По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Сердце, готовое выпрыгнуть на очередном повороте без лишних просьб, бешено стучало в груди. Щёки пылали, словно в голове американца бушевал лесной пожар, прожигая плоть изнутри, накаляя её до предельных температур. В небесных глазах синим крутились спирали, спавшие на переносицу тёмные очки блестели от лучей яркого солнца, пробившихся через большие коридорные окна и отбрасывающих странные витиеватые тени на пол, играясь зайчиками. Кофейный костюм дышал жаром, по белой шее стекали тонкие дорожки из прозрачных капель, пот. Ноги мчались вперёд, надеясь, что несчастно ожидаемый тупик не встретится намного раньше запланированного. За ним мчались следом, США отчетливо слышал тяжелые стуки сапогов о серый керамогранит. Преследователь шёл медленнее, чем он, но не отставал. Штаты рвано выдохнул и сморщил нос от усталости, проведя мокрой ладонью по стене. Ещё немного — и его кабинет, ещё немного и... Он лишь на секунду прикрыл глаза, скрыв их за подрагивающими ресницами. Его резко прижали к стене, мягко облепив дёрнувшееся запястье длинными пальцами в чёрной кожаной перчатке, другая пятерня — танцевала в светлых волосах едва дышащего американца, касались алой щеки и края румяного уха, не боясь обжечься. — Услышал? — тихо, шепча на самое розовое ухо, спросил русский в большом пальто и ушанке с поднятыми крыльями и ослепляющей красной звездой на мягкой молочной шерсти, кратко улыбнулся сухими губами. В зелени радужки, расширившихся зрачках мешалась легкая тоска с ещё чем-то, непонятным, — Америка спешно прикрыл глаза, не желая ничего замечать, скривил уголки губ, наклоняя голову в сторону, только подальше бы быть, — ...Испугался? — Я ничего не боюсь, — бросил Штаты голосом героя, хмуря брови, но век так и не поднимая, — Ни тебя и, тем более, — крепче зажмурился, — Твоих идиотских слов, ха. Штаты услышал, как Союз глухо хмыкнул прямо перед тем, как отпустить его запястье и немного отойти, — Тогда открой глаза. — Зачем? — Докажи, что ничего не боишься, — на последнем слове слишком синие глаза распахнулись, посмотрели в чересчур тёмно-зелёные. Губы поджались, когда русский вновь наклонился к его лицу, невесомо прижимаясь к ним своими, правда, сухими и холодными, треснувшими когда-то от вечной стужи, совсем ненавязчиво, терпимо, — Настоящий герой, — выдохнул он. Штаты положил ладони на грудь Совета с, как ему казалось, чётким желанием отпихнуть, но лишь сжал плотную ткань пальто в слабый кулак, всё больше хмурясь и опуская взгляд, жуя нижнюю губу. СССР тепло улыбнулся, накрывая один из кулаков своей большой ладонью, прижавшись к макушке американца, произнёс, — Это правда. То, что я тогда сказал — правда. До последнего слова. — Нет, — четко отнекивался Америка, борясь с дрогнувшими ресницами и скрутившим спазмом в животе от сказанного, видимого, слышимого. — Чистая правда. — Вовсе нет. — Сейчас искренен также, как на своей кухне. — Русская брехня. — Ты мне нра-вишься, Америка, — пропел Советский Союз, почти издеваясь. Хотелось бы верить, что просто издеваясь. Соединённые Штаты, не выдержав больше, обреченно, вымученно, простонал и упал головой в открытые объятия, утомившись бегать по длинным коридорам с крутыми поворотами на каждом шагу.