По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Небо розовое, разбавленные белилами облака размазаны по нему сливочным маслом. Оранжевое солнце катится по горячему асфальту всё дальше и дальше, касается лучами колёс одиноко стоящей на заправке машины, пробегает по тёмным джинсовым шортам Штатов вверх, играясь. Американец жмурится под солнцезащитными очками, помахивает воротником хипстерской гавайской рубашки, что наспех нашёл на заднем сиденье авто и также скоро нацепил на себя. Лето в этом году тёплое, приятное и неспешное время. Жуёт зубочистку, катая её на языке в непринужденной улыбке. Опирается ладонями на капот всё той же машины, в которой нашёл рубашку, и которая сейчас являлась лишь бесполезной кучей тяжелого металлолома из-за отсутствия горючего в баке. Послушно ждёт, как и обещал. Когда слышит громкий стук закрывающейся двери с колокольчиком, лениво наклоняет голову назад, чуть глушит улыбку — невежливо иначе. — И как? — прикрикивает американец, не дожидаясь, пока разгневанный русский подойдёт к нему поближе. На лице Союза особо не было заметно какого-либо явного негодования от сложившейся ситуации, не считая прикушенной щеки и слегка сведённых к переносице бровей, но аура гнева буквально висела над ним кислотной тучей, источая убийственный яд. Штаты бы присвистнул на это, если бы не был сейчас непосредственным участником происходящего и не ощущал чего-то схожего под кожей. — А сам как думаешь? — резко отвечает СССР, уже стоя около Штатов и кривя губами в раздражении. — Ну, — тянет юноша, вынимая зубочистку изо рта, — Я бы не спрашивал, если бы меня устраивал собственный ответ. Мужчина вздыхает, опрокидывая голову к раскрасневшемуся небу. Сожженное, предзакатное солнце убивает его, покрывая кожу мелкими каплями пота. Футболка жаркая, а шорты, что отдал ему Америка, жмут и какие-то чересчур уж короткие, пусть и висят чуть выше колен. Некомфортно, — и Советы уверен, — американец специально хранил в своём треклятом багажнике именно этот чертов обрывок ткани, непонятно с чего именуемый вещью, вместо лишней канистры бензина. Просто чтобы лишний раз поиздеваться и дерьмово пошутить. — А тебя и этот не устроит, — уже спокойнее отзывается СССР, смотрит на него зелёными глазами, что никогда не сравнятся по цвету с выжженной травой во всей здешней округе, минувшим в нескольких метрах от них подобием перекати-поля, — Проблемы у них большие, часа через три только сможем заправиться. — Оу, а я-то думал, что ты будешь звучать поубедительнее со своим грозным русским акцентом, — небрежно разламывает деревянную палочку на две, — Сказал всё так, как я тебе расписал? — ему кивают с грозным взглядом, на который он не обращает внимание, продолжает, — Или, ну, может, ты понял их не так, и они имели в виду тридцать минут, на самом деле... — Вряд ли, хиленький на кассе без сомнения говорил про три часа. Тряс тремя пальцами, и такой: «Сорри, со сорри, бат фри ауа-с, сорри», — Америка прыснул на карикатуре Союза, выронив зубочистку, — Никакой у тебя стабильности. — Да ла-а-а-дно тебе, не будем ссориться из-за ерунды, сегодня же такой хороший день. — Ерунды? Америка, мы затеряли здесь на —... — О! Я вспомнил! — внезапно взмахивает руками США с радостной улыбкой на лице, берет ладонь недовольного русского в свою, подзывая, — Здесь неподалёку есть одно отличное место, где можно занять время, оно чудное, пошли туда? Советский Союз не двигается с места, но и руку не убирает. — Да ладно, всё, что было, мы уже потеряли, чего ты... — вновь начинает тараторить парень, а затем осознаёт, — А-х, точно, прости-прости, что перебил, виноват. — Ладно, хорошо. Пошли, театрал, — СССР жмёт улыбку на сухих губах, ступая впереди, словно точно зная, куда нужно идти. Америка добро усмехается, вдохновлённый упертостью — догоняет.

...

