По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

В этом нет ничего смешного. Даже забавного нет. Никогда не было, если честно. Он выдумал всё, вообразил. Где-то услышал, а дальше не смог выбросить из головы назойливые песни. Истина - серая дрянь, которую стоит заливать ядовитой желтизной лжи время от времени, чтобы не разлетелась в клочья, разве нет? Вас не спрашивали. Он не любитель врать; но врёт так часто, что байки про отсыхание языка перестали звучать ироничными нотами. В небе растворился стыд, в зелени можно найти понимание, а если разглядывать чуть дольше – сожаление и усталость. Америка не любит ждать, поэтому не всматривается. СССР и не просит. Союз даёт касаться. Не перебивает, позволяя лживым словам выливаться изо рта бессмысленным потоком, будто в этом ничего нет. Будто это слепая правда, истина, как обычно, слегка перепачканная, грязная, ощутимая лишь каменной крошкой на зубах и языке. Так и нужно. Молчит в ответ. Юноша проводит ладонями по напряженным плечам, тазом прижимаясь к животу мужчины, возвышается, колени неприятно упираются в спинку кресла. Прижимается носом ко впадинке между шеей и ключицей, такой беззащитной сейчас, русский не расслабляется. Выглядит невозмутимым, как обычно. Так и должно быть. Рубашка давно валяется на полу. Союз всё также молчит. США ненавидит это, он ненавидит это больше всего. Он ненавидит его, потому что тот весь соткан из подобного мёрзлого молчания. Лживого, лживого молчания. Но так и нужно. — Люблю тебя. — Раздаётся тихо-тихо, почти шепотом, почти неосязаемо. Мужчина обвивает его, словно ребёнка, обнимая и прижимая к себе всё теснее. На кресле становится страшно неудобно, но им всё равно. США не обнимает в ответ, руки повисли, лишь улыбается. Легко, вовсе не натянуто. Так не должно быть. Им всегда всё равно; на правду, на ложь – для них всё одно, лишь бы звучало неплохо. Ведь так и звучит.