Дипломник

Чанёль избегает этого разговора. По-другому не может — знает, что задохнётся. Мужчина напрямую сказал, что даёт ему время подумать о ситуации, но принять решение им всё-таки придётся. Пак неразумно подумал, что решение уже давно принято, и кивнул, позволяя Бёну оставить за собой последнее слово. Эти три дня были для парня сложными как ни крути: мало того, что на носу был госэкзамен, так ещё обновилась тема здоровья и поехала не в ту сторону психика. Парень понимал: сдерживая себя, свои эмоции и ощущения, закрывая на них глаза и создавая видимость задумчивости и спокойствия, он не делает лучше. Да, он пытался сконцентрироваться на предполагаемых билетах, которые ему дал Бён, но его всё равно не хватало надолго. Сознание постоянно пыталось вернуться к мыслям о том, что его ждёт дальше. Он пару раз открывал сайт санатория, но даже с учётом положительных отзывов и красиво расписанных возможностей Чан не особо впечатлился перспективой променять Бёна на это. Всё, чего он хотел, находилось здесь, в этом доме с этим человеком, и он не знал, как эту очевидную мысль донести до чужого ума. В любом случае, Бён правда долго ждал. Наверное, поэтому он счел нужным спровоцировать разговор, пока они оказались в одной комнате, занятые своими делами: он пришел сварить кофе, а Чан сидел около открытого окна, лениво размазывая йогурт по стенкам баночки. Поставив турку на огонь, Бён повернулся к нему, складывая руки на груди. Пак скосил на него взгляд и понял, что мужчина даже не моргает.       — Что? — тихо спросил Ёль. — Этот йогурт испорчен, и я умру в течение пяти минут? Бён фыркнул.       — Давай поговорим, — предложил он. Чанёль беззвучно цокнул и перевел взгляд к окну. — Я думаю, пора. Этот разговор всё равно состоится.       — Пусть он состоится позже? Чем позже, тем лучше.       — В нашем доме это правило не сработает. Парень отставляет йогурт, недовольно качнув головой.       — Чанёль, ты же понимаешь, что нам нужно, чтобы ты туда поехал, — констатирует Бён.       — Не «нам», а тебе, Бэкхён, — возражает Пак. — Это ты настаиваешь. Мне-то как раз хочется остаться дома, провести это чёртово лето с тобой даже если ты будешь пропадать на работе.       — Я понимаю твои желания, но сейчас это не актуально. Нет ничего важнее твоего благополучия, нужно поехать и разобраться с твоим здоровьем раз и навсегда. Чан хмыкает, зло взглянув на мужчину. Тот осекается, на мгновение потеряв контроль над лицом.       — «Раз и навсегда»? Эта сказка не про меня. Бён вздыхает, видимо, поняв, что что-то доказывать сейчас — гиблое дело. Чан думает, что будет стоять на своём, потому что он очертил границу и не хочет, чтобы через неё кто-либо проходил.       — Малыш…       — Нет, — мгновенно реагирует Ёль, оскаливаясь, — не смей использовать эти слова для давления. Я не поддамся на нежность, Бэкхён. Говори со мной на равных.       — Не воспринимай всё в штыки, — примиряюще произносит мужчина. — Я не собирался давить на тебя.       — Но именно это я и чувствую, — реагирует Ёль, ровно садясь за столом. — Зачем ты заводишь этот разговор, если прекрасно видишь, что я не хочу никуда ехать? Почему ты заставляешь меня делать то, что я не хочу?       — Потому что я пытаюсь стабилизировать ситуацию, — терпеливо произносит мужчина. — Потому что я хочу, чтобы тебе стало лучше и легче жить… в сложившейся ситуации. Чанёль оскорблённо хмыкает:       — Называй всё своими именами, ладно? И перестань уже быть таким аккуратным. Будь честным со мной! Ты не смягчишь меня этим. Руби с плеча, раз уж мы ругаемся.       — Как раз таки ругани я и не хочу.       — Правда? — наигранно удивляется Ёль. — Ты сознательно пошёл на разговор, хотя прекрасно видел, что я не хочу этого. Ты вызываешь во мне раздражение тем, что игнорируешь моё нежелание копаться в этом. Уж ты-то точно знал какая будет реакция, и всё равно заговорил со мной. Ругаясь со мной — будь честным с самим собой, Бэкхён. Мужчина терпеливо выдыхает и не глядя выключает конфорку. Попил кофе, называется. Бён суровеет на глазах, и Чанёль внутренне содрогается от того, как сильно изменились черты лица и взгляд. Взгляд… особенно. Он неколебим, настолько… твёрдый и острый, так сильно отдаёт недовольством, что парень сжимает пальцы в кулаки, лишь бы не было заметно проявившейся дрожи. Он не привык его видеть таким. Чан осекается, понимая, что не выстоит против Бёна. Мужчина так давно показывал ему эту свою сторону личности, что Ёль забыл о её существовании. И это до безумия раздражает, что кто-то имеет такую власть над ним, заставляя его бояться, а сердце биться сильнее только от одного взгляда и напряженных чужих плеч.       — Мы не будем здесь разговаривать. Это нечестно. Нечестно! Чанёль стискивает зубы и озлобленно смотрит на него, потому что это невыносимо. Даже сейчас Бён помнит о паковской тупой особенности, не хочет во второй раз становиться причиной его паники, хотя от одного его молчаливого вида у Ёля сердце колотится так, что дышать через нос становится трудно.       — Боишься, что я задохнусь от паники? — выплёвывает Ёль. — Руби прям здесь, чтобы меня согнуло.       — Чанёль! «Нечестно», — обессиленно думает Ёль, чувствуя, как в животе всё закручивается от страха. Такое ощущение, что все органы задрожали, в животе словно землетрясение, буря, и дышать становится заметно труднее. Бён снова осекается, смягчаясь.       — Выйди из комнаты, — понижает тон мужчина.       — Ты первый, — проглатывая слоги, еле произносит парень.       — Господи, Чанёль, — Бён огорчённо смотрит на него, — зачем ты это делаешь? Зачем ты пытаешь нас обоих? Просто соглашайся. Ты же прекрасно знаешь, что всё это делается только для тебя. Ёль с трудом упирается ладонью в соседний стул и устало смотрит на мужчину из-под бровей. Бессильно. Пораженно, но всё ещё пытаясь сопротивляться. Наверное, поэтому Бён со вздохом на мгновение закрывает глаза и выходит в коридор. Он позволяет ему собрать остатки никому ненужной гордости и выступить против него снова. Пока Чанёль пытается взять себя в руки, медленно поднимаясь из-за стола, он понимает: если бы Бён остался — он бы задавил его, заставил принять решение против воли, и тогда бы Чан не смог простить за это ни себя, ни его. А теперь они безуспешно будут пытаться доказать друг другу что-то… абсолютно лишенное смысла, портя отношения, огрызаясь друг на друга. Из двух зол выбирают меньшее. Бён выбрал вариант, на который хотя бы немного сможет повлиять. Мужчина сидел на кровати, когда он вошёл в комнату. Быстро окинув его взглядом, он немного приосанился, словно готовясь отражать атаку. Ёль едва вернул себе самообладание, и ему не совсем до отстаивания своих прав, но он всё же говорит, что не хочет никуда ехать и ему всё равно на то, что будет дальше, потому что нога в любом случае будет доставлять проблемы хоть с реабилитацией, хоть без неё.       — Ты не прав, — отмечает мужчина, — там огромный комплекс возможностей, Чан. Это уровняет ситуацию и укрепит твое тело — разве не этого ты хотел раньше?       — Не манипулируй мной, — отрезает Ёль, обходя кровать к окну. — Да, я хотел этого, и прекрасно справлюсь сам.       — Мы за два месяца не смогли набрать больше трёх килограмм, а ты говоришь о таких масштабных изменениях!       — Перестану сидеть на диете, — возражает парень, оборачиваясь.       — Ты не можешь перестать соблюдать диету из-за препаратов, которые подорвали твой желудок, — справедливо отмечает Бён. — Хочешь обречь себя на вечные прогулки до туалета? Давно не рвало? Давно не сводило живот от диареи? Слов не находится, чтобы возразить. Чанёль понимает, что резко сдаёт позиции, потому что правда в любом случае на стороне мужчины.       — Придумаю что-нибудь.       — Это слова мальчишки, — жестко реагирует Бён, — а передо мной стоит взрослый парень, мужчина, который должен заботиться о своём здоровье и благополучии. У тебя в аргументах ничего нет, только эгоистичное желание остаться дома. Зачем ты сопротивляешься?       — Потому что я не хочу! — восклицает Чан, взмахнув руками. — Если ты не знал, то есть такие слова! Просто тупо не хочу, Бэкхён. Я не считаю, что мне это нужно. Я просто хочу остаться дома, продолжать здесь страдать, быть здесь с тобой — в этом я нуждаюсь больше, чем в не пойми скольких неделях якобы реабилитации. Она мне и не всралась! Бён устало потирает лицо ладонью и зачёсывает волосы назад. Ёль знает, что это совсем не аргумент, что это не последнее лето, которое они могут провести вместе, что ещё будет время, которое они смогу провести вместе, что ему нужно поехать и понадеяться на медицину снова, но он не хочет. Устал. Эта кровать между ними как поле боя, стена, пропасть, через которую невозможно перепрыгнуть.       — Когда-то я пообещал тебе, что рядом со мной ты будешь в безопасности, что я смогу дать тебе всё, в чем был бы заинтересован сам, что я защищу тебя, но я и не предполагал, что защищать придётся от тебя же, — вздохнул мужчина. — Если тебе всё равно на плюсы реабилитации, если тебе плевать на твоё будущее, если тебя ничто не интересует, то у меня остаётся последний вариант, — разводит руками Бён. — Пожалуйста, сделай это ради меня. Грязно. Какая грязная игра. Ёль неосознанно отступает назад и сжимает руки в кулаки, зная, что на эту провокацию он точно поведется.       — Скажи ещё «ради нашей любви», и я прямо сейчас начну собирать сумку, — обессилено огрызнулся парень.       — Ради нашей любви, — смиренно произнёс Бён.       — Господи, Бэк! — взорвался Ёль. — Не заставляй чувствовать меня вину. Только её не хватает, чтоб я вздёрнулся! Чан знает, что Бён осознает силу этих слов, и всё равно давит, давит, давит!       — Пожалуйста, сделай это ради меня.       — Ради тебя я останусь здесь, дома. Я здесь нужнее, — снова возражает Ёль.       — Я хочу, чтобы твоё здоровье укрепилось. Я хочу, чтобы достигнутый результат был зафиксирован, и мы могли бы без беспокойства уделить друг другу время. Пожалуйста, соглашайся, Чанёль, — настойчиво произнёс Бён.       — Почему я должен подчиняться?! — раздраженно воскликнул Ёль. — Ты прекрасно знаешь, что я не хочу, но настаиваешь на этом! Почему ты не уважаешь моё желание остаться здесь?!       — Потому что оно вредит тебе, — мужчина разводит руками. Смотрит так, словно высказал абсолютно очевидную мысль. — Потому что ты знаешь, что я прав. Потому что нам нужно помочь тебе, Чанёль. Поэтому нужно принять такое решение.       — Я не хочу, — обессилено качает головой Ёль. — Я не хочу, а ты всё равно настаиваешь… Почему я должен что-то делать ради тебя?       — Потому что это любовь, Чанёль. Нельзя вести отношения без уступок. Чанёль знает! Знает, и от того бесится! В нём поднимается такая буря, что он едва удерживает себя на месте. Ему хочется сбросить всё с тумбочки. Хочется ударить ногой по кровати, скинуть с неё одеяло и все подушки. Хочется проорать от того, насколько он переполнен горчащей злобой и жгучим бессилием. Рычит. Накрывает лицо ладонями с такой силой, словно хочет пальцами вырезать толстые полоски. Он отворачивается от Бёна к окну, потому что не хочет, чтобы тот видел, в каком он отчаянии, в какое животное он превращается, когда перестаёт контролировать себя, когда… тонет в себе, во всей этой грязи, наполняющей его. Он задыхается от того, что не может никак выразиться. Всю жизнь его учили молча терпеть и сдерживать эмоции, но теперь, когда есть возможность всё вырезать из себя, он не знает, как это сделать.       — Чанёль, — устало протягивает мужчина. Ёль не знает, как распознает случайное шарканье, и испуганно дёргается.       — Не подходи ко мне, — цедит он из последних сил. Тишина. Пак всхлипывает и открывает слезящиеся глаза, медленно поднимая пальцы выше и выше, чтобы с силой вцепиться в волосы и сделать себе больно. Так проще. Боль отрезвляет. Сознание концентрируется на новом раздражителе, и Ёль тянет, тянет, тянет волосы, потому что он в ужасе от того, что с ним происходит, потому что часть него глубоко возмущена бёновским подходом и чувствует себя преданной, а другая ощущает его любовь и несомненную правоту. Чанёль хочет крикнуть, что от него хотят избавиться, но знает, что это не так; хочет устроить скандал, обвинив мужчину в манипулировании, но знает, что это был единственный способ; хочет… так много чего хочет, но знает, что злоба с отчаянием — гремучая смесь, и она сдерживается единственным самым стойким и чистым чувством, которое он когда-либо испытывал. Парень опускает руки и плюхается на кровать, утыкаясь лбом в руки.       — Иногда я тебя ненавижу, — шепчет Ёль. — Ты всегда прав, всегда ко всему подготовлен, знаешь, как будет лучше…       — Это давит на тебя? Чанёль опускает руки и приобнимает себя, упираясь в колени локтями.       — Иногда, — аккуратно отмечает Ёль. — На тебя можно опереться, с тобой и в огонь и в воду не страшно прыгать, ты всегда готов к тому, что может произойти, на всё есть ответы, план действий и в большинстве случаев это заставляет чувствовать себя в безопасности, но редко случается так, что это… не хорошо.       — Я не хотел, чтобы это приобрело такой характер. Парень кивает, но знает, что сути это не меняет. Давление-то уже оказано…       — Я знаю, что ты пытаешься сгладить острые углы, когда я особо эмоционален, пытаешься помочь мне пережить такие моменты, меняя ход настроения в положительную сторону, и я подчиняюсь тебе. Я подчиняюсь тебе во многом, но после этого чувствую себя не на своём месте, как будто чужая рука перекрыла кран, а эмоции всё ещё идут, но выхода нет, — признается Чанёль.       — Я повторяю ошибки моего бывшего, — шокировано выдыхает Бён. — Я даже не замечал, что настолько…       — Я привык сдерживать чувства, меня учили этому с детства, но с тобой я понял, что такое адекватное отношение человека, поэтому не смог удержаться — отвык. Тебе не нужно винить себя за то, что ты неосознанно влияешь на меня в таком духе. Все мы совершаем ошибки, я понимаю это и не злюсь на тебя и не ненавижу, просто соскользнуло с языка, — усмехается Ёль, ненадолго умолкнув. — Я хочу объяснить тебе свою мотивацию, чтобы ты кое-что понял: я изначально знал, что мне нужно ехать, что телу нужно окрепнуть, что ты будешь переживать об этом, я также знаю, что со своим удивительным умением ты примешь меня любым, в каком бы я состоянии не был, но я упёрся не просто так. Мне хотелось остаться дома, потому что я был расстроен новой информацией, потому что я нуждался в поддержке и эгоистично ждал её от всех, потому что я сентиментальный и несмотря ни на что хотел провести всё это лето, все три месяца, с тобой, потому что ждал твоего отпуска, потому