор.       — Нам нужна трость, — Бён зарядил пистолет…       — Ему?       — Ему, — … и выстрелил.       — Какого рода травма? — поинтересовался парень, жестом указывая в сторону тростей. — У нас много моделей: для повседневного пользования исключительно для опоры, есть для быстро устающих, для физически ослабленных… Бён снова всё взял в свои руки. Чанёль двинулся к многочисленным стульчикам и обессилено завалился на один из них, выравнивая ногу.       — Ему тяжело подниматься, когда он сидит.       — Есть двухуровневая трость, — донеслось до Пака, — человек опирается на нижний уровень, затем переносит руку к рукояти. Ручка мягкая, верхняя регулировка по высоте 79-95 сантиметров, нижняя… Он смотрел на всю эту медицинскую технику и чувствовал, как паника постепенно овладевает им. Дыхание сбилось, тяжесть навалилась на грудь и страх, как сеть, окинул его с головы до ног. Он непроизвольно дернулся, накрывая локтем голову и сжимаясь. Ему всего лишь было страшно, ничего сверхъестественного, если не учитывать жалкие попытки спокойно вдохнуть.       — Эй, Чанёль. Неожиданно перед глазами мелькнул мужчина. Он присел перед ним и сжал его ладонь, аккуратно опуская руку с головы. Обеспокоенные глаза резали лицо метающимся взглядом. Одного его прикосновения достаточно было для того, чтобы почувствовать себя в безопасности. Он не грохнется, пытаясь встать, не сойдёт с ума, паникуя без причины. Рядом с мужчиной он чувствовал себя маленьким мальчиком, идущим с мамой за руку. Бён дарил ощущения, сравнимые с родительскими. Одного его появления было достаточно для того, чтобы весь этот навалившийся ужас начал развеиваться. Он не один.       — Всё хорошо?       — Нет, — парень покачал головой и вздохнул настолько глубоко, насколько мог.       — Всё будет хорошо, Чанёль. Скоро мы уйдём отсюда.       — Не с пустыми руками, — шепнул Пак.       — Нет. Бён его жалел. Прямо сейчас он смотрел на него так, как никогда ещё не смотрел. Всё его лицо было переполнено сожалением и лаской. Он хотел того же, что и Чан, но это было невозможно. Они не могли уйти без ничего. Им нужна была опора и если одному физическая, то другому моральная.       — Давай сделаем это, — тихо предложил мужчина. — Сделаем и уедем. «Так надо». Он не мог больше причинять себе такую боль. Бён не сможет быть рядом всегда. Он должен научиться самостоятельности в это тяжелое для них время.       — Давай, — бесчувственно шепнул Чанёль. Бён поднялся с места, отходя к ожидающему его консультанту. Заполненные слезами глаза практически ничего не видели. Пак сморгнул пелену, не сразу замечая, что джинсы впитали влагу. Мужчина вернулся не один, да ещё и с тростью. ИнСон сел рядом с ним на стул и подставил под руку прямую обычную трость.       — Стандартная опорная трость, надёжная, не скользит засчёт наконечника, быстро не изнашивается, минус — не регулируется по высоте. Попробуй подняться.       — Как вставать? — тихо спросил Чанёль. — На что опираться?       — Держи трость со стороны здоровой ноги, подсядь ближе к краю сидения, обопрись рукой о стул, второй налегай на трость. Левую ногу продвинь чуть вперед, переведи вес тела на руки и поднимайся на здоровую ногу. Чанёль не сразу понял, подходит ли ему эта штука. Он определённо понимал, что для ходьбы ему подойдёт даже самая простая трость, но для того, чтобы подняться с места, нужна дополнительная опора. Эта трость была вроде бы достаточной для того, чтобы опереться, но что-то всё-таки было не так…       — Может, не привык ещё? — предположил Чан, поднимая взгляд на Бёна, хотя следовало бы смотреть на консультанта.       — Нужно измерить расстояние от пола до запястья. Пока ИнСон отошел, Ёль не знал, куда себя деть. Трость была такой… чужеродной. Чтобы привыкнуть, ему придётся учиться правильно ходить и вставать. Он попытался сделать хотя бы пару шагов, но так и не понял, куда нужно переносить вес, и бедро всё равно прострелило болью. Но даже после измерения высоты и угла локтя Чанёль так и не понял, что ему подойдёт больше. Подниматься с обычной тростью было несколько сложнее, чем с двухуровневой, но ведь и перед ним не было ничего, на что можно было опереться. Около кровати есть тумбочка, на кухне есть обеденный стол, в корпусе можно опереться на парту, в транспорте (хотя вряд ли он будет кататься на автобусах и троллейбусах) и то есть поперечные и вертикальные поручни. Но даже при всём этом Чанёль не понимал, что будет для него лучше. Удобно совсем не было, скорее непривычно и немного повышалась нагрузка на почти здоровую левую ногу. В конце концов Ёль прошелся по всему доступному периметру магазина вместе с телескопической тростью и остановился около мужчин, поднимая рассеянный взгляд на Бёна.       — Эту? — вопросил ИнСон. Чанёль пожал плечами.       — Эту, — кивнул Бён. — Если что, вернемся за второй.       — Замок защелкнут, длину сохраняем, наконечник съёмный, чаще проверяйте его и меняйте — это увеличивает сцепление с поверхностью. Трость алюминиевая, рукоять анатомическая, резиновая, мягкая. Пак остался на месте, пока мужчины двинулись к кассе. ИнСон продолжал вещать о трости, напомнил, как подниматься, садиться, ходить и только потом зашёл за стойку. Чан подошел, неуверенно пытаясь одновременно переставить трость с ногой и правильно опереться, но удавалось плохо.       — Юра должна знать? — не отвлекаясь от пробивания чека, вопросил ИнСон. Он спросил так, словно ничего страшного не случилось. Так, словно он спрашивал о чём-то отдалённом и совсем неважном. Так, словно…       — Нежелательно, — шепнул Чанёль. — Я сам. Я… сам.       — Первое время будет сложно свыкнуться с мыслью, что тебе придётся ходить с тростью. Но ты быстро привыкнешь, если будешь чаще двигаться по дому. Будут вопросы — звоните, пишите, — он достал из ящика визитку и положил перед ним. — Я прохожу переподготовку на мануального терапевта, скоро окончу обучение. Будет нужда — обращайтесь. «Чо ИнСон травматолог-ортопед Контактный номер…» Бён расплатился и жестом указал на выход, складывая бумажник в карман. Чанёль неловко двинулся вперед, стараясь ступать по памяти, как объяснял консультант. Уже выбравшись на улицу, Ёль как можно скорее добрался до машины и неловко застыл, дожидаясь, пока разблокируют двери. Бён подходит сзади, снимает сигнализацию и открывает перед ним дверь. Недоумение сваливается на паковскую голову, потому что забраться в машину — это не сесть на стул. Чанёль буквально сходит с ума, быстро опуская трость. Ему казалось, что на него смотрят все кому не лень, но это было не так. Мужчина сел на водительское сидение, внимательно осмотрел его, заметив обилие эмоций на лице и напряженность в плечах. Тихо вздохнув, Бён завел машину и съехал с места.       — Он знаком с твоей сестрой?       — Это её парень.       — Ты в самом деле оповестишь её об этом?       — Когда-нибудь, — туманно ответил Чан, отворачивая голову к окну. Больше они не разговаривали. Едва они остановились на парковке у дома, как Чанёль открыл дверь. Поставив трость на асфальт, он максимально приблизился к концу сидения и аккуратно спустил правую ногу на землю, затем упёрся рукой в трость и опустил здоровую ногу. Бён обошел машину и сильнее открыл дверь, помогая ему безболезненно выбраться наружу. Вышедшая навстречу соседка удивлённо проводила его взглядом и села в машину. Чанёль видел, как она проводила его взглядом из окна, когда проезжала мимо. Мужчина захлопнул дверь и, немного отойдя, позволил ему первому выйти из парковочного ряда. Ещё немного и открылись двери подъезда, теперь ему придётся добраться до второго этажа и войти в лифт. Чан честно держался до последнего, неустанно поджимая побелевшие губы и дрожа от собственной ущербности. Войдя в квартиру, он, не присаживаясь, стянул с себя куртку и аккуратно повесил её на крючок, затем стянул ботинки с пяток (которые толком не зашнуровывал) и медленно без трости двинулся в сторону ванной. Зная своего парня, он даже не стал закрываться — просто прикрыл дверь и закрыл глаза, вслепую добираясь до раковины. Достаточно было один раз всхлипнуть, чтобы всё, что он сдерживал в себе, вырвалось наружу. Стоять было тяжело, особенно без опоры. Эта мысль ударила по больному, вынуждая упереться руками в бока раковины. Дрожащие плечи накрыли чужие ладони, вынуждая вздрогнуть. Бён медленно спустил руки на его пояс и обнял, крепко прижимая к себе.       — Поплачь, малыш, дома можно, — шепнул мужчина, прислоняясь виском к его плечу, — дома можно всё.