пожалуйста, остановись.

— Пашка, — Юра выходит в коридор и пугает его своим резким появлением, — привет. — и тебе не хворать… — Личадеев поправляет влажные волосы — за окном с самого утра идёт дождь, — что такое? — он старательно разглядывает таблички на дверях, крутит головой по сторонам, только чтобы не смотреть на Музыченко. слишком страшно, что предположение может подтвердиться. что он действительно в него влюбился за один день. это ведь такая глупость. — зайдёшь вечером? просто поговорить. хочешь, гитару достану? — хорошо, но я пока что не знаю, во сколько освобожусь. но обязательно зайду, — он кивает, слабо улыбается, так и не поднимая взгляда, и уходит в сторону репетиционной. день, на удивление, оказывается совсем коротким, и уже в шесть вечера Паша, не нарушая обещание, приходит к Юре в гримёрную. тот, словно всё это время ждал его, сидит на уже собранном диване с гитарой и настраивает её. когда дверь тихо скрипит, закрываясь, Музыченко поднимает голову и улыбается. — гитара — единственный инструмент, на котором ты умеешь играть? — Паша осторожно садится рядом и кладёт руки на колени, наблюдая за тем, как Юра подкручивает колки и пробует что-нибудь сыграть. — умею на многом. барабаны, гитара, фортепиано, скрипка… — скрипка? — Личадеев немного хмурится; Юра на это усмехается, откладывает гитару и поднимается с дивана, а возвращается уже с кейсом. — скрипка, — с инструментом он обращается очень бережно, едва касается подушечками пальцев и укладывает на колени. проверяет звучание, а затем устраивает на плече и берёт в другую руку смычок. Паша не может оторвать взгляда от Юры, увлечённого игрой, кусает губы и пытается пальцами подцепить складку на штанине. та постоянно выскальзывает, сминается и не поддаётся, но Паше, если честно, плевать, Паша сейчас смотрит на Юру, который так виртуозно играет на таком нежном инструменте, и готов расплыться на месте. — вау, — всё, что может выдать он, когда Музыченко кладёт скрипку обратно в кейс. тот, как назло, разворачивается к нему и смотрит прямо в глаза, и Личадеев хочет сквозь землю провалиться. наверное, он был прав. теперь точно влип. Юра улыбается широко, довольный своей работой, и продолжает сверлить его взглядом, словно специально. Паша отводит взгляд и моментально краснеет, за что сейчас хочет себя ударить, — никогда бы не подумал, что ты умеешь играть на скрипке. это просто невероятно. — спасибо, Пашка., а у меня вот созрел вопрос: где твой аккордеон? — аккордеон?.. дома. здесь где-то был старый, можно попробовать найти… — кажется, я даже знаю, где, — Музыченко подрывается с места и исчезает за поворотом, и Паша не понимает, догонять его или оставаться на месте. решает всё же найти его, чтобы не было настолько неловко, — Пашка! — совсем скоро слышится из кладовки в самом конце коридора, и тот моментально его находит, — нашёл, — Юра вытаскивает из кучи каких-то тряпок, костюмов и декораций немного пыльный чехол, одной рукой отряхивает его и двигает к Пашиным ногам. Личадеев наклоняется, открывает его и узнаёт тот самый аккордеон, на котором ему приходилось однажды играть. синий, немного поблёскивающий и отливающий перламутром. сейчас у Паши такой красный, поэтому обращаться он с ним умеет. они возвращаются в гримёрную и падают на диван. Личадеев поправляет ремни и кладёт пальцы на клавиши, ловит Юрин заинтересованный взгляд и понимает, что сейчас придётся немного поимпровизировать. Музыченко смотрит и слушает с восхищением, берёт скрипку и старается попасть в ноты. Паша коротко смотрит на него, улыбается, прикусывая губу, растягивает меха и растворяется в музыке. она не для всех — только для них, для двоих. остаток дня они проводят за музыкой, шутками и литром ликёра. а потом Паша начинает всё чаще появляться в театре в нерабочие дни. всё чаще звучит музыка из небольшой гримёрки, всё чаще слышится смех и звон бокалов. и наверняка кто-то замечает что-то неладное, но молчит. и Паша молчит, потому что понимает, что одним словом может сломать это всё. и с каждым днём молчать становится всё сложнее. — Пашка, зайдёшь? выпьем, поиграем, — Музыченко улыбается как обычно, тянет довольно это «Пашка» и каждый раз зовёт на перекур, даже когда у Паши нет сигарет. он же не жадный, он поделится, а Личадеев потом бегает в местную табачку, чтобы такие же купить, потому что их же Юра курит. он чувствует, что начинает переходить черту, что это уже совсем и надо прекращать, но остановиться уже не может. слишком поздно спохватился. в душу въедается запах корицы и виски, хочется постоянно его ощущать, вдыхать-вдыхать-вдыхать до одури, поэтому, чтобы совсем не сойти с ума, Паша берёт больничный и остаётся на неделю дома. без Юриных шуток сразу становится тоскливо. аккордеон в углу спальни напоминает о каждом вечере, и Личадеев просто закрывает лицо руками, понимая, что всё. — Пашка, — сердце пропускает удар, — привет. — привет, — Паша вымученно улыбается, и Юра сразу же мрачнеет. — что-то случилось? — нет, всё в порядке, — Личадеев уже без спроса заходит в гримёрную и садится на диван, выдыхая, — выпьем? — как скажешь, — Музыченко немного недоверчиво косится