взрывы нейтронных звезд

Докажи, как взрослый.

Безоблачная пора юности — сказки для идиотов, никто никогда не поверит в этот бред. Чонин точно не верит. Когда ты молод — ты напуган. Тем, что от тебя чего-то хотят, чего-то ждут, чего-то требуют, причём всё это делаешь ты сам. Чонину мало, Чонину непонятно. Чонин совсем ещё маленький. То ли дело Феликс, Феликс взрослый, на целый год мудрее. Феликс — это за руки, совсем по-взрослому, совсем серьёзно, и поцелуи уже не такие, как в мультиках. До восторженных визгов круто, не то, что вся эта детская чепуха, и позволить себе можно немного больше, как в фильмах, что на полках у родителей. Всё новое, всё такое яркое и необычное: самые незабываемые моменты, когда рука в руке и слушать ту самую песню, которая, кажется, про них двоих и больше ни про кого, километры сообщений и телефонные звонки длиной в вечность, «я люблю тебя» тихо, чтобы родители не услышали. Гордость пробирает, когда друзья-одноклассники завистливо слушают, как они вдвоём пробрались в кино на взрослый сеанс или как гуляли по крыше заброшенной многоэтажки, и вообще, что целоваться в шаге от падения с сотни метров это нереально заводит. У них-то, дурачков, такого нет. И у него бы могло не быть, если бы не Феликс. Феликс нетерпеливо кусает в шею и пытается стянуть с Чонина школьный свитер, пока тот что-то неразборчиво бубнит. Они снова на крыше, целуются как в последний раз, но что-то идёт не совсем по плану, не так привычно, и Чонин теряется. Что ему нужно сделать? Сказать что-то? Что-то сделать? Оттолкнуть? Прижаться сильнее? Позволить делать с собой всё, что хочется? А хочется ли ему самому? А чего ему хочется? И Феликс эти колебания замечает. «Ты не доверяешь мне, да?» Доверяет? Нет? Чонин не знает и лишь беспомощно отводит взгляд. Вера в то, что он взрослый и сознательный, рушится и тяжёлым грузом оседает внутри, а Феликс выглядит одновременно расстроенным и исполненным решимости. «Я же люблю тебя, дурачок. Всё будет хорошо, мы столько раз говорили об этом. Ты говорил, что доверяешь мне.» Говорил. Доверяет. Наверное. Чонин чуть не кричит от ужаса, когда Феликс становится на выступ, спиной к обрыву, и протягивает руки к нему. С улыбкой, светлой и тёплой, россыпь веснушек кажется ярче и отчётливее на ещё не до конца утратившем детскую мягкость лице. «Всё хорошо, не переживай, я не упаду. Я же знаю, что ты этого не позволишь, я тебе доверяю. Видишь, насколько я серьёзен? Космонавты, когда выходят в открытый космос, не так серьёзны, как я в своих чувствах к тебе.» Чонин смотрит на него, такого наивного и чистого, и давится комом в горле. Феликс такой ребенок, даром что на год старше, искренний, Чонин давится мыслью, что ему так слепо доверили всего себя и хотят того же взамен. И он не готов. Он заразился недоверием. Как настоящий взрослый. Феликс протягивает руки, а он колеблется, потому что это же опасно, если Ли оступится, то утянет их обоих головой вниз с крыши. Умирать так страшно, а этот дурак ради него, бесполезного… Если это взрослые решения, то Чонин хочет остаться ребёнком как можно дольше. Он ещё не знает, что через считанные секунды его детство закончится навсегда с первым порывом весеннего ветра. И всё, что он запомнит о Феликсе — его отчаянную попытку уцепиться хоть за что-нибудь, в надежде спастись, пока сам Чонин будет с ужасом наблюдать за первым и последним полётом старшего.