* * *
Давление и напряжённая обстановка била по нервам всё сильнее с каждым днем, Алекс уставал почти от всего: от страха, волнения, тревог и истерик. Это так выпивало силы, что в какие-то моменты он просто не мог бояться или плакать. Не было сил даже на страх. Тот отошёл на задний план, уступив место ощущению беспомощности и апатии. Парень слишком многое испытал за короткое время, нервы перегорели, как провода от чересчур большого напряжения, слишком-слишком-слишком всё было для него. Слишком много ужаса, боли, ненависти, обиды, всего негативного и разрушающего. Подростка до краев заполнили жгучим ядом из страданий и проблем, дали запредельно много, столько, сколько он не смог принять, и он начал сгорать заживо. Жестоко, но Роберт сам признался, что он тот ещё мудак, не жалеющий никого. Что правда, то правда… В конце концов, от переизбытка эмоций внутри, просто расплывалось холодное равнодушие к происходящему и к самому себе. Ему ничего не нужно было, даже сам себе он был не нужен. Какая разница, убьют его или нет, ударят или нет, изнасилуют или нет? Наверное, это самое страшное — быть безразличным к самому себе. Может, тогда люди и умирают, когда они больше не нуждаются в самих себе? Внутри прострелило удивление, неужели он стал одним из таких людей? Мозг отчаянно отрицал это, но слишком тихо и вяло, поэтому в конце концов Алекс смирился с тем, что стал суицидником. Точнее… Был готов стать им. Причин, чтобы продолжать бороться становилось всё меньше и меньше. Каждый раз, когда он признавался в любви Роберту и терпел грязные прикосновения, в голове затухала одна из причин открывать глаза. Вообще. Он чувствовал себя увядающим цветком, что вот-вот совсем засохнет… От этой мысли хотелось плакать, но слёзы он все уже выплакал. Осталось только сухими от раздражения и подолгу открытых век, красными от недосыпа глазами скоблить потолок перед собой и слушать звон тишины. Когда Роберта не было дома, Алекс садился на кровати, поджимал ноги к груди, утыкаясь лицом в ладони и сидел так. В голове звенела тишина вместе с пустотой, пока он не проваливался в дневной сон на какое-то время. Ночью парень спать не мог: сердце замирало от Роберта, спящего за спиной, от теней в углу и тихого сопения в ухо. Тело сводила усталость, буквально кусала веки, но вопреки всему те не смыкались, как будто бы от этого зависела если не его жизнь, то жизнь друзей или родителей. Если он и засыпал ночью, то просыпался по два или три раза не понятно от чего. Просто открывал глаза и пустым взглядом утыкался в стены и углы, и потом снова засыпал или же лежал так до утра, не сомкнув раздражённых век. Вместе со сном начал страдать и аппетит, который стал совсем слабым: не хотелось есть ни утром, ни днём, ни вечером, но Роберт насильно запихивал в него еду, пока был дома. Мужчине не нравилось то, что Алекс голодал и на ответ: «Я не хочу, я не голоден», только фыркал и пододвигал тарелку с едой ближе к парню. Приходилось есть и давиться, ибо истощённый организм не хотел принимать пищу. Маньяк лишь внимательно смотрел на него и думал о чём-то своем, затем мыл посуду за парнем и говорил, чтобы тот ел в течение дня. Только Алекс его не слушал, и весь день, пока Уокер был на работе, он не прикасался к еде или воде. В голове пару раз промелькивала мысль заморить себя голодом, но потом приходило понимание — Роберт не позволит. Будет кормить с рук, через трубку или просто запихивать еду в глотку, но парень не умрет. По крайней мере не так. Вместо того, чтобы есть, пить, пытаться сбежать, Алекс просто лежал на кровати и пытался уснуть. Ему было отчасти стыдно за это, пробуждалась ненависть к себе за моральную слабость, но он ничего не мог с собой поделать и от этого ненавидел себя ещё больше. Получался замкнутый круг… Он будто ходил в своих мыслях по кругу, как заведённая игрушка. Пребывал в апатии и не пытался сбежать, ненавидел себя за это, но продолжал оставаться с Робертом и ненавидел себя ещё больше, пока