на него, достаёт из стола бутылку виски и два стакана. Паша опрокидывает в себя содержимое и морщится с непривычки. уже через несколько минут настроение приходит в норму, скрываясь под маской «всё хорошо», и Юра перестаёт беспокоиться — хотя, он же очень хороший актёр, — почему тебя так долго не было? — ничего особенного, просто приболел, — Личадеев смотрит в свой стакан и погружается в мысли; Музыченко понимает, что его лучше не трогать, потому молча перебирает струны скрипки, отставив алкоголь в сторону. тишина длится пять минут, десять, пятнадцать. Юра убирает скрипку и поворачивается к Паше, смотря на него с немым вопросом. тот реагирует не сразу, поднимает голову и смотрит пустым взглядом, поджимает губы и наливает себе ещё. — Паш… — всё в порядке, Юр. правда, — он откидывается на спинку и задирает голову, прикрывая глаза. Юра совсем не знает, что делать, и решает просто начать разговаривать. постепенно Личадеев втягивается в диалог, заливая в себя всё больше и больше виски, а затем они решают, что лучше остаться в театре, раскладывают диван и так и ложатся. снова. Музыченко просыпается в объятиях, смотрит на часы над дверью и понимает, что сейчас всего четыре утра. Паша тихо сопит и утыкается лицом ему в плечо; Юра осторожно приобнимает его и поправляет плед. на место сонливости приходит какая-то опустошённость. сегодняшний вечер был абсолютно другим. слишком минорным. он не понимает, что вообще между ними происходит, то ли Паша ему как младший брат, то ли как друг, то ли нечто большее. и это нечто большее — самый плохой вариант из всех возможных. Музыченко перебирает его волосы, поглядывает на часы и замирает, когда Личадеев начинает шевелиться. до утра он так и не засыпает. — Паша, вставай, — Юра уже умытый, одетый и причёсанный, в отличие от Паши, который снова начинает ворочаться и кутаться в большой плед, только чтобы не вставать, — у тебя сегодня занятия у Серговны. — не хочу никуда. — вот и говори об этом Ане. а пока вставай. Личадеев ещё минуты три крутится, но всё же просыпается окончательно. в гримёрке оказывается холодно, и он накидывает на плечи ещё тёплый плед, чтобы не замёрзнуть. Юра даёт ему свой свитшот и гонит в уборную, предупреждая, что через десять минут уже начало. когда Паша заходит в репетиционную, сталкивается со злобным взглядом Ани. не опоздал, но всё равно облажался. начинается рабочий день. вечером Юры нигде не оказывается — охранник говорит о том, что он ушёл несколько часов назад. Личадеев понятливо кивает и отдаёт ключ от его гримёрной, но свитшот решает пока что оставить у себя. собственная квартира уже не выглядит такой уютной и родной, и Паша старается как можно быстрее лечь спать, чтобы не чувствовать этот холод — не осенний, а совсем чужой. на следующий день выпадает выходной и это оказывается единственный день, когда Паша не торопится в театр. наоборот, медленно просыпается, кое-как перекусывает остатками еды из холодильника, собирается и уже только тогда выходит из дома. с каждым днём становится всё холоднее, но он не спешит менять пальто на что-то потеплее, лишь жмётся на остановке, стараясь согреться. заходит в тёплый автобус, а из автобуса — в театр. Юру он встречает ещё во дворе, коротко здоровается и входит в здание, чтобы окончательно не замёрзнуть. — ты бы хоть куртку надел, заболеешь ведь, — Музыченко вытирает ноги о коврик, — предлагаю сегодня куда-нибудь сходить. парк, судя по всему, сразу отпадает, — он смотрит на тонкую ткань пальто и вздыхает, — кафе? — не знаю. я не против. давай, — Паша поправляет воротник и убирает руки в карманы. Юра закрывает гримёрную и возвращается к выходу, чтобы оставить ключ и выйти на улицу. Личадеев снова начинает мёрзнуть, хотя Музыченко не кажется, что на улице так уж холодно — градусов десять точно есть. — может всё-таки переоденешься? — спрашивает Юра, когда они подходят к его автомобилю на парковке. — не знаю, есть ли у меня что-то лучше. да и неважно, не холодно, — Паша садится на пассажирское место и пристёгивает ремень безопасности уже на автомате. Музыченко, конечно, хочет возразить, но молчит, потому что понимает, что это не его дело. в кафе Личадеев ничего не заказывает и почти не поддерживает разговор, как обычно отмахиваясь от вопросов о его самочувствии. он пытается показать, что всё в порядке, но сам порой не понимает, что с ним происходит, и объяснить это он не в силах. подступает вечер, и Юра молча отвозит Пашу домой, а сам уезжает в противоположном направлении. Личадеев ещё несколько секунд смотрит вслед уезжающему авто, а затем заходит в парадную. пахнет дешёвыми сигаретами и краской. фикус на окне снова то ли сломали, то ли украли — на пролётах не было камер. через распахнутую фрамугу дует слабый ветер, гуляя по лестницам. в квартире очень темно и пусто. скоро должен наведаться арендодатель, но Паше, если честно, плевать — он приходит сюда только чтобы поспать и иногда поесть. в комнатах всегда чисто, разве что на полках лежит совсем незаметный слой пыли — зачастую на это совсем нет времени. он быстро принимает душ и ложится спать, даже не заходя на кухню. наконец-то день заканчивается.