пожалуйста, остановись.

— слушай, Паш, — Личадеев моментально поворачивается, переставая играть, и смотрит на Юру, пока тот не продолжает, — а что думаешь о том, чтобы написать, ну, допустим, песню? — песню?.. — Паша не сразу понимает, о чём он говорит, а затем удивляется. — а какой в этом смысл? так и играть дуэтом? — ну, не знаю, может, мы могли бы устраивать небольшие концерты в театре… — Музыченко задумчиво постукивает пальцами по корпусу скрипки и иногда задевает струны. — а может просто для себя. это же классно. — не знаю, — выдыхает Паша и кладёт аккордеон на пол, разгибая спину. — нужно будет подумать. вечер протекает незаметно; за окном совсем тихо и темно, на небе проклёвываются звёзды — сегодня безоблачно. Юра временами поглядывает на Пашу, что потирает затёкшие плечи и разминает шею, и непроизвольно улыбается. Личадеев, несомненно, все эти взгляды видит, но делает вид, что совсем ничего не замечает. так будет лучше. хотя смущение часто накатывает волной, заставляя уши краснеть, но он скидывает это на духоту в комнате. Юре же очень интересно, почему он так реагирует, и сейчас это буквально игра в русскую рулетку: либо он прав и его догадки верны, либо это провал. — Паш, — вновь зовёт он, тщательно скрывая дурацкую улыбку; порой быть прямолинейным очень и очень сложно, и обычно все эти разговоры оканчиваются плачевно. — у меня есть к тебе парочка вопросов. — ну, если есть, то спрашивай, — немного глухо из-за опущенной головы отвечает Личадеев и вновь поднимает музыкальный инструмент, цепляя ремни на плечи и тихо наигрывая какую-то мелодию. чистая импровизация. — мне интересно узнать что-нибудь о тебе. не просто как зовут и сколько лет, а что-нибудь личное, — начинает Музыченко откуда-то совсем издалека, словно ни на что не намекая. Паша задумчиво потирает переносицу, переставая играть. — личное? например? — не знаю, ну какой-нибудь факт из жизни, или, допустим, что-нибудь про твоих друзей, может, кого любишь, — на этих словах Юра начинает внимательно следить за его эмоциями, продолжая прятать ухмылку. — а почему тебя это вообще интересует? — Паша поднимает взгляд и замечает его серьёзное лицо, от чего прикусывает губу. Музыченко молчит, слегка прищуриваясь, и поджимает губы. Личадеев напрягается. — просто интересно. я тоже могу что-нибудь рассказать. — тебе правда интересно? — конечно. Паша втягивает воздух через нос, поглаживает корпус аккордеона и думает: говорить или нет? — ну, есть один человек, да. правда вряд ли эта симпатия взаимна, но мы и знакомы не так давно. так что не знаю. — я знаю его? — Юра сейчас словно стоит на краю обрыва, и либо он упадёт сам, либо его столкнут. — может быть когда-нибудь пересекались. не могу быть уверен, — Личадеев начинает краснеть, потому опускает голову, чтобы волосы хоть немного перекрыли лицо. Музыченко выглядит потерянным. — а что насчёт тебя, а? — странная ситуация: я влюбился в человека буквально за один день, и не могу понять, взаимно это или нет, потому что этот человек очень закрытый и не показывает никаких чувств, — Паша смотрит на него исподлобья совсем непонимающим взглядом, и Юра понимает, что он догадался. значит, всё идёт по плану. — я с ним знаком? — решает играть по его правилам, смотрит прямо в глаза и размеренно дышит, оглаживая пальцами клавиши аккордеона. — да, знаком. очень хорошо знаком. повисает тишина. Личадеев вслушивается в звуки с улицы, в шум за дверью, в собственное сердцебиение. Юра молчит, бегая глазами по его лицу, а затем поднимается с места, становясь перед Пашей. тот совсем теряется, смотрит на него широко распахнутыми глазами и не успевает среагировать, как ощущает тепло его губ на своих. аккордеон начинает давить на рёбра, являясь единственной преградой между ними. Паша закрывает глаза совсем по-детски, тянется вперёд и приспускает ремни на плечах, ставя инструмент на колени. Музыченко отстраняется первым, смотрит на раскрасневшегося Личадеева, сам дышит глубоко и поджимает губы виновато. — точно не уверен, взаимна ли твоя симпатия? — тихо говорит он, делая ещё один шаг назад. — теперь уже не знаю, — Паша зарывается пальцами в волосы и оттягивает пряди. в голову почти сразу приходит мелодия, и он начинает её наигрывать; Юра смотрит на его руки, подхватывает скрипку и подыгрывает. наверное, именно музыка сближает. — запиши, — Музыченко перестаёт играть на несколько секунд, но затем втягивается в процесс и тонет в новоиспечённой песне — не хватает только слов и, может, каких-то инструментов. в дверь раздаётся короткий стук, и оба перестают играть. Паша только начинает отходить, и краска не до конца сходит с лица, поэтому он просто опускает голову. — вы так классно вместе играете! — Анечка Смирнова просто светится счастьем, сжимая в руках какие-то бумаги. — привет, Анют, спасибо, — Юра приветственно улыбается ей, — чего пришла? — на самом деле он рад, что она не зашла несколько минут назад, иначе было бы намного сложнее как-то это объяснить. — а, я принесла Паше новый сценарий, Анна Серговна просила передать, — она протягивает ему папку, и Личадеев, не поднимая головы, забирает текст. Смирнуха ещё несколько секунд стоит в проходе и закрывает дверь; шаги становятся всё тише, пока совсем не пропадают. Паша кладёт бумаги в сторону и утыкается лбом в корпус аккордеона. — Пашка, — как-то совсем грустно говорит Юра и поднимает на него пустой взгляд, — что происходит? — не знаю. давай поговорим об этом в другой раз. Музыченко садится ближе к нему и убирает волосы с лица, пытаясь заглянуть в глаза. Паша отворачивается и снова краснеет, стыдливо опуская взгляд. это кажется ему неправильным, хочется просто встать и уйти, чтобы не чувствовать ничего. — я сделал что-то не так? — нет. всё в порядке, — он поворачивает к нему голову и слабо улыбается. где-то внутри разгорается пламя. он невесомо целует его в уголок губ, кладёт аккордеон на пол и уходит, по пути забирая с вешалки пальто. сценарий остаётся одиноко лежать на краю дивана. «в другой раз».