не срывался на истерики и не оставался опустошённым, без капли эмоций и боли внутри. Пустой, сорвавшийся и изнеможённый. А потом снова по кругу. «И насколько меня еще хватит?» — звенело в ушах, пока эту мысль не заглушала ненависть или не топила тишина тревожного сна. — Я просто надеялся на то, что не сойду с ума. Я не знаю, как вам объяснить, почему я не пытался сбежать, что со мной случилось… Правда, я не знаю. Я не убегал и ненавидел себя за это, но продолжал оставаться в доме, — Алекс закрыл лицо руками, облокотившись на стол перед собой, — я будто бы отчаялся и сдался… Парень так много спал, потому что ему казалось, что если он выспится, то сможет найти в себе силы и начать выкарабкиваться из апатии. Но это опять словно очередной замкнутый круг, от сна становилось ещё апатичнее и хотелось спать ещё больше, либо голова болела и ему приходилось ходить по коридорам, чтобы не лежать. Бродил, как уставшее приведение по дому, медленно, механически переставляя ноги. Ходил так, пока головная боль не успокаивалась и можно было лечь обратно. В каждую такую прогулку по дому он ощущал себя восставшим трупом, апатия и вправду медленно убивала его… Но что Алекс мог сделать против неё? Встать и начать радоваться жизни, искать позитивное, снова драться и пытаться сбежать, как храбрый дурак? Он мог бы… Мог… Но не сейчас. Точнее, не в таком состоянии. Чтобы встать и менять что-то, нужны силы. А их не было и неизвестно, откуда взять их. Сон и еда не давали энергии, только когда взгляд падал на окна, внутри что-то торопливо шевелилось, в сердце что-то покалывало, как будто острой леской проводили. Но недостаточно сильно, чтобы выбить окна и сбежать. До похищения в подобные моменты Алекс всегда говорил, что силы нужно брать в себе, изнутри себя и своей души, потому что они всегда есть. Просто нужно найти. Но сейчас он сомневался, есть ли там что-либо, кроме холодной пустоты и страданий. Есть ли там живое сердце, или же монстр Роберт Уокер забрал и его. — Меня наполняли противоречия и я почти постоянно ощущал внутреннюю борьбу между своим отчаянием и своими ранними убеждениями, — Алекс устало прикрыл глаза, но продолжил говорить, — я всегда был убеждён, что обязательно, внутри каждого человека есть силы. Всё возможно пережить, со всем можно справиться… Но отчаяние. Оно ныло, что мне не найти сил, не спастись и остаётся только смерть. И как думаете, Док, кто из них победил? — Я не могу знать, Алекс, ведь я другой человек. Я не вы. Серо-зелёные, отдающие холодным изумрудным из-за голубоватого света лампы глаза отлипли от стола и уставились на женщину. Алекс хмыкнул, криво усмехнувшись. — Я тоже не знаю, кто победил из них, до конца…* * *
После продолжительной апатии Алекс знатно исхудал, и посмотрев на себя в зеркало в очередной раз он чётко понял: «Если так продолжится, я просто умру». Эта мысль как-то слишком четко и глубоко засела у него в голове, будто кто-то посторонний вбил её в сознание. Он стоял и сверлил своё отражение взглядом, подрагивая от непонятных и противоречивых чувств внутри. — Если так продолжится, я умру… Если. Так. Продолжится. То. Я. Просто умру… Эта мысль, будто пощечина отрезвила меня. Вмиг столько разных мыслей проносилось, я колебался между своей апатичной стороной и прежним Алексом Он посмотрел в свои глаза и апатичная часть его ответила равнодушием. Умрешь, ну и что в этом такого? Разве это плохо? Твоя жизнь будет хуже и ужаснее смерти. И он вроде бы согласился с ней, но тонкой иголкой кольнул страх, когда Алекс взглянул на бритву в шкафчике. Она сверкала серебристыми полосками лезвий, колола взгляд своей яркостью. Всё остальное в шкафчике потемнело и слилось в одну массу, и только бритва гладким силуэтом выделялась среди этой темноты неясных очертаний. Алекс застыл, смотря на неё. Задрожали руки и он похолодел изнутри. Стало страшно. Страшно убить себя. Думать — это одно, а вот делать — совсем другое. Всё оказывается куда сложнее, когда в