По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Могучие облака крыльями орланов прикрывали небо, сквозь мелкие щели от густых серых перьев едва ли можно было заметить проглядывающие солнечные лучи. Парной дождь заставлял потеть зелёную землю и тело, лежащее на ней; лицо, щеки и губы, грудь с животом и руки с ногами омывала тёплая небесная вода, от спины скапливалась лужа, мешалась грязь. Дождь бежал муравьями по коже, пробивался сквозь закрытые веки, смывал всё и забирал всё. В нём приходилось едва дышать, едва не задыхаться, настолько удушлив и восхитителен был каждый мокрый выдох, хлюпающий вздох. Штаты с пустой улыбкой, не глядя, протянул ладонь к бесконечному, скрытому и оберегаемому тысячей орланов небу, согнул пальцы, словно больно уколовшись о падающие грибные капли. Такие режущие, мягкие, готовые защищать. Открой Штаты сейчас глаза, небо застелили бы именно капли; превратились в кривое зеркало, раздробили зрачки крошечными кристалликами, тёплыми и колючими сплавами света и влаги. И он не смотрит. Видит без глаз, как небо облетают орланы, птицы свободы, как утопически прекрасно звучит их беззвучный зов. Как хищно, изящно и злобно их острые когти царапают края солнца, цепляясь сильно, словно в бьющуюся в предсмертной агонии влажную рыбу, что не убежит никогда, не утонет. Штаты слышит почти, как золотистая чешуя трескается, бурлит красным закатом кровь под ней. Но не видно всего, нет, не видно совсем, ведь крыльев так много и дождь так колюч и ловок, покрывает жестокость радостной грустью. И Соединённые Штаты Америки улыбается так тепло, так по-детски, бесконечно уверенный в том, что это небо только его, его и белоголовых орланов над ним. Солёно смеётся почти, давится кровью густой.