* * *
Когда веки разомкнулись, позволив осмотреться, первое, что увидел парень — тьму. Чёрную и холодную, как дыра в пространстве. Он дёрнулся от вспышки страха, начал бегло осматриваться и моргать, пока не вспомнил, что он в подвале. Напряжение и страх ослабли и он плюхнулся опять на матрас и поёжился. Свистящий выдох, наполненный усталостью, пронёсся по подвалу. Через какое-то время он заметил, что холод перестал быть таким сильным, лишь немного щекотал тело и кончики пальцев. Алекс снова сжался, чтобы не терять тепло лишний раз и шумно задышал через нос. Сколько он уже здесь? От этой мысли пробежали мурашки и тот зевнул. Больше нескольких часов точно, хотя кто знает, сколько он спал? Может, всего-лишь полчаса подремал и проснулся. Алекс дрогнул и погладил себя по рукам. Состояние было каким-то непонятным. Не так страшно и больно, как раньше, но тревога и что-то давящее находилось в нём. Одиночество? Вряд ли бы он хотел видеть Роберта сейчас… Тишина? Возможно, ибо из-за неё всё казалось таким громким, даже собственные мысли или стук сердца, каждый вздох доносился до слуха. Люди не привыкли к такой чувствительности и это напрягало. Делать было нечего, спать не хотелось, ходить по подвалу — не вариант, потому что холод опять вернётся с новой силой. Поэтому Алекс закрыл глаза (хоть от этого ничего и не изменилось) и стал слушать. Собственное сопение разбавляло тишину, но не настолько сильно, чтобы та перестала давить тяжёлой массой на сознание. Парень попытался дышать потише, чтобы слышать больше и через какое-то время до него донёсся призрачный шорох. Что-то трескучее, настолько тихое, что он засомневался в реальности этого звука, но страх зарябил перед глазами. Он напрягся и вслушался внимательнее. Пару минут ничего не было, потом снова шорох. Тихий-тихий, робкий, и непонятно откуда идущий. Алекс сглотнул и так лежал на матрасе, прислушиваясь. Стены помещения снова облил холод и воздух продрог, возвращая парня в зябкое дрожащее состояние. Дезориентированный, он не представлял, сколько прошло времени. Видимо, подросток опять провалился в дрёму, ибо не заметил, как холод стал резче и сильнее. Просто проснулся и вдохнул влажный морозный воздух, на секунду подавившись им. Первые часа три или четыре после пробуждения обносили его страхом и зябкостью, иногда холод ослабевал, иногда снова оседал на него, пока полностью не пропал, оставив о себе лишь напоминание в задубевших пальцах. Осталось только волнение, длившееся примерно столько же, и пропадающее и появляющееся волнами, то сильнее, то слабее. Когда до воспаленного усталостью слуха доносились шорохи или другие странные фантомные звуки, Алекс вздрагивал и в висках начинало панически стучать. Мысли осторожно шевелились в голове, изредка притихая, но только, чтобы снова зазвучать в ушах с новой громкостью, непозволительной для молчания подвала. Когда мышцы забились ломотой, он перевернулся на другой бок и хрустнул пальцами. Постепенно он начал уживаться с молчаливой чернотой вокруг, даже подумал, что сможет спокойно пережить и дождаться, когда его выпустят. Как бы не так. Возможно, подросток смог бы пережить эту тишину и темноту, но вот ощущение голода… Оно начало давить где-то в животе или чуть повыше, слабо, но Алекс тревожился, что будет дальше. Он не знал, сколько пробудет здесь, когда за ним придут, а голод не слышал о терпении. Пальцы тревожно обхватили плечи, немного растирая их от зябкости. В душе тлела надежда, что Роберт сжалится над ним и не станет держать здесь очень долго. — Я надеялся… Надеялся, что он не будет таким монстром, каким казался мне. Я надеялся, что в нем осталось хоть что-то человечное, но знаете… — внимательный, настойчивый и стойкий взгляд впился в лицо женщины, — Чем дольше я сидел там, тем сильнее понимал, с каким существом я связался. Это было ужасно. Роберт слонялся по дому, напоминая собой