По словам британских ученых, все американцы слепы, а русские глухи.

Кулак тяжело разбивается о стену; кожа на белых костяшках лопается небрежно, пока красивые обои перекрашиваются из светлого кофейного в склизкий красный. Мазками неровными, всё ещё не по-настоящему бешеными, но и не очень-то далёкими от таковых. Пламя бурлит внутри оглушающе, прожигает всё под кожей, пенясь, и просится наружу в грязном желании вывернуть всё наизнанку. Костяшки начинает щипать и резать, они начинают гореть от боли, от встречи с сухим воздухом коридора. Блестит растерзанная плоть теперь клубничными леденцами без сахара. Слов не хватает, звучат пусто и смешно теперь, самонадеянно и гневно, наигранно и бездушно, да? Потому, может, кулак честный и летит в чужую грудь со злобной язвой, косой полуулыбкой, на лице. Его выпад перехватывают ожидаемо; держат за запястье твёрдо, давят на кость большой ладонью в перчатке тёплой, на градус ниже раскалённой гневливой плоти под ней, из вежливости не доводят сжатие до хруста. Штаты же, напротив, давит, наваливается на носок туфли Союза с каким-то особым наслаждением, усмехается шире, уловив глухое шипение. Крутится юлой в попытке вырваться и запутывается ещё больше, ведь руку русский так и не отпускает, — только заламывают за спину сильнее. Американец вновь встречается со стеной, но теперь щекой и не по своей воле. Он скалится, когда слышит, как душка чёрных очков неприятно хрустит от резкого соприкосновения. — Успокойся, неугомонник, — говорит СССР на выдохе, вдавливая беспокойное тело американца в стену и, на самом деле, с большим усилием удерживая его на месте, — Угомонись, говорю, — он хмурит брови сильнее, когда получает что угодно, кроме желаемого. — Да пошёл ты, понял, — Штаты озабоченно поворачивается к нему. Душка всё же сломалась, искривилась под натиском грубой стены, потому правая сторона очков немного сползала вниз, открывая вид на искрящуюся синими пятнами лазурь, — Я твои приказики… — Штаты дёрнулся сильнее, Союзу пришлось отойти на полшага назад, но не отпустить, — …Исполнять не собираюсь, понял меня? Что хочу, то и делаю, ясно? — Штаты снова звонко клацает зубами в его лицо, и Советский Союз лишь надеятся, что, когда этот театр абсурда подойдёт к логическому завершению, главный актёришка не откусит себе язык, — Захочу, и разворочу здесь всё к чертям, захочу, и по морде твоей напыщенной, так и вопящей «секси-ледник номер один» съезжу, понял? Никто мне не помешает, да и ты, что ты мне, гх, сделаешь? Я зде-… Да отпусти ты меня, достал! — СССР посещает мысль, что малость откушенный язык Штатам всё же не повредит, только на пользу будет. Всем окружающим. Вздыхает лишь устало на деле, улыбаясь самыми уголками после, когда бешеные дёрганья сходят на нет и Штаты опускает голову вниз, видимо расслабляясь и едва касаясь лбом стены. Наступает тишина, такая притворная и наигранная, что русского почти пробивает на смешок, но он держится. — Я успокоился, всё, — говорит США самым ненатуральным спокойствием, на которое только способен, и подначивающе встряхивает взятые в заложники запястья, дует нижнюю губу слегка: «Ну вот, я сделал, что ты просил, отпускай теперь!», — Теперь я — образец самого спокойного существа на всём континенте. — Мм? — тянет Союз, скользя щекой по светлой макушке Штатов и следя за тем, как за ним следит нахальный зрачок, не перекрытый стеклом очков, — На одном только континенте, даже не на всём земном шаре? — Ну, я не беру выше головы, ты же понимаешь, — Штаты чувствует, как Союз целует его волосы и прижимается немного ближе, — Начинаю с малого, всё такое… Думаю, я заслуживаю за свои старания награду, верно? — Ага. Раздражённое молчание почти режет улыбка, запрятанная в светлых волосах. США клянётся, что ощущает её даже сквозь магму кожи, — Что ты, чёрт возьми, делаешь, комми? — спрашивает он уже тише, заискивающе. Союз наклоняет голову так, чтобы его совсем не было видно Штатам, вновь смазано целуя его макушку. — Обнимаю тебя. Объятия - самая лучшая награда, — США не знает даже, смеяться ему или дальше гневить, потому что… И это СССР говорит? Ну и чушь. Американец давится кашляющими смешками, безуспешно стараясь подавить их где-то в горле. Расслабляется и жмурит глаза, — Моим нравится. Неплохо, да? — Да, — отвечает США мягким смешком через какое-то время, остыв, — В самый раз.