твоих руках острое лезвие, обдающее ладони холодом, словно лёд. Столько раз представлял, как сделает это. Вскроет вены или артерию и умрет, Роберт найдет его труп и завоет от обиды и злости, может и поплачет над его телом. Как прольётся багровая кровь, окрасится вода, словно в густую краску, и как воздух пропитается стальным запахом смерти. Как он закончит свои страдания, заляпав всё красным. Но всё оказалось труднее, чем он думал. Алекс прислонил бритву к шее, смотря на самого себя в зеркало. Сердце колотилось где-то в горле, потряхивало руки и обрывались тихие полу-вздохи, опалявшие нижнюю губу. Он посмотрел в свои глаза, где плескалось сомнение… Неуверенность. Страх. Слабость. Робкое желание отбросить бритву. Подросток немного помялся, не отрывая взгляда от отражения, но всё же зажмурился, чтобы было легче. Поджал губы, подставляя бритву удобнее, вдохнул поглубже и лезвие прикоснулось к мягкой, тонкой и нежной коже, двинулось вниз и в сторону, и вот тут Алекс пискнул. Мгновенная слабость пробила руки, пальцы слегка разжались и лезвие отлегло от кожи. Он заскулил и прижал руку к шее, на то место, где билась артерия. В глазах застыл всплеск ужаса, когда он посмотрел на себя. Парень правда не ожидал, что будет так непривычно, неприятно, мерзко и больно. Он уже резался, ещё до Уокера. Когда был младше, лет в тринадцать или четырнадцать. Но он резал руки, терзал их бритвой и багровые полумесяцы осыпали предплечья, даже парочка была на плечах. Он наносил новые порезы на кожу, которая зажила, или рядом, и выглядело это ужасно. Его руки буквально страдали от пыток лезвием… Левая рука была вся исполосована бледными, сияющими, словно серебряные нити, шрамами. На правой руке поблескивала всего лишь пара шрамиков (левую ему было удобнее резать). На плечах тоже белели шрамы и даже были более заметны, чем на предплечьях. Но сейчас… Боль была раза в три сильнее, словно… Словно леска, резко обвившая вашу шею, сдавившая её и дёрнувшаяся в сторону, рассекая кожу. Примерно такие ощущения, только бритва чуточку грубее и острее. Алекс сжал бритву в ладони, перебарывая слабость в руках и снова приставил лезвие к горлу, с усилием воли не дёрнувшись в сторону. В уголках глаз показались крупицы слёз и он сцепил зубы. Дышал парень тяжело, шумно, хмуро смотрел перед собой и снова попытался сделать порез. Зажмурился и провел бритвой в сторону, нажимая на неё изо всех сил, но когда режущая и очень сильная боль дала о себе знать, задрожали пальцы рук и плечи, хватка неосознанно ослабла. Он обречённо выдохнул и провёл ещё с другой стороны, нащупав артерию. Потом ещё и ещё, раз семь… И ничего. Только лёгкие порезы. С каждым новым движением руки становились более слабыми и ватными, пальцы еле удерживали бритву, и лезвие недостаточно сильно рассекало кожу. От боли он вздрогнул, убрал бритву от шеи и прикоснулся к раненной коже рукой. На подушечках пальцев остались красные разводы от крови, но такие маленькие и незначительные, что Алекс тяжко вздохнул. Он не мог. Он не мог заставить себя давить достаточно сильно и рвать кожу лезвием. Боль и страх не давали ему этого сделать, как бы он не хотел. Парень поймал воздух ртом, сделав пару глубоких вдохов и выдохов, закашлял. Шея сильно болела, но крови не было. Чтобы убить себя бритвой, нужно было постараться, сильно надавить и пройтись прямо по артерии, рассекая её. Это сложнее, чем кажется, и требует либо отчаянного тотального безумства, либо тотального контроля над страхом и непоколебимую волю умереть, не смотря на жгучую боль. Лезвие бритвы было мелким, чтобы убить человека. Шанс на смерть был маленьким… И о чём он только думал? Глотку вскрывать — это вам не руки поперек запястий резать. — Идиот… — Прошептал он и закрыл глаза, напряжение постукивало в висках в такт пульсирующей боли. Порезы слишком легко прошлись по коже, особенно несколько последних. Достаточно, чтобы оставить заметную болезненную рану, но для смерти не хватило глубины