тигра, ходящего туда-сюда вдоль решетки клетки. Алекс сидел в подвале уже часов шесть, если не больше. Поместил он его туда утром, а сейчас почти наступил ранний вечер. Мужчина взял тряпку, налил воды в ведро и стал мыть полы в коридоре. Это был один из способов снять стресс помимо убийства людей и вина. Все движения были механическими, ровными, вялость от вина уже пропала, будто её и не было, и мысли стали ворочаться в голове сильнее. Этот день котёнок точно будет сидеть в подвале, Роберт хоть и перестал гореть внутри от злости, но видеть парня всё еще не хотелось. Пусть посидит. Пусть пострадает. Будет уроком, чтобы не сбегал больше никогда, чтобы даже думать об этом не смел. Роб с ним и так и сяк, нежничает, волнуется, а эта тварь неблагодарная смеет убегать. Маньяк сам не заметил, как начал драить полы твёрже и агрессивнее, крепко стискивая руками швабру. На лице застыло раздражение, нахмурились брови и напряглись губы, порозовели острые скулы. Перестав мыть пол, он выпрямился и попытался успокоиться, сделав глубокий вдох-выдох. Пунцово-розовые пятна сошли с лица, но мужчина всё еще хмурился и фыркал. — Я вообще не понимал его, — наручники на руках Роберта звякнули, когда тот слегка пошевелил ими, потирая пальцы, — Я был настолько добрым с ним, что и представить сложно. Если б вы знали, какой я обычно раздражительный, придирчивый и высокомерный мудак, то не поверили бы, что я могу быть таким нежным. Я был таким только для него. Ни для кого больше. Ни к кому я так не относился. Роб замолчал на минуту, ожидая ответа от мисс Смит, но получив от неё лишь молчание, он продолжил говорить: — Меня трудно обидеть, но у Алекса получилось… Я был еще долго недоволен его поступком. Но… Каюсь, я должен был быть более спокойным и простить его раньше. Он смог нормально думать о неудачной попытке побега только после того, как помыл почти везде пол. Разве что в кладовку, Белую комнату и ванну с туалетом не заходил. Усталостью залило спину, руки, ныла поясница и совсем чуть-чуть бедра. Роберт облегчённо лёг на диван в зале, прикрывая глаза. Раздражение и негодование сидели молча и больше не показывались, когда он вспоминал поступок Алекса. Но некая вредность, желание мести, чтобы подросток хорошенько пострадал там, не дали ему встать и открыть дверь подвала. Пусть сидит там, пусть думает. Робу было больно и обидно, так вот теперь пусть парня погрызут и обида, и боль, и стыд. Возможно и голод, они ведь так и не позавтракали сегодня. Мужчина хмыкнул себе под нос. Ничего страшного, люди выживают по месяцу без еды, а без воды около недели. Неделю он его там точно держать не будет. После этих мыслей на него навалился сон и Роберт уснул, уткнувшись лицом в подушки на диване. Ощущение голода разливалось по всему животу, словно растущая дыра, иногда живот урчал и Алекс обнимал его рукой. Радовало, что пустота в желудке была единственной вещью, тревожащей его. Воздух тяжелел от влажности и неприятных запахов, но не морозил. Холод отступил и теперь его грызла только дыра внутри. Парень старался дышать ровно, обхватив талию руками, будто бы это хоть как-то могло помочь. Старался игнорировать. Старался отвлечь себя сном или мыслями о чём-то, но голод не унимался. Когда стало слишком плохо, он скорчился, обняв живот руками и сев на поджатые под себя ноги. Урчало громче, отзываясь в ушах, словно рокот. Алекс попытался сглотнуть слюну, пока в голове пробегала мысль попробовать укусить матрас, оторвать немного мягких волокон и съесть. Втянув его запах носом, он перехотел кусать ткань под лицом. Там больше пружин, чем ткани и набивки, да и сам матрас пропитан терпкой пылью. Он только высушит себе рот об него. После очередного пробуждения его начало подташнивать и пошли рвотные позывы, только вот рвать было нечем — с губ потекла лишь слюна, опускаясь серебряной ниткой к полу. Алекс вытер рот, когда его