По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

— Ты... — Мужчина опустил настороженный взгляд на пачку зелёных купюр, тщательно обмотанных специальной красной резинкой, что сейчас держал парень, на лице которого так и пылала уверенность в собственных действиях, хотя Союз также заметил и невесомый, сдерживаемый мандраж, пробивающий чужие ладони, словно дробью, — Серьезно решил... Купить меня?.. До русского не до конца дошёл посыл ранее сказанных болтливым американцем слов. Что-то про «симпатию», «несколько свиданий», «одолжение, и расплату наличными». А ещё, судя по всему, плата за всё полагалась сразу же и в полном объеме. Сущая наглость. Союз сглотнул, чуть сильнее сжав пальцами спинку кресла, на котором сидел всё собрание, а сейчас держался, как за спасательный круг. Ладонь немного вспотела. В небесных глазах промелькнуло смущение, однако за чёрными линзами подобного было не разглядеть, и потому – так и осталось бесславно упущено. — Не совсем, то есть... — США сглотнул, собравшись с мыслями. Русский язык он знал дурно, поэтому предложения звучали странно, выходили изо рта совсем с ненужным подтекстом и корявым акцентом. Но, несмотря на трудности, странное желание говорить с СССР именно на нём не покидало Штаты уже достаточно долгое время. Неловкая улыбка, как он думал, вполне сглаживала производимый эффект, — Я не хочу купить тебя, словно ты шлюха какая-то, нет. Просто... Я бы хотел сходить с тобой на свидание, опыта ради. Одно или два, я... Короче, чтобы тебе было не так, эм, противно? Я дам тебе это, вроде награды, или.. Можешь воспринимать это как оплату труда, а нашу встречу - как деловую?.. Союз презрительно сузил малахитовые глаза, чуть приподняв голову. От чего со стороны выглядело так, будто русский возвышался над юношей. Впрочем, так оно и было. — Тогда с чего ты решил, что я соглашусь? — холодно проговорил мужчина. Предложение, пусть и странное, но не лишено своей выгоды. Приятной выгоды, отдающей шорохом банкнот. Союз вновь сглотнул, в горле сильно пересохло, образовался ком. Американец волнительно вскинул брови и приоткрыл рот, в очередной попытке сформулировать более-менее нормальный ответ. — Я слышал, у тебя проблемы с деньгами сейчас. Вот и... — ..Решил воспользоваться возможностью? — грубо перебил мужчина, закончив фразу. Надломленные ногти впились в спинку от негодования ещё сильнее, а взгляд потяжелел. — Вроде того.. — сухо отозвался США, повернув голову к двери. Затем сразу же вернув внимание к собеседнику, он положил шуршащую стопку на стол, ладонью пододвинув её ближе к Совету. Тот промолчал, не сводя глаз с парня, — Вряд ли ты откажешь, но всё же... Подумай над предложением. И ушёл, оставив всё на самотёк. — Ох, а собрание уже закончилось? — неловко спросила опоздавшая республика, чуть ли не врезавшись в парня налету, как только Штаты вышел за дверь с горами на плечах и ощущением прожженной дыры на спине. Если честно, он не запомнил, кто это был. — Да, давненько! — ответил американец с ослепительной улыбкой на губах.

。。。

Он вполне мог отказать. Послать ко всем чертям, возможно, и попрощаться кулаком в слишком наглое лицо, поиздеваться, но деньги, порой, голова намного больше, чем задетые наспех чувства и лишенные идеалов принципы. В частности, когда их нет. Простая истина, которой никто не следует, ибо слишком скучная и жалкая. Банальная слишком, сильно бьёт правдой по искусанным, обветрившимся губам – поэтому даже вслух не говорят. Пропускают мимо, оба игнорируют причину; один восхваляет следствие, другой отзывается скрежетом острых зубов. Они молчат минуту, другую. Кафе и так заполнено разнообразными звуками, будто разбросанными нотами на измятом листе бездарного, но заедающего в памяти, композитора; от скворчащих сковород на кухне до нудных отголосков разговора за соседним столиком; США тускло поглядывает на него, тыкая вилкой в чересчур приторный кусок торта с клубникой, разрезанной пополам, на вершине. Тоже банально, но все свидания так начинаются. Союз не смотрит на него, вместо этого взгляд зелёных стёкл обращён к окну, кружка с ядовито-сладким чаем прислонена к тонким губам-полоскам. В этом заведении большие окна, почти во всю длину столика, пропускают яркие лучи, от чего закудышное кафе утопает в свете вместе с силуэтами посетителей. Пыль летает в воздухе, как сумасшедшая танцовщица, замирает, чтобы вновь взлететь, надолго поселившись в носу и на языке противным зудом. Америка бессовестно разглядывает мужчину, пытаясь уловить, приметить каждый сантиметр, каждую ранее упущенную деталь. У Союза израненные ладони, все в ссадинах, мелких, но глубоких ранках, и поломанные ногти, на среднем и безымянном пальцах толстые пластыри под цвет кожи. Дальше закрывает серый свитер. Дальше, думает он, идут шрамы. Волосы у СССР тёмные, как смола, чуть отросшие. На вид красивые, может, даже мягкие, но это вряд ли. Малость густые брови. Также у СССР двухдневная щетина, тоже тёмная, не отталкивающая, скорее, наоборот, дополняющая образ «вечного работяги»; в подтверждение серые синяки под глазами, словно тени. Словно занавес, прикрывают самое ценное. То, что на самом деле, скрыть невозможно. Холодный малахит, траву, покрытую прозрачной коркой льда. Глаза. В них и всё сразу и ничего совершенно. Сейчас ничего, пусто. Нет интереса. В глазах американца взрывается второй небосвод, когда он ловит ответный взгляд. — Я не верю, что ты не ходил на свидания раньше. — Это первое, что говорит русский за последние тридцать четыре минуты. И первое, что звучит не с шипящим раздражением, которое даже не попытались скрыть. США не снял очки, получив на отказ цоканье языка, поэтому ответил лишь вопросительной улыбкой. — Ты сказал, эта чушь — «Опыта ради», — безразлично напомнил Совет, ставя белую чашку на блюдце. США чай ненавидит, весь бы вылил в открытый синий океан, но сейчас даже терпит зловонный запах листвы и ещё чего-то. Англия учил его заваривать эту бурду правильно долгие годы, он смог забыть за половину недели. — С русскими ещё не ходил, — бросает парень, как несмешную шутку. Может, и не такую уж и плохую, ведь уловил легкий смешок снисхождения. — И как, — мужчина подпер щеку ладонью, неотрывно вглядываясь в линзы чёрных очков пустым взглядом, чёрт в табакерке. На губах едкая улыбка-насмешка, — Отличается? США тоже смотрит, и через секунду его лицо поражает такая же. Может, слегка шире. — Да, вы чуть больше берёте на чай.