и длины. Теперь казалось, будто воспаленные красноватые нити обвили его шею, так выглядели те царапины, что оставила бритва. Алекс снизу вверх смотрел на своё отражение, взгляд метнулся к алым бусинкам крови, выступившим у краёв ран. Бритва скользнула сквозь похолодевшие пальцы, падая на пол и парень заулыбался, роняя капли слёз. Улыбка расползлась по лицу, словно растянутая чужими руками, в то время как с ресниц падали крупные капли слёз и судорожно дергались плечи. Алекс всхлипнул и обнял себя руками, с силой сжав пальцами предплечья. Как же это было прекрасно Боль. И страх. Боль воспалилась и обвила шею, словно змея, а в груди подрагивал страх, стискивая сердце колкими ледышками. И это было восхитительно, потому что значило, что ещё не всё было потеряно. Ещё есть, что терять. Он ещё не дошел до точки невозврата. Ему страшно. Ему больно. Значит, он ещё не совсем сошел с ума. Есть ещё что-то живое в нем, то что хочет жить, что-то нормальное и здоровое. — Я ещё не умер… Я ещё не умер… У меня ещё есть шансы, чтобы выжить… — Алекс хотел засмеяться, но закрыл рот рукой Он прижал ладонь к боковой части шеи, чувствуя, как под ней начинает жечь. Тихонько шикнув, он посмеялся, слизывая тёплые капли слёз с губ. Затем ещё и ещё, кашляя от слёз, но продолжая булькающе смеяться… Раны на шее болели и ныли, а он звонко смеялся, не обращая внимания на мокрые солёные дорожки на щеках. Бледно-голубой свет лампы в ванной зеленил комнату, делал кожу человека более тусклой и бледной, как у мёртвого. Алекс на него и походил. Только на лице красовалась безумная улыбка, и щеки были красные от слёз. Губы опухли и алели, кое-где виднелись трещины, и юноша провёл по губам языком. Сухие. Под глаза упали тёмные круглые тени, когда он слегка наклонил голову и замолчал. В голове больше не звучали всхлипы и смех, только тишина. — Пока мы чувствуем, мы живы, и я чувствовал…Я ЧУВСТВОВАЛ, — Алекс дёрнулся на стуле, прикрывая рукой рот. Ухмылка разошлась по швам и полетело хихиканье, — Я чувствовал… Я чувствовал боль. Боль — тоже чувство, Доктор, даже если мы бежим от него, только зачем бежать? Если нам больно — мы живы, и скажите мне, разве это не прекрасно? Мисс Смит сидела в напряжении, содрогаясь от желания позвать санитаров и попытаться успокоить Алекса и продолжить диалог. Парень смотрел на неё бешеными глазами, закрывая ладонями широко улыбающийся рот. Уголки улыбки вылезли за руку и было видно, как искажено лицо, словно маскарадная смеющаяся маска. Только глаза смотрели со страхом, непонятной радостью и болью. — Жизнь можно почувствовать и через другие чувства, Алекс. С губ слетел тихое: «Нет» и улыбка перестала быть такой широкой. Но взгляд. В этот момент Алекс напомнил женщине Роберта. Мужчина так же пусто, стеклянно и безумно смотрел на неё время от времени. — Боль прекрасна тем, что дает огромный… Спектр? Спектр ощущений, она как очень выразительная палитра. А радость… Один жёлтый цвет и оттенки жёлтого. Никакой пестроты, — Алекс поёжился и впервые за свою истеричную речь моргнул. Он сидел так, вслушиваясь в собственный шёпот мыслей, пока не начал потихоньку собирать себя по частям. Уголки рта поползли вниз, возвращая рот в привычное расслабленное положение. Шмыгнув носом, он вытер мокрые щеки и спокойно выдохнул, глотая ртом воздух. Когда он отдышался и успокоился, прикрыв глаза, раздался лязг входной двери. Пришел Роберт. Алекс вздрогнул и поднялся, выходя из комнаты таким, каким был. С воспаленными ранами на шее, заплаканными глазами и трясущимися руками. — Котёнок, я дома, где ты? — раздалось с первого этажа и подросток подошел к лестнице. Роберт тут же заметил его, но взгляд быстро потускнел, наткнувшись на раны на шее. Парень смотрел на мужчину, на то, как его пробивает страх. Уокер застыл, не веря тому, что видел на чужом горле. — Мисс Смит, не знаю, как описать то, что я чувствовал, — сказал Роберт, сглотнув комок в горле, — мне стало очень страшно и обидно. Я не