« Интересно, он всем, кто отказывает его детям, кофе носит? » —
капиталист не понял, какой эта мысль была в его голове: серьёзной или ироничной? Она забылась также быстро, как и появилась. Губы прислонились к крышке, пока горячее пойло приятно обжигало язык и горло. Они молчали какое-то время. Для этих двоих молчание сродни невозможности, просто не в состоянии существовать. Однако порой и невозможность, не в силах больше скрываться за кулисами насущного дня, выглядывает на сцену, переворачивая на ней всё вверх дном. Всегда кто-то кричит, ругается, а порой дело и до драки доходит, но спокойное ничего?... Сегодня особенный случай, небось сверхновая зажглась. — Ты отказал ему... — всё-таки прервал такую славную идиллию Совет, поглядывая вперед, наверняка считая количество оттенков красного на листьях, что прилипли к крыше соседней постройки. —... Почему? Вопрос из уст мужчины звучал как-то удивленно, не мрачно, не заискивающе. Именно поражено, будто он просто не мог даже представить себе, что американец может повести себя по-другому, не как мудак. США насупился от такого, сморщил аккуратный нос, пытаясь захлебнуть собственные слова в бульканье разбавленного пойла, которое сложно было назвать хотя бы средним кофе. — Он дитё ещё, наивный до жути... Не мой типаж, — мято проговорил юноша, вновь оторвавшись от стаканчика. Союз смотрел на него, немного склонив голову в шапке-ушанке вбок, не отрываясь. Морозная зелень изучала американца, проверяя на лживость. Ха, что же. Губы изогнулись в излюбленной ухмылке, а небо в чужой радужке наполнили черти усмешки, — А-а в-о-о-о-т Украина совсем другой разговор, такой хмурый и угрюмый вечно. Так на тебя похож в былые времена!... — стаканы свалились наземь, запачкав лаковые туфли американца и край тёмно-карих брюк русского, когда второй притянул первого к себе за воротник хлопковой рубашки. — Тебе обязательно постоянно быть таким мудилой? — прорычал Союз, обжигая кожу дыханием. Тепло. — Пока ты не прекратишь видеть во мне только его, — парировал Штаты. Иногда разногласия двух сверхдержав заканчивались вовсе не пролитой на пол кровью и низменной руганью на разных языках, а сладкими стонами по углам. Проще говоря, актом примирения. Ещё проще, сексом. Прелюдия всегда начиналась с громких обвинений, как и прочие перепалки. А затем что-то в головах щелкало, кто-то, сейчас Америка, примыкал к губам другого. Долго и жадно зацеловывал их, нуждаясь в большем. СССР ослабил хватку на воротнике американца, давая тому вольничать. Ухмылка на мгновение стала шире. США сразу же углубил поцелуй, танцуя с языком русского в неравном танце. Он положил ладонь на щеку мужчины, что была немного шершавой от зимнего климата, но тёплой. Пальцы зарылись под шапку, перебирая короткие тёмные пряди. Сознание напоминало дымку. Мысли – вязкую кашу. Отрываться друг от друга не хотелось, однако возбуждение накатывало всё с большей силой, заставляя стран чуть ли не стонать от желания и настойчивой выпуклости в штанах. — Побежали в мой кабинет.. — на выдохе произнес Штаты, вставая с места, и подхватил русского за руку, дабы тот последовал за ним. — Никто нас не заметит, — пообещал парень для убедительности, хотя сам не верил. Да и плевать ему было, и Союзу, наверное, тоже. Лицо у США молодое, до жути правильно сложенное и красивое, сейчас заливалось красными пятнами страсти, распухшие губы тянулись вверх, глаза горели небесным пламенем, пока ладони всё ещё были промерзшими насквозь от долгого сидения на улице. Советский Союз плотнее сжал ладонь Штатов, также поднимаясь со ступеней. Вовсе не в попытке согреть, просто так. — Давай, идём.。。。。
Америка вряд ли вспомнит, как они добрались до его кабинета. Вряд ли заверит русского в том, что их правда никто не заметил (вроде, он углядел белоснежные локоны Японии за углом). Как он и принял ранее, это не имеет значения сейчас. Небольшой диван был расправлен. США часто проводил здесь время, избегая других дел, поэтому подобное ничуть не удивило Союза. Он молча скинул с себя пальто, положив его на прикатанное Штатами кресло, на котором уже валялся чуть ли не скомканный самым безобразным в Мире образом пиджак её владельца. Русский закатил глаза, американец лукаво улыбнулся, срывая с первого ушанку и укладывая на диван. — Тебя раздеть? — Штаты сел на бёдра партнёра, подёргивая указательным пальцем ширинку мужчины. — Сомневаюсь, что у нас что-то получится, если мы оба будем в одежде, — завлекающим тоном и с иронией во взгляде подметил русский. Не дождавшись от американца активных действий, начал раздеваться самостоятельно, выпутывая своё тело из объятий вязанного серого свитера. Тем самым, оголяя бледный живот с множеством старых шрамов и порезов на нём. В конечном счёте, вся верхняя одежда Союза оказалась отброшена. Пока юноша пожирающим взглядом пялился на сие действо, больше рефлекторно пытаясь расстегнуть чересчур мелкие пуговицы на рубашке. — Эх, снова самому всё делать, — с наигранной печалью в голосе проговорил СССР, помогая второму как можно быстрее раздеться. Белоснежная ткань также была откинута в неясном направлении. — Я