— Потягивания на турниках... Тебе правда около двух сотен? Просто мне всё больше кажется, что все эти игры в, так и быть, сверхдержаву — лишь прикрытие, и, на самом деле, — я встречаюсь с гиперактивной пятнадцатилеткой, — скрестив руки на груди, говорит СССР. Соединённые Штаты Америки привёл их на место, что по виду напоминает пустынную площадку для спортивных тренировок, окружённую несколькими колючими высокими кустами с сухими ветками, что растут по периметру. Кроме турников, здесь есть и другие тренажеры: например, качели, стоящие дальше, где начинается камень, и трамплин для любителей велосипедов. Сами турники, на которые и было сейчас обращено внимание двух стран, располагались на светло-коричневом песке и тянулись к небу. — Ты ранишь мои светлые чувства! — цепляясь за сердце, драматично восклицает Штаты, слегка примяв ткань рубашки. Его светлые волосы ерошит несильный освежающий ветерок, когда вслед он задиристо произносит, — Но... Если ты и впрямь настолько в себе не уверен, что даже боишься проиграть предположительной пятнадцатилетке, то отговаривать тебя, конечно, не буду... — губы американца сложились в трубочку, едва взгляд зацепился за малахит, принявший вызов, сродни подростковым выходкам. — Меньше слов. Сколько раз? — Союз пальцами зачесывает назад свои чёрные волосы, правда, это действо так ничего ему и не дало — вновь пробегающий мимо ветер всё растрепал. — Пока один из нас не сдастся, очевидно, — ухмыляется Америка, поправив бликующие очки, — Или, пока ты не признаешь, что я победитель. В ответ фыркнули, его это не расстроило — только ещё больше раззадорило. Позабавило. — Награда победителя — признание проигравшего и бутылка минералки со льдом, что-ж, начнём!

...

Ни один из них не уступал, идя точно вровень. Сто сорок пять, сто сорок шесть... Соленая вода крупными каплями катится по лбам, лицам и шеям, дразня кожу. США немного отвлечён. Боковым зрением косится на русского, «ловит момент». Спрятанный под тёмными линзами взгляд скользит по напряженным мышцам рук Союза, дорожкам пота на них. Также цепляется за сосредоточенное лицо, не такое холодное, какое оно могло бы быть — даже не близко, просто увлечённое процессом, отвлечением, игрой. Кстати про отвлечение, Америка вновь поддался ему, услыхав трещащие веток и отголоски юных голосов за спиной. Подростки, детишки из школы, что не так далеко от площадки. Несколько девочек и парень перешептываются на весьма пикантную тему в сухих кустах, поглядывая на Совета, от чего американец ловить дурной смешок, кидая голову вниз и жмуря глаза. — Что говорят? — Обсуждают твой бомбический задец, дорогой, хах... — Оу, неожиданно у американцев проявился недурной вкус, — бросает СССР невозмутимо на удивление парня, подтягиваясь ещё раза два, — Что за день. — Пха! — США разжимает пальцы, с пылью приземляясь подошвой кед на мягкий песок, — А у русских — чувство юмора, во так дела. Не иначе, самый непредсказуемый день в наших жизнях. — Это стало фактом ещё на заправке. — Не спорю, — он уступчиво усмехается, блеснув белыми зубами и уперев одну из рук в бок. Тёмные очки чуть сползли вниз по переносице, когда Америка небрежно махнул головой, чтобы убрать со лба золотистую прядь. Не то, чтобы Союз успел засмотреться на это, вовсе нет. — Hey, guys! The show is over, — кричит детям Штаты, повернувшись в их сторону и прижав ладонь к лицу, становясь ещё громче, — Now go on, you just run along home, or your parents will be nervous! And you don’t want that, right? После фразы американца сразу же послышались поспешные «ес, ес» и очередные «сорри», сказанные наперебой писклявыми и не очень голосами, копошение, неловкие смешки. Подростки убегают прочь, оглядываясь через плечи, обсуждая то, что даже Штаты уже не смог бы разобрать. Не то, чтобы он пытался. Кому, как ни ему знать, каким «бомбическим» может быть зад ворчливого Совета. — Не думай глупость. — И не хотел. — И, кстати говоря, я победил, ты сорвался первым, — Советский Союз отряхивает ладони друг о друга, ближе подходя к Штатам, — Как там в проигравших, хм? ... Луайзер, который должен мне минералку. — Э, нет! Не считается! — растерявшись, прикрикивает США, вздёрнув нос и активно зашевелив подзагоревшими на уходящем солнце руками, — Давай заново, эти дети меня отвлекли! И серьёзно? Это единственное слово, что ты запомнил? Neudachnik? Ты нарочно? Да хватит так улыбаться, Союз, давай ещё раз, ну, правда, это же нечестно... — его претензии явно игнорируют, — Да и где мне её искать сейчас? Может, обычная сойдёт? — с мнимой надеждой мягко спрашивает американец, строя глазки и улыбаясь. — Со льдом, Штаты, со льдом. Как договаривались. Ответом на роковую фразу послужил стон проигравшего, что до самых краев был наполнен разочарованием, обреченностью и фантомной ненавистью к самому себе за придумывание настолько идиотской, (для места, в котором они находились — труднодоступной), награды для победителя.