понимал, почему мой котёнок пытался убить себя… — Потому что он не хотел быть рядом с вами? Роберт замолчал. Он молчал, пусто смотря перед собой. Во взгляде не было скрытой агрессии, боли, только пустота. Мужчина медленно перевёл взгляд на женщину и сказал: — Он должен был быть мне благодарен за то, что я был нежен с ним. Ни с кем я так не общался. Он должен благодарить меня, а не вскрываться, мисс Смит. Роберт ошарашенно смотрел на него, вмиг оказавшись рядом с парнем. Алекс молча закрыл глаза, игнорируя все расспросы, на что Роб рыкнул, взял его на руки и отнёс в свою комнату. На секунду подросток испугался, что его изнасилуют, но страх растаял, когда он увидел, что Роберт быстро достаёт аптечку. — Тебе нужно продезинфицировать раны, они уже воспалились и думаю, что сильно болят, да? — Роб говорил уверенно, твёрдо, но немного торопливо и сбивчиво. Ответа на вопрос мужчина не услышал, но злиться не стал. Налил на ватный диск перекись и приложил к ранам. Алекс тихонько шикнул, но не отодвинулся. Тишина тянулась, пока все порезы не обработали и шею не замотали бинтом. Затем Роберт сел на кровать к парню и тяжело вздохнул. — Зачем? — прозвучало от мужчины, повернувшегося всем корпусом к юноше. Тот молчал, судорожно сглатывая и шмыгая носом. Ему нечего было сказать. Всё сказали раны на горле, краснеющие, как огненные нити, на молочной тонкой коже. Алекс молчал до самой ночи и Роберт решил не трогать его, не донимать расспросами. Ему самому нужна была тишина, чтобы лишние слова снаружи не заглушали мысли внутри. В ту ночь мысли обоих были слишком громкие и слишком спутанные, особенно у Роба. Мужчина искренне не понимал мальчишку, почему тот попытался убить себя? Специально? Манипулировал? Нет… Только не с таким изнеможённым взглядом, это точно не было актёрской игрой. Тогда почему? Роберт же заботился о нем, он был с ним нежным, он правда старался вести себя нормально. Чего этому ребенку не хватает?! Ответа он так и не услышал, только внутренний голос предположил: Свободы Роб хмыкнул. Он не отпустит Алекса. Никогда. Поэтому мальчишке придется привыкать к нему и радоваться тому, что имеет. — Алекс очень сильно напугал меня тогда. Хоть я и старался выглядеть спокойным, но внутри я был сильно напуган… Страх — это как вспышка. Я почувствовал его слишком внезапно, будто небольшой взрыв внутри. А потом он ослаб и пришла лёгкая тревожность и некая радость, что всё-таки мой мальчик не смог вскрыться, — Роб поджал губы и вздохнул, возвращая взгляду осознанность. Роберт после той выходки попрятал все бритвы и большие ножи, а утром (сразу после той ночи) долго прижимал к себе Алекса, гладя по спине. Даже извинялся пару раз на удивление подростка — парень думал, что на нём места живого не оставят, но нет. Роберт, возможно, понял, что нужно давать парню чуть больше свободы и не принуждать, иначе тот сойдёт с ума и отправит себя на тот свет. Они даже поговорили об этом, совсем немного, но лучше, чем ничего. На просьбу Роба больше так не делать и не сбегать парень тихо кивнул. После этой неудачной попытки суицида Алекс начал собирать себя по частям. Убить он себя пока не может, сил и храбрости не хватает. Значит, надо пытаться остаться в здравом уме и выжить, ещё раз сбежать. Ещё раз… Он обещал Роберту, что не будет сбегать, но… Он не мог с ним жить нормально, он хотел домой, он хотел, чтобы всё это закончилось. И конечно, было страшно, вдруг снова не получится? Что тогда? Смерть Вот что сказал Алекс сам себе. Если его снова поймают и сбежать не получится — он убьёт себя. На этот раз точно. Выпрыгнет из окна, повесится на собственной цепи, разобьёт голову или доведёт Роберта, чтобы тот сам его прирезал. Не важно как, но он умрет. Юноша понимал, что это будет сложно — прикончить себя, но была надежда, что в случае неудачного побега у него будет больше причин убить себя… И больше сил на это. — Я снова ошибся, Доктор, думая, что после неудачи точно смогу вскрыться… Я снова ошибся…* * *