что надеялся на улучшение и выздоровление, потому что… у меня много «потому что», Бэк, и все они завязаны на тебе. Я сопротивлялся, потому что у нас были планы, потому что лично у меня были планы, потому что… даже с учётом того, что твои аргументы были в сто раз существеннее, я всё равно не хотел делать то, на чем все настаивают. Не хотел, потому что всё до смеха очевидно: это было моим желанием, потому что моё тело — это моё тело, потому что я решаю, как мне будет лучше, потому что я хотел поступить так, как мне было нужно. Это было желание, которое не сошлось с твоим, сестры и двух врачей. В комнате до такой степени тихо, что Чан начинает сомневаться в том, что тут есть кто-то, кроме него. Он распускает руки, оборачивается к Бёну и понимает, почему мужчина ничего не говорит. Один взгляд чего только стоит.       — В конце концов, что-то подобное должно было случиться, да? — слабо улыбается Чан, упираясь рукой в кровать. — Нельзя же жить без столкновения чувств, непонимания или, вот, желаний. Так что я даже рад, что это произошло, потому что отношения становятся более ощутимыми, реальными что ли, — усмехается он, снова ненадолго умолкая.       — А до этого как было? — послышался шепот. Ёль поднял взгляд к Бёну и заметил, как тот тяжело сглатывает — значит, не доверяет своему голосу. Бён ведь такой и есть: мощный, уверенный, настойчивый, стойкий, и он действительно является тем, к кому хочется прислушиваться, за кем хочется идти. А теперь он переживает, что был слишком… собой.       — Сказочно, — искренне, без натяжки улыбается Ёль. — Я как будто впервые открыл глаза и понял, что можно по-другому видеть, чувствовать, жить. Сейчас ничего не изменилось, просто стало чуточку реальнее. Чувствую глупое облегчение от того, что могу повозмущаться вместе с тобой, прикрикнуть, выразиться как-то. Думаю, это хорошо, что ты напомнил мне, каким можешь быть, что ты тоже можешь испытывать негативные чувства, потому что эти полгода я видел только любовь в разных её проявлениях. Совладав с собой, Бён негромко спрашивает:       — Хочешь сказать мне что-нибудь ещё? Чанёль чуть ли не физически ощущает чужую аккуратность.       — Скорее уточнить кое-что: я поеду, Бэкхён, — говорит он, — поеду, потому что ты попросил. Вот так, против своей воли, я подчиняюсь тебе в первый и последний раз, запомни это, хорошо? Когда я буду стоять перед выбором, я попрошу у тебя совета и надеюсь, что получу его, но когда я в нём не нуждаюсь, пожалуйста, не давай мне повода напоминать тебе об этом моменте. Чанёль со вздохом поднимается с кровати и медленно обходит «пропасть», становясь недалеко от мужчины. Тот переводит на него необъяснимый взгляд, но парню ни на мгновение не становится страшно.       — Хочешь, я обниму тебя?       — Спрашиваешь так, словно делаешь одолжение, — пораженно произносит Бён. — Насколько же сильно я обосрался?       — Ни на сколько, — качает головой Ёль. — Тебе показалось. Я спросил, как обычно.       — Раньше ты не спрашивал.       — Раньше я и не рычал на тебя, — усмехается Ёль, — вдруг ты тоже захочешь? Бён делает шаг вперед и обнимает его за плечи, позволяя Паку обнять его в ответ. Чанёль это делает, потому что знает, что нельзя оставлять недосказанности. Контакт разрывается неохотно, словно долгих нескольких минут было недостаточно. Пак двигается к выходу из комнаты и останавливается около двери, чтобы обернуться к застывшему мужчине.       — Пойдём со мной, я сварю тебе кофе. Бён приходит позже. Напиток практически успевает завариться, и Ёль внимательно следит за тем, чтобы он не пошел к верху. Услышав позади шаги, парень выключает конфорку и достаёт чашку, в которую переливает кофе. Мужчина садится на своё место рядом с плитой и протягивает руку. Ёль думает, что за кофе, но мужчина игнорирует протянутую чашку и тянет его к себе за пояс, вынуждая сесть на колени. Чанёль думает, что тишина будет нарушена, но Бён ничего не говорит. Ёль расслабляется, потому что не хотел бы продолжать разговаривать на тему поездки. Он надеется, что до самого отъезда она не зазвучит в этом доме. Уложив левую руку на плечо, парень подвигается боком ближе и притягивает Бёна к своей груди. Взгляд непроизвольно падает на чужие волосы, и Ёль хмурится, прищуриваясь.       — А ты в курсе, что у тебя есть седые волосы? — спрашивает он, с лёгкостью оторвав один едва заметный серебристый волосок.       — Нет, но было бы странно, если бы они не появились, верно? — хмыкает Бён, взглянув на волос. — С таким-то образом жизни, да и генетика даёт плоды.       — ЫнБи тоже?       — Да, но у неё это произошло из-за стресса — малой подкосил. Пока выхаживала его, некогда было смотреться в зеркало, потом я как-то приехал с лекарствами — а она уже чёрная. Наконец, он протягивает руку к чашке и отпивает кофе.       — Почему ты не сказал мне, что испытываешь давление?       — Не знаю.       — Ты боялся меня обидеть? — предполагает мужчина.       — Нет, — честно отвечает Пак. — Наверное, мне было привычнее промолчать. В детстве психолог учила меня справляться с эмоциями, мы прорабатывали методики, которые могли бы помочь мне, но с учётом того, что тогда я был ребенком, а потом в подростковом возрасте эмоции становятся слишком сильными, я так и не научился с ними справляться. Отец не любил, когда я становился слишком заметным, поэтому я старался всё держать в себе и не привлекать внимание.       — Если бы сегодня я не понял, какое влияние оказываю на тебя, я бы так и продолжал хоронить наши отношения. Несмотря на то, что в голове звучат слова ЫнБи, Чанёль возражает:       — Ты преувеличиваешь. Я не думаю, что всё зайдёт настолько далеко. Мужчина надолго умолкает, медленно понемногу выпивая кофе. Чан успевает выпрямиться и озадачиться чужим молчанием, неожиданно замечая, что Бён прикусывает свои губы.       — Будь со мной честным. Всегда. Ладно?       — Ладно. Но Бёна всё равно не отпускает. Ёль невольно вспоминает, как мужчина отзывался о прошлых своих отношениях, и теперь предполагает, что в чужой голове идёт анализ всех шести месяцев. Пак не может сказать точно, почему молчал. Наверное, привык всё умалчивать?.. Он даже не предполагал, что из-за его молчания может зависеть столькое. Ёль думал, что если будет молчать, то проблема не будет заметна, что он стерпит и всё забудется, но не учёл мощности своих чувств.       — По поводу поездки…       — Ничего не хочу слышать до момента отъезда, — недовольно качает головой Ёль, поднимаясь с чужих колен. — Позвони Юре сам, дай ей номер, пусть свяжется с врачом. Пусть всё это пройдёт мимо меня, ладно? А я пойду билеты просмотрю. Чан не успевает отойти даже на шаг, как мужчина хватает его за руку, вынуждая обернуться.       — Я совершил ошибку?       — Да, — честно отвечает Ёль, — но у меня экзамен и диплом, из-за которого я быстро всё забуду. Уже выходя в коридор, парень слышит чужой вздох: «Забудешь ли?», но всё равно уходит в комнату, будучи уверенным, что сделал всё правильно. У Бёна много страхов, и один из самых сильных — потерять его, но так будет не всегда. У них есть сомнения и бояться чего-то нормально, но придёт время, и они хорошо будут понимать, когда и как поступать. Прошло всего полгода — это ничто, но если не молчать, то можно научиться быть честными и нести ответственность за отношения.