По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Засушливое лето ярко блестело потом на лбах, проявлялось болезненно пылающим румянцем на щеках и носах, вело за собой, словно в подарок, ощущение подступающей к горлу тошноты с примесью лëгкого обезвоживания. Привкус крыльев цикад на самом корне языка. Две бешеные трассы гремели камнями и дорожной пылью от колес мимо проезжающих машин. Скамейка, разделяющая их посередине и стоящая так, будто представляла собой отдельный остров или независимый континент, являлась чем-то чужеродным, вовсе не вписывающимся в местный ритм жизни. Она выбивалась от общего колорита своим томным, будто поющим одной нотой, спокойствием и странной неопределенностью, висящей в мыслях мимо проезжающих множеством не отвеченных вопросов ровно до того момента, пока не останется слишком далеко позади, чтобы и дальше заботиться об этом. Кому пришла идея поставить скамейку именно здесь, в таком месте? Шум вечно живых дорог, безжизненность окружения. Пешеходов здесь нет, внезапно отдыхать незачем. И куда смотреть? На что? Смотришь вперёд — дорога, мигнула красной летящей в никуда из неоткуда машиной, снова исчезла. Повернешься назад, — меркнуло синим смазанным пятном, в другую сторону. Ни одного дерева, только золото песка, парящего в воздухе мелкой крошкой и танцующего сокровищами в лучах съедающего солнца, от которого никуда не убежишь. До того времени, пока оно не убежит само, спрятавшись за протертым и выцветшим биллбордом. Биллборд, когда-то пестрящий красками и желанием, был рекламой холодного и сладкого лимонада, что держала в кувшине симпатичная девушка в красном купальнике с белым кружевом, также сладко улыбаясь смотрящим налитыми кровью губами. На сером, когда-то блекло-голубом, стекле кувшина можно было разглядеть большие капли конденсата, сам лимонад был блекло-желтым, почти сливался с белым фоном. Всем видом кричал — «Выпей меня до самого дна!» Теперь лишь хрипел. США облизнул пересохшие губы, от зеркальных чёрных очков плясали солнечные зайчики, а пиджак делового костюма давно был снят и положен слева, рубашка с рисунком оранжево-салатовых пальм предусмотрительно была расстегнута на три пуговицы вниз. Штаты откинул голову назад, лениво раскинув руки по спинке деревянной скамейки с обеих сторон, и громко выдохнул протяжное «Ах». Очки плавно поползли на лоб, открывая вид на защуренные небесные глаза и синие синяки под ними. — Ка-а-ак же я устал, — пожаловался он, опрокинув голову тяжелым грузом в сторону невольного собеседника. Союз курил папиросу, с такими же синими синяками под глазами и также откинув коричневый пиджак, положив его справа от себя. Рубашка его белая, напоминала смятое облако. Острые локти русского покоились на коленях, а спина была напряжена. Волосы взлохмачены частым беспокойством кисти, что вечно зачесывала их назад. Зелёный взгляд глядел на рекламный щит лимонада; на сам лимонад ли или на девушку, или на её нехилые формы, или на всё разом и по отдельности. В голове крутилась «опошленная сладость», когда пальцы прижались к тонким губами, и те выдохнули новый клуб дурно пахнущего дыма, отпуская. — Ага, — тихо ответил он, — Я тоже. США, сладко зевнув, провёл кончиками пальцев по спине СССР, медленно прошёлся по выступающим позвонкам, словно пересчитывая их. Союз посмотрел на него, почти без вопроса и опустив руку с тлеющей сигаретой. Американец только пожал плечом, коснувшись чужого затылка самым краешком ногтя указательного пальца. — Хочешь поцеловаться? — Жарко. — Я съел мятную конфету, так что в моем рту сейчас чертовски холодно. — У тебя была мятная конфета? — Союз скептично вскинул бровь, Штаты зажевал улыбку, оставив её намеки где-то в уголках, и потянулся поближе. Немного, но уже становилось душно, сухой ветер прошёлся мимо них походкой эгейской кошки. — Не веришь? — Верю, — СССР качнул головой, сигарета в слабо сжатых пальцах больше не интересовала, — Но моя вера делает из тебя бесстыдную жадину. Что же делать? — Ох, это нужно скорее исправлять, — США поправил спавшие очки одним ловким движением, — Я, на самом деле, очень люблю делиться. — Пф, гляньте какая важная врушка, — отмахнулся русский. — С тобой вот поделюсь прямо сейчас, — акулой. США оперся ладонью на ногу Союза и стремительно потянулся к его невольно ухмыляющемуся лицу. Громко и протяжно просигналив, мимо скамейки проехала очередная красная машина.