Постепенно начали возвращаться чувства, даже начал спать спокойнее, но вёл Алекс себя всё равно тихо. Слушался Роберта, терпел секс и не пытался сбежать. Мужчина не бил его, не кричал и за это парень был благодарен. Хотя бы так. Иногда они разговаривали, но отвечал юноша неохотно, а Робу было всё мало, и знать он хотел о мальчишке почти каждую деталь. Алекс принимал это за попытки узнать, как заботиться о нём лучше, но иногда это раздражало и напрягало. Может эти разговоры помогли им? Роб стал более понимающим? Ну, или хотя бы казался таким. Так или иначе мальчик стал чувствовать себя лучше и набирался решимости. Она собиралась в нём по кусочкам, иногда содрогаясь от волн тревог и страха, но не разрушалась. Нужно было бежать — другого выхода быть не могло. Но чтобы получилось, нужно было всё продумать, поэтому Алекс наблюдал за Робертом. А тот наблюдал за котёнком. Парень тихо и покладисто вёл себя, неужели сломался и смирился? Смиренным то он казался, но не сломленным. Хотел сбежать? Возможно. Роберт хмыкал на эту мысль и перепроверял все двери и окна. Единственное окно, которое он не заколотил — окно на кухне. Не очень любил, когда запахи во время готовки или принятия пищи мешались вместе во что-то непонятное и иногда довольно пахучее. Поэтому окно свободно открывалось для проветривания и тёмных занавесок на ней не было, чтобы дневной свет освещал комнату. Так было удобнее готовить. Насчет побега через это окно Роберт особо не тревожился. Под ним хоть и есть каркас из сцепленных вместе панелей, эдакая крыша под окном, но по ней можно было заскользить и упасть. И тут как повезет, можно и ноги сломать, а можно более-менее удачно приземлиться и отделаться только ушибами… Алекс же не такой безумный, чтобы прыгать из окна? Роберт надеялся, что нет. Остальные окна были закрыты плотными панелями снаружи, а окна, выходящие на задний двор, были забиты досками. Со стороны смотрелось жутко, но дом Уокера находился на окраине города, где было очень мало людей. Да и то, почти все соседи Роберта были стариками, редко выходящими из своих домов. Идеальное, тихое место для логова психопата. Никто ничего не услышит, не увидит и ничего не найдёт. Никто не поможет Роб благодарил сам себя за то, что выбрал настолько тихое и безлюдное место. Если бы не его выбор в прошлом в пользу неприметного дома на окраине — Алекса скорее всего увидели бы.* * *
За окном только начинал розоветь рассвет, когда маньяк почувствовал под боком пустоту. Мужчина нахмурился и раскрыл глаза, утыкаясь взглядом в смятую простыню и одеяло рядом с собой. Он быстро встал и спустился на первый этаж, до слуха донёсся шум воды. Алекс стоял около плиты, держа стакан с водой, тот немного подрагивал от дрожащей руки. Парень взглянул на мужчину и сделал робкий глоток. — Просто пить захотелось, — произнёс он и поставил полупустой стакан на стол. Роб провел по лицу рукой, полностью просыпаясь и зевнул. Спать уже не хотелось, хоть и было довольно рано. Тишина продлилась недолго, Роберт шагнул к парню и приобнял за талию. — Ты не будешь спать? — спросил Алекс и аккуратно положил ладони на широкие плечи. Мужчина отлип от него немного, чтобы посмотреть в лицо и легонько улыбнулся. Глаза отливали приятным доброжелательным фисташковым, а не кислотой, как было в начале. Роберт казался добрее, наверное, ему тяжело это дается, ведь психопаты на биологическом уровне эмпатию не чувствуют. Если и ощущают, то очень слабо. А Роб старался, старался быть эмпатичнее, чем он есть. Это похвально, но всё-таки, Алекс должен был бежать. — Не хочется, — Ладони мужчины соскользнули с поясницы юноши, — надо готовить завтрак. Не хочешь умыться? Алекс кивнул и пошёл вместе с Робертом в ванную. Затем они снова вернулись на кухню и парень неловко мялся, пока Роб хозяйничал у плиты. Немного постояв в тишине, он спросил: — Может, тебе нужна помощь? Мужчина немного удивлённо приподнял брови, оборачиваясь на парня. Затем на пухлых губах