одна большая ошибка.
4 января 2021 г. в 23:48
возвращается Юра к трём часам ночи. тихо разувается, умывается и приоткрывает дверь в комнату, но стоит только сделать шаг, как зажигается свет. Паша сидит на краю кровати, свесив ноги, и сверлит его взглядом. он не злится и не ругается, а нервно заламывает руки и шмыгает носом, даже не в силах расспрашивать его о чём-то. сам всё понимает.
— ты можешь сказать мне всё? куда ты постоянно ездишь? — он тяжело сглатывает, прежде чем задать ещё один вопрос, — к кому?
— что? Паш, что за бред? — Юра так и стоит в дверях, смотрит на него недоумённо и пытается сложить кусочки паззла. наконец, он понимает. и правда. он всё меньше проводит времени с Пашей, куда-то уезжает и ни слова об этом не говорит.
— скажи уже честно, что не любишь меня и что тебя всё заебало. думаешь, я не пойму? да я бы на твоём месте в первый день сбежал, но зачем ты мучаешь и себя, и меня? я разве тебя держу?
— хватит! — Музыченко не выдерживает и повышает голос. Паша сильнее сжимает своё запястье, костяшки стремительно белеют. лицо бледнеет на несколько тонов, когда он видит, насколько Юра зол. становится по-настоящему страшно, — прекрати нести хуйню! ты думаешь мне самому не сложно? сложно, блять! но я же почему-то стою сейчас здесь и продолжаю держаться, пока ты каждый раз заводишь свою шарманку с тем, что ты мне не нужен и я должен тебя отпустить. знаешь что? меня это в край заебало! — Паша только дышит глубоко, пытаясь держать себя в руках, но в груди всё равно больно щемит. горло словно перехватывают руками, сжимают, перекрывая доступ к кислороду. он чувствует, как снова начинает задыхаться, и как комната быстро расплывается из-за выступивших слёз. Юра только сейчас осознаёт, что он сказал, — я… — но Паша его всё равно уже не слышит. в ушах звенит, и всё вокруг наполняется пожирающим страхом и темнотой. Музыченко хватает его за плечи и несильно трясёт. никакой реакции, словно он в отключке, но слезящиеся глаза продолжают бегать по комнате. Юра внезапно теряется, самого окутывает страх, и он просто сжимает его предплечья. всю злость как рукой снимает, — Пашенька, — он продолжает пытаться привести его в чувство, кладёт ледяную вспотевшую руку на щёку. Паша отмирает, утыкается лбом в его плечо и прерывисто выдыхает через нос, — всё хорошо, всё хорошо, — повторяет Юра словно самому себе, кладёт руку ему на затылок, шепчет извинения почти на ухо и жмурится до цветных пятен. невыносимо больно не только от того, что у Паши новый приступ, но и от того, что на этот раз его виновником стал именно он.
спустя почти час они молча сидят на кухне. Музыченко думает о том, что надо бы сказать ему правду, ибо в противном случае они рано или поздно вновь вернутся к этому разговору, но правда может слишком больно ударить и так слабого Личадеева. он вспоминает тёплые губы, покрытые красной матовой помадой, пальцы с аккуратным маникюром, и понимает, как же сильно он ошибся. он позволил себе слишком много, и сейчас придётся расплачиваться за это. Юра открывает рот, но не может ничего выдавить из себя. это всё кажется дурным сном или просто кошмаром, который должен скоро закончиться, но в итоге заканчивается только терпение.
— Паш, — он поднимает голову, но Паша продолжает смотреть в стол, перебирая пальцами кольцо, снятое более двадцати минут назад, — пожалуйста, пойми меня.
— я и так тебя понимаю, — Личадеев окидывается на спинку стула и складывает руки на груди, продолжая крутить кольцо между пальцев, — если ты нашёл кого-то, с кем тебе лучше, — он поднимает глаза к потолку, чувствуя, что может снова сорваться, — я тебя понимаю. и не держу. просто скажи, что так тебе будет лучше.
— не будет. мне хорошо только с тобой. всё это — одна большая ошибка…
— и всё же ты её совершил, — кольцо выскальзывает и со звоном падает на пол, укатываясь под тумбочку. Юра дёргается не столько от громкого звука, сколько от холода его интонации. в голосе столько эмоций, сколько, кажется, просто не может быть в одном человеке, и каждая из них на вкус горькая, горьче кофейных зёрен и американо без молока и сахара. это та самая скрытая боль и обида, которая не может перелиться за края, удерживаемая всеми силами, и она страшнее, чем чистые и открытые эмоции, и ранить она может намного сильнее.
— я не хотел, — Музыченко закуривает и продолжает смотреть на Пашу. тот мотает головой по сторонам.
— если бы не хотел — не делал бы. мне нужно время, чтобы хотя бы принять это. пожалуйста, не трогай меня, — он встаёт, задвигает ногой стул и уходит, слегка задевая Юру бедром. через тонкие стены слышно, как похрустывает под пальцами блистер с таблетками, как через несколько секунд разбивается стакан, как хлопает дверь. им обоим явно стоит остыть, и пускай на дворе раннее утро — Музыченко не спешит догонять Пашу. пусть идёт.
днём они пересекаются только в театре, и Юра думает, что стоило бы поговорить, но только стыдливо опускает голову, проходя мимо. репетиция до позднего вечера, а после — электричка в Гатчину, чтобы не возвращаться домой. Личадеев заходит в пустую квартиру и обессиленно падает на кровать. весь день его мутит, и он рад наконец-то оказаться в тишине и спокойствии. чего-то явно не хватает, но он молча проглатывает эту мысль и прикладывает прохладную бутылку с водой ко лбу. вскоре становится слишком жарко и гадко, и Паша встаёт, чтобы добраться до уборной. наружу выходит вчерашний ужин, и сил чтобы встать на ноги уже не остаётся. он прислоняется спиной к стене и стирает пот со лба, совсем не понимая, в чём проблема. в груди жмёт, и на какой-то момент становится нечем дышать, но он поднимается, опираясь о всё те же стены. холодная вода приводит в чувство и он доходит обратно до кровати. слабость затемняет картинку перед глазами, пока всё окончательно не погружается в темноту.
днём возвращается Юра, и Личадеев, всё ещё чувствуя себя отвратительно, не может на него злиться. переступая через гордость, он заговаривает первым, и Музыченко только прижимает его к груди, извиняясь и обещая помочь. так они и лежат до вечера, пока Пашу снова не рвёт, а затем он засыпает, вновь оставаясь без сил. Юра ещё почти час думает обо всём, что произошло, и тоже проваливается в сон, наполненный кошмарными сновидениями.