По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Недалеко закат, тлея, жадно облизывает окна и силуэты своим длинным солнечным языком, от чего стёкла высотных зданий блестят жёлто-мандариновой слюной, провинностью ласки и избыточной нежности. Оранжевые тени, сладко поблескивая, бегают меж разбросанных бумаг на одном из офисных столов, плавно огибают стоящую на нём старомодную лампу. Мокрый член скользит по тёплому языку глубже, пока гладкие задние зубы слегка, но вместе с тем ощутимо, надавливают на плоть, словно в незамысловатой, интуитивной попытке пережевать, густо проглотить по кусочкам и не давиться больше. От обилия лишнего во рту становится до невозможности тесно, и слюна извилистыми речными дорожками начинает стекать по подбородку вниз, небрежно капать на тёмный ковролин, перемешиваясь с повисшей в офисе золотой пылью. Колени за кофейными брюками уже успели стереться о жёсткое покрытие и сейчас лениво побаливали, а скрытая за тяжелой спиной стена вспотела и расплакалась от невыносимой духоты, разъедающей пространство кабинета. У США волосы светлые, и всегда красивые, взъерошены сейчас так сильно и бешено, что он намного больше напоминает встревоженное и безжалостное в праведном гневе животное, чем… А на что он там, собственно, или кого собирался походить, предлагая сгладить позднее окончание тяжелого рабочего дня именно таким способом? Хотя, это неважно, в самом деле неважно. Достаточно взглянуть, и всё станет понятно само собой: Вот злые глаза блестят от мелкой влаги особенной золотисто-небесной спиралью, глядят ядовито снизу вверх от очередного неспешного толчка. Вот залитые щеки, расцветающие свежим красным мясом, едва ли не от постыдных мыслей. А вот и согнутые брови, застывшие где-то между раздражением и очевидным негодованием. Вздрагивающие самым кончиком от приливов к мышцам и костям пропитывающего, как вязкие слюни ковролин, возбуждения. И вот, конечно, эти острые выбеленные зубы, что дразняще покусывают чувствительную кожу, когда Штаты, их истинный владелец, отстранившись с булькающим звуком, начинает облизывать и зацеловывать покрасневший от тесноты рта член с левой стороны угощением, большим пальцем надавливать на уретру, впиваться в неё ногтем большого пальца, – и скажи теперь, чем не обидевшийся зверь, потерявший контроль? СССР мрачно усмехается на это щенячье баловство, а затем тонет в собственном болезненном стоне, наполовину сорвавшим выдох, когда зубы, очевидно, специально цепляются за кожу немного сильнее. Достаточно тихом и невыразительном стоне, но сгоревшим в горле до хрипа. Как бы ни было интересно и забавно, язык Штатам всегда был нужен исключительно для того, чтобы им чесать, — не стоило ожидать чего-то большего. Никому из них не стоило.