По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

После ухода Советского Союза, РСФСР, Россия, начал замечать, что смех США превратился во что-то другое, больше не веял весельем с привкусом перегазированной пепси-колы. Стал звучать иначе, не так, как мог раньше; слишком звонко и сухо, словно у американца вечно болело горло, кончился воздух или рот пропитался вкусом ныне незнакомого сожаления. Смотря на него своими большими серыми глазами с детским восхищением в них, русский видел на чужом лице лишь бледную пародию, натянутые вверх уголки губ, пришитые к нужным местам прозрачными нитками и острой иголкой. У американца порой дрожали руки, когда он резко взмахивал ими, что-то торопливо и бегло рассказывая, объясняя. Движения его превратились в ломаные дуги, ходящие по кругу чёртовым колесом, испорченной минутной стрелкой на часах. Весь его вид говорил — «Мне нужно идти, у меня дела, не отвлекайте меня, я спешу». России казалось, что они выдавали также и сковывающую, накатывающую скуку Штатов, что прожигала тело насквозь — только бы выбраться наружу, исчерпать себя, исчезнуть. Америка не знает слова «тоска». Глаза Америки всё ещё оставались ярко-голубыми, но ясно было, что небосвод рухнул, не спросив. Человек внутри него выл, пока страна торжествовала на виду со всей присущей ей едкостью ярких вспышек репортерских камер и громких заголовков газет. — Как думаешь, каково это, умереть? — как-то спросил у него Россия с чересчур безынтересным голосом для подобного вопроса, когда они смотрели с балкона на торопящихся в никуда людей внизу. В тот момент бегущие казались муравьями, увлеченными своим делом, но такими крохотными и смертными, уязвимыми к простой подошве на ботинке одного из многочисленных, которым «всё равно». Солнце светило на них, вне себя от счастья. США скривил губы в иронии от сказанного, не улыбнулся, хотя, почему бы и не улыбнуться от такого. Вместо этого, почему-то резало по красному сердцу, фраза зацепилась и чесалась репейником с колючками-бритвами, уставший смешок послужил равной заменой пустой улыбке. Зажмурился, скоро цепляя тёмные очки от солнца, ранее висящие на чёрной футболке, на глаза, ослеплённые лучами. Руки в руки, лежат на балконных перилах. Острые зубы кусают ядовитый язык. — Рано тебе ещё такое знать. Америка не знает этого слова, но ощущает его значение в полной мере.