мелькнула усмешка, а глаза хитро прищурились. — Ну, можешь пока следить за супом, а я сделаю салат, — Роберт прошел к холодильнику, в то время как Алекс встал у плиты и стал помешивать закипающую еду. Поведение юноши вызвало совсем небольшие подозрения, но Роберт больше был рад, что тот более спокойно и дружелюбно реагирует на него. Наконец-то они начали нормально контактировать, а то апатичное состояние, кошмарное недосыпание и голодовки Алекса очень сильно напрягали и волновали его. Как бы подросток совсем не измучил себя. Но сейчас всё в порядке, парень идет на контакт. Роберт ощущал себя так, будто приручал кошку. Пугливую, тихую, дикую, не желающую идти на руки, и наконец-то эта вредная зверюшка подошла к нему первой. Роб широко улыбался сам себе, нарезая овощи для салата. Алекс же молчал и помешивал суп на плите. Руки последнего чуть дрожали, губы были напряжены, а взгляд тяжелел и темнел решимостью. Только Роберт не особо обращал внимание на ладони подростка и лицо. Да и глаза были слегка прикрыты каштановыми волосами. Парень взглянул на мужчину и уже хотел было что-то сказать, как тот перебил его: — Я в туалет. Будь хорошим мальчиком, — и скрылся в коридоре. Алекс остался один на кухне и тут же замолк. Сердце начинало ускоряться от волнения, немного вспотели ладошки, когда он положил ложку и быстро подошёл к окну. Так же быстро и торопливо запрыгнул на светло-серый подоконник. Задубевшие от холода, пронизавшего тело и особенно руки, пальцы судорожно проворачивали ручку окна. Та, как назло, проворачивалась медленно, а время сыпалось, будто сквозь ладони. Наконец-то механизмы щёлкнули и окно открылось. Улица сразу же встретила его прохладным ветром в лицо и запахом чахлых листьев. Алекс с опаской посмотрел вниз, он ещё раньше видел, что здесь есть некое подобие крыши, куда можно спрыгнуть. Главное — приземлиться и не сломать себе шею. Возможно, под этой крышей что-то стояло или было какое-то помещение, но это его особо не волновало. Парень вдохнул поглубже холодного воздуха, набираясь смелости и в эту секунду Роберт зашел на кухню. Увидев подростка на подоконнике, сердце обожглось от злости, страха и обиды, Роб зарычал и молниеносно рванул к нему. От его решительного хищного взгляда у Алекса аж сердце будто сотней иголок прошибло, и он сдуру выпрыгнул из окна, как ошпаренный, подгоняемый адреналином. С грохотом и лязгом он приземлился на эту маленькую крышу и поскользил вперёд. Вот здесь он перестал дышать и упал в кусты с поредевшей сухой листвой. В голове пронеслись молитвы, лишь бы не убиться. Боль, подломившая тело, сбила его с толку, и когда Алекс попытался встать, ноги сами уронили его и он завалился, напоминая новорожденного оленёнка, который только учился ходить. Лёгкие сдулись, выпустив горячий воздух наружу через приоткрытый рот, в виде сизых клубов дыма. Парень понадеялся, что ничего не сломал и сквозь отступающую, явно от действия дикого количества эндорфина, ломоту он встал и побежал. Земля была холодной, твердой, кое-где белел снег, а где-то чернела влажная земля с остатками жухлой травы. Деревья либо стояли голые, либо с сухими остатками кроны на ветках. Небо, как серый купол нависало над ним, но Алекс смотрел только перед собой и бежал, картинка по бокам смазалась. Стопы жгли, лодыжки ныли, голени слегка сводило, а бёдер он не чувствовал. Холод замедлял движения и мышцы начали дубеть, кожа покрылась холодной стягивающей плёнкой. В груди будто что-то воспалилось и загорелось, перешло в глотку и юноша начал задыхаться. Парень дымил, словно паровоз, выпуская изо рта белые клубы пара. Ровно дышать не получалось, поэтому воздух глотал через раз, иногда пробивало на хриплый тяжкий кашель, а горло будто время от времени стягивала удавка. Алекс бежал. Бежал, не оглядываясь. Из глаз брызнули слёзы от паники, оставшись хрусталиками на ресницах. Роберт бежит за ним, обязательно бежит. Мальчишка не слышал ничего, кроме шума крови и свиста ветра в