же не виноват, что ты такой красивый. — Льстивая сучка. — Каков есть, — с ухмылкой ответил капиталист, по кошачьи прогнувшись в спине, чуть отодвинувшись назад, пока методично снимал такие ненужные брюки и нижнее бельё с разгоряченного Союза. При всём этом, юноша не забывал зацеловывать слегка впалый живот, с каждым новооткрываемым участком кожи переходя всё ниже по тазовые кости, оставив полувставший член мужчины без внимания. Он вновь поднял голову, томно поглядывая на Союза. Тот чуть прищурился от нетерпения. — Перевернись на живот и чуть прогнись, — русский с хмыканьем, но исполнил просьбу. Взгляду США предстала спина Совета. Она, как и живот, да и всё тело в целом, была сплошь покрыта шрамами от былых сражений. Большая их часть была раскурочена, будто бы при заживлении их по дурости царапали ногтями в тщетных попытках содрать с собственной кожи. Выкинуть, как что-то ненужное и совершенно лишнее. Шрамы были разные. Большие и более мелкие, все глубокие, как минувшее отчаянье и несломимое желание жить. Такие прекрасные. Американец сглотнул, невесомо проведя тонкими пальцами по одному из тех, что находился в центре, проходя почти через всю спину русского. Этот был отвратительнее прочих, слишком широким и грубым на ощупь. Чересчур запоминающимся. США никогда не спрашивал Союза о том, как те или иные раны тот получил и от кого. Не хотел слышать правдивый ответ, да и лживой его бы тоже не устроил. — Ты там скоро?— чуть повернув голову в сторону парня, спросил русский. — Разумеется, — незамедлительно отозвался тот, протягивая тонкую ладонь к ящику тумбы, расположившейся совсем рядом с раскладным диваном. Из него он достал тюбик смазки, кажется, с охлаждающим эффектом и презерватив. — Один остался... — повертев упаковку, уныло сообщил американец, на что Союз только фыркнул, вновь отвернувшись. Пробубня что-то похожее на: « И так сойдёт ». — Конечно, не тебе же потом всё оттирать, — с улыбкой на губах сетовал США, пока выливал на свои пальцы весьма обильное количество лубриканта. С презервативом парень решил повременить, всё равно он ещё в брюках, о чём напоминало ощутимое неудобство в области паха. Рукой он раздвинул жилистые ноги мужчины в стороны, прикасаясь двумя пальцами к сжатому колечку мышц. СССР малость вздрогнул от нового ощущения, но промолчал, зарывшись носом в сложенные вперед руки. Прикрыв глаза, парень медленно вставил первый палец, а следом и второй. Медленные действия набирали скорость с каждым новым толчком, вызывая по телу русского приятный мандраж, американец наслаждался процессом ничуть не меньше. После добавления третьего пальца Союз сам начал активно двигать бедрами навстречу партнеру, ловя каждый толчок, грубо насаживаясь и покусывая сухие губы от желания, что позабавило Штаты. Обычно тот более сдержанный в постели, если не брать в расчёт, что во время сего акта обоих с головой заглатывает животная одержимость. — Давай уже, — то ли прорычал, то ли простонал мужчина в простыню, сжимая её ладонью. Штаты убрал пальцы на что, в противовес словам, получил неразборчивое мычание. Стянув с себя брюки и боксеры, Штаты ловко натянул на освободившийся от плена одежд член скользкий презерватив. Пристроившись у входа, он до чёртиков в глазах медленно погрузил головку, а после, скосив губы в садисткой улыбке, резко толкнулся внутрь, входя во всю длину, вызывая вспышки боли в холодных малахитах. Чему свидетельствовали напряжение в теле и плотно сжатый комок простыни. Без воплей, как обычно. Шутка заключалась в том, что Союзу вполне нравилось жесткое начало, переходящее в лелеющую мягкость. Американца забавляют мысли о тонкой и искусанной душе русского, поэтому он и не против. Толчки были то плавными, то резкими, имели сбивчивый ритм, понятный лишь Штатам. Советский Союз тяжело дышал, прогибался в спине, по которой скатывались бусами капельки пота. Парень наклонился к затылку мужчины, вновь вгоняя член во всю длину и одновременно покусывая шею партнера. Поддерживал, лаская зад русского, получая взамен долгожданный стон. Вскоре стоны начали заполнять комнату, а толчки стали мягкими и тихими, почти нежными. США зализывал следы укусов на лопатках и в области шеи. Ему нравилась возможность лишний раз прикоснуться к излюбленным ранениям на теле мужчины без лишних подозрений. Закусив нижнюю губу Совет прикоснулся к своему члену, плотно сжав его в ладони, стараясь как можно точнее подстроиться под такт движений США, вводя по органу вверх, вниз. На очередном поцелуе между лопаток, русский густо излился на когда-то чистую простынь с позорно-удовлетворенным выдохом на губах. Парень всё также не спеша вдалбливался в него до того момента, пока Союз не почувствовал, как стремительно заполняется спермой латекс внутри.。。。
— Спасибо, — вдруг послышалось со стороны, как казалось ранее, давно спящего русского. — За секс или протирание тебя влажными салфетками? — с усмешкой отозвался Америка, что присел на другой край дивана и теперь застёгивал помятую рубашку. — ... И за это тоже, — американец тепло улыбнулся, слегка повернув голову к мужчине, что скрыл собственную в подушке.