снова вывернуло и всхлипнул. Дыра в животе стала сквозной, он будто бы не чувствовал внутри ничего, ни органов, ни внутренностей, только пустой голод. Парня выворачивало, выплёвывалась желчь со слюной и он заливался в кашле, пока к горлу снова не подкатывали остатки склизкой жидкости. В уголках глаз появились маленькие слезинки, пока он откашливался и вытирал слюнявый рот. В носу щипало и парень откинулся спиной на стену позади, приходя в себя. Так он просидел, сглатывая слюну, пока та не стала вязкой. Захотелось пить. Начинало сушить горло, вскоре и рот, а потом и губы отозвались саднящей болью и сухостью. После этого Алекс начал часами лежать с закрытыми глазами, пытаясь улизнуть из реальности. Сознание уже плавало где-то подальше от него, на грани сна или обморока. Запах плесени, тишина, ощущения сухости во рту и голод притупились, доходили до него через раз. Алекс уже начал думать, что вот-вот отключится, когда глухой стук капель об камень зазвучал где-то на краю восприятия реальности. До мозга пару секунд доходило, что это за звук такой, пока подросток резко не дёрнулся и не сел на матрасе, щёлкнув суставами. Кап-кап-кап… Откуда-то что-то текло, капало, наверное, с потолка на пол. Во рту начало сушить и зудеть сильнее, он облизнулся и быстро сполз с матраса, вслушиваясь в капающий звук. Кап-кап-кап… Послышалось откуда-то спереди и мальчик пополз к звуку. Ладони жгло влажным холодом, вместе со стопами, болели колени, но он продолжал ползти, не обращая на это внимания. Останавливался только, чтобы прислушаться, и снова двигался, прощупывая ладонями пространство перед собой. Довольно быстро он нашел источник звука, капало примерно в противоположном углу по диагонали. Кончики пальцев наткнулись на край небольшой лужицы и Алекс застыл на пару секунд. Подросток посмотрел наверх и попытался языком поймать хотя бы пару капель, но те как назло пролетели мимо него, шлёпаясь на землю под рукой. Раздался разочарованный завывающий стон. Подросток наклонился к земле и стал слизывать и втягивать влагу ртом с чавкающим звуком. Воды было очень мало, буквально тонкий слой, растёкшийся на полу, но даже этому парень был рад. В первые секунды было мерзко, скривились губы в отвращении, но жажда взяла верх над брезгливостью. Алекс старался не думать, что пьёт с грязного пола, где умирали люди, просто механически слизывал с закрытыми глазами и пустой головой. Влага успокоила саднящие губы, смочила рот и горло, и ему стало значительно легче. Конечно, этого было недостаточно, чтобы утолить жажду, но вот чтобы не сойти с ума — да. Он проглотил земной привкус и поморщился, прикрыв нос рукой. На глазах застыли слёзы. Да, он был рад тому, что нашёл хоть немного воды, но радость постепенно утихла, дав место отвращению. — Как же я был унижен тогда… Я слизывал воду с грязного подвального пола… У меня не было другого выхода, но настолько это было ужасно и мерзко. Я не заслужил такого, Док… — Алекс смотрел на женщину сквозь пленку слёз на глазах и шмыгнул носом, отворачиваясь, — Ему как будто бы было мало… Он будто бы хотел уничтожить меня, только вот, за что? Алекс вернулся на матрас, и тяжело дыша от подступающей истерики закрыл себе рот. Глаза уже намокли, но плакать он не смог. Слёзы просто не покатились по щекам, а так и застыли хрусталём в уголках глаз. Голод поутих вместе с жаждой, но решив, что здесь может быть еще пара лужиц, Алекс слез с матраса. Конечно, ему было мерзко и унизительно, но… Честь и достоинство стали не такими важными, как желание выжить. Он не хотел умирать, не смотря на своё «твёрдое» решение умереть при неудачном побеге, он не хотел уходить и если ради этого потребуется пить с подвального пола — он сделает это. Слёзы стояли в глазах, пока он ощупывал пол перед собой и двигался по периметру помещения. — Лучше бы я и дальше на матрасе сидел… Зачем я вообще полез.