ушах, но он был уверен — маньяк гнался за ним. И Роберт был зол. Господи, что же с ним будет, если он не убежит… Алекс сильно ударился животом об металлический высокий забор, когда тормозил и подбегал к нему. Рёбра заболели, весь воздух вышибло, но парень всё равно дёрнул ручку на себя, будто бы не замечая судороги мышц и боли. Дверь на удивление открылась, неужели Роберт забыл закрыть её? Показалась щель, сквозь которую взгляд ухватил часть улицы, но парня схватили из-за спины и потащили назад. Алекс вцепился в эту дверь, как ненормальный, и стал вырываться. Взбешенный Роб ловко высвободил ручку двери из цепких пальцев, дал по дыхалке и оттащил дёргающегося парня. В этот момент юноша закричал. Истошно и жутко. Так не воют даже резанные собаки, не то, что люди, а тот выл во всё горло. Кричал, надрывая глотку, и бился в истерике. Он вырывался и дёргался, не давая ухватить себя удобнее, даже, вроде бы, ударил Роберта куда-то ногой, в живот или в бедро. Уокер взбесился ещё сильнее и дал парню по скуле кулаком. Потом сразу же пожалел и понадеялся, что не переборщил с силой. Крик оборвался и его заменила глухая тишина, давящая на уши словно толща воды. Алекс лежал на спине, пытаясь прийти в себя. Жгучее, саднящее ощущение въелось в правую скулу, простреливая её болью. Он замычал и попытался снова отодвинуться, но Роберт прижал его за живот к себе и закрыл рот ладонью. Тот попытался бы укусить, если бы не прекрасное осознание, что за это ему выбьют зубы. Скуление переросло в хрип и постанывание. Кожа раскраснелась от резкого холода, сводило ноги и Алекс жмурился, закрывая лицо руками, скулу же старался не трогать — сразу больно кусало. Входная дверь дома Уокера хлопнула и щёлкнула замком, пока парень плакал и выл, лежа на полу и подтянув ноги к себе. Роберт гортанно рычал, щурясь на него, он был в ярости и хотел растерзать эту бестолочь. Лживую тупую бестолочь, что опять попыталась сбежать от него! Скулы покраснели от злости, ноздри раздувались, как у разозленного быка. Лицо маньяка, как маскарадную маску, расколола трещина хищного оскала, скривились губы и обнажились белые клыки. Алекс дрожал под взглядом кислотно-зелёных глаз. — Ты вывел меня из себя, маленький ублюдок… — прошипел Роберт, отходя в сторону. Алекс дёрнулся и взглянул на него, оторвав от лица ладони. Роб закрыл глаза, слегка отвернулся и сжал кулаки до побелевших костяшек. Хотелось избить паршивца, чтобы он умылся своей кровью, может даже отрезать ему что-нибудь не очень нужное, палец например. Чтобы он больше никогда. Никогда. Не смел убегать от него. Никогда… Чтобы даже не думал о побеге. Роберт сгорал от ярости, будь он драконом, то испепелил бы всё вокруг. Кулаки сжимались и разжимались, нервно вздымалась грудь и подрагивали плечи, пока злость не схлынула вместе с кровью с лица и щеки мужчины не побледнели. Тихий вдох-выдох и наконец он медленно повернулся к Алексу, пронзив убийственным взглядом. За фисташковой радужкой и наружным спокойствием плескалась злость и жестокость. Роберт улыбнулся и от этой улыбки сердце подростка замерло, судорожно сжавшись. — Я кое-что решил, мой маленький… — Мужчина улыбался, пока говорил, улыбка будто была приклеена к лицу, а не была его частью, — ты не будешь жить со мной в комнате… Глаза показывали, какой Роб разозленный, улыбка же обнажала все тридцать два зуба. Ужасающий контраст. Роберт молча вздёрнул его на ноги и поволок в какую-то неприметную дверь в углу зала. Открыл дверь, спустился с плачущим Алексом по лестнице, и остановился напротив бледно-серой двери. — Посидишь тут, мой милый. Здесь есть матрас и холодные стены. Всё для твоего удобства, любимый, — Роберт кинул юношу в помещение и улыбка расползлась ещё шире. — Н-н-нет… Роб… Роберт! — Алекс поднялся и обернулся на мужчину, — РОБЕРТ! ПОЖАЛУЙСТА! Дверь захлопнулась, оборвав истерический крик, а с пухлых губ слетело тихое шипение вперемешку с хихиканьем. — Я надеюсь, тебе там понравится, мой милый ~