По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Капля нежности в омуте, название которого так и вертится на языке, да сказать стыдно – никому и никогда не повредит, ведь нужная, для чувства контраста и просто от неизбежной унылости, дурного постоянства. Поэтому сегодня вечером они смотрят фильм. Фильм старый, комедия и боевик в одном флаконе с кровью и кишками пополам, разбросанными по стенам в хаотичном порядке, ужасными шутками. Выбирал Штаты, стоило ожидать чего-то подобного. Американец смотрит в небольшой экран так, будто видит фильм впервые. На деле же, раз сотый. Глаза горят, как у ребёнка, отражая свет стремительно сменяющихся друг за другом кадров, мелькающие отражения. Рука в миске с воздушной кукурузой, что, вроде, предполагалась на двоих, долго там не задерживается, подносит горсть угощения ко рту юноши, повторяя. СССР скучно. Он чуть ли не зевает, пропуская фильм седьмой дорогой куда-то далеко от собственного восприятия, большую часть времени разглядывает сидящего рядом американца. Задумчиво хмыкает на редкие комментарии парня по поводу творящегося на экране. Ему скучно, но он молчит. Он пытается скрывать это ровно столько, сколько возможно. Ещё двенадцать минут, примерно. А затем рука русского аккуратно, стараясь быть как можно более незаметной, ложится на плечи Штатов. Пальцы невесомо теребят рукав чужой футболки, ожидая какого-нибудь отклика от её обладателя, но за свои скромные попытки ничего не получают. Взгляд парня, устремлённый к экрану, не изменился ни на йоту. Будто бы американец и не сидел сейчас на диване рядом с Союзом, а вовсе отсутствовал в комнате; был где-то там, в шляпе да с группой правых ребят, защищал судьбы невинных и вёл перестрелки в барах, сотрясая воздух свистом частых пуль. Так бы и продолжалось, но в один момент США почувствовал как по его шее провели чем-то мягким и влажным, оставляя за собой прохладный след на нежной коже. А затем, почти сразу же, как опалили мочку уха горячим дыханием. — Хэй! — выпалил американец со звонкой претензией в голосе, шустро прикрыв шею ладонью и повернувшись к русскому, оказавшись с ним лицом к лицу, — Это ещё зачем? — Ты съел весь попкорн, — невозмутимо отозвался мужчина, в волнующей чужое сознание зелени не нашлось ни щепотки стыда, — Поэтому я съем тебя. Штаты, несколько секунд помедлив, лукаво улыбнулся и отпихнул от себя русского, повалив его на диван. Вцепился в плечи Союза, копошением, уронив миску с остатками попкорна на пол. — Ох, даже так? — слащаво протянул американец, растягивая гласные. В небесах напротив промелькнули черти озорства, — А может... Лучше съедим друг друга?.. — мягкие губы прижались к коже русского, чуть ниже под подбородком, намекающе царапая её острыми зубами, словно спрашивая. До ушей донеслась очередная дурацкая шутка из телевизора с фоновым шипением. Советский Союз прикрыл глаза, когда с треснутых губ сорвался короткий смешок. США не понял, как оказался на груди русского, обнятый руками, словно медвежьими лапами, но не возражал. — Ну ты и жадина, всё-таки. — Это месть за то, что ты ничего не понимаешь в юморе, Несмеяна!