Зачем я вообще слез оттуда, — плечи Алекса затряслись и из глаз хлынули слёзы. Из-за собственных всхлипов Алекс не услышал, что говорила мисс Смит, просто плакал, закрыв лицо руками. Через минут десять или двадцать кончики пальцев ощутили что-то нитевидное, что-то тонкое. Он недоуменно продолжил трогать это в попытке понять, что это такое, а потом внезапно закричал. Собственный крик ещё долго стоял в ушах звенящей, режущей сиреной. — Это был чей-то клок волос, Док… Алекс отбросил клок как можно дальше от себя и забился в угол, зажав уши руками. В голове звенело, сердце билось так сильно, что начало болеть вместе с грудной клеткой. Вот-вот и пробило бы её с влажным хрустом, забрызгав пространство вокруг горячей кровью. Загудела следом и голова, будто по ней ударили чем-то и Алекс зажмурился на пару секунд до звездочек перед глазами. Потом глаза распахнулись и уставились в черноту. Вдох-выдох, вдох-выдох… Парень сбивчиво, очень шумно и нервно дышал, со свистом втягивая в себя воздух. С глаз капнула пара скудных слёз на острые коленки, поджатые к себе. Парень зажался дальше и вжал лицо в согнутые колени. — Я нашел чьи-то, блять, волосы… Это был не мой волос, он был очень длинным. Наверное женский. Меня чуть не стошнило… Мне стало так страшно, — голос юноши подламывался и дрожал, пропитанный истерическим страхом. — Это ужасно, Алекс, — глаза врача наполнились ужасом и сожалением, в голове появилась мысль позвать санитаров, но пока она не двигалась. Просто смотрела в чужие глаза, наполненные слезами. — Там всё было ужасно! — юноша оскалился и заплакал, голос зазвучал звонче, срываясь на истерический вопль, — Весь этот ёбаный дом был ужасным! После этой находки он боялся пошевелиться и только холод стен мотивировал вернуться на матрас. Алекс поёжился, передёргивая плечами и как можно быстрее, на четвереньках дополз до матраса, буквально запрыгнув на него. Руки и ноги тряслись, больше всего он боялся наткнуться на ещё что-нибудь, оставшееся от другого человека. Вдоль позвоночника пробила крупная дрожь и он сглотнул, ложась на бок. Больше он старался не шевелиться и лежал так, закрыв уши руками. Голова гудела от напряжения и давления. Всё, что он слышал — это своё сбивчивое дыхание и сухие всхлипы без слёз. Веки зудели усталостью, их будто бы тоже обдали песком, как и горло. Алекс моргнул пару раз, но от попытки успокоиться стало ещё хуже. Трясучка усилилась и он протяжно заскулил. — Я чувствовал, как во мне что-то ломалось… Хрустело и ранило, словно разбитое стекло, пока я сам не стал разбитым… Я давал трещины. И пытался собраться. Я давал трещины и пытался удержать свою психику от падения, но я всё равно, — Алекс всхлипнул и поджал похолодевшие губы, — я трескался и хрустел, как чертово стекло Хрусть. Хрусть… Хрусть… Люди так не ломаются, Док… А я ломался, но я ведь человек, да? Я ведь человек? — Алекс не ожидал, что его мягко возьмут за руку и попробуют успокоить. Это только сильнее надавило на него и парень заплакал. — Я сидел там… Сидел в этой холодной, тёмной комнате и думал. Сколько же я ещё продержусь. Сколько… Я ещё выдержу? Роберт легонько дёрнулся, проснувшись и сразу же попытался отыскать глазами часы. Уже вечер. Он спал несколько часов, зря наверное, потом ночью не уснет. Мужчина горько вздохнул и поднялся с дивана. Взгляд задержался на двери, ведущей в подвал. — Нет, — ответил Роберт сам себе, — Посидишь там ещё. И отправился к себе в комнату, выключив свет в зале и коридоре. За окнами синели сумерки и проклёвывались первые звездочки. Началась тихая ночь.* * *
Алекс проснулся и в очередной раз уткнулся взглядом в темноту. Он цокнул языком, поджал губы, закрыл лицо руками и вздохнул. Через секунду губы дёрнулись в улыбке. Он засмеялся. Сухо, каркающе и надрываясь, протяжно растягивая смешки и захлебываясь воздухом. В следующую же секунду очень громко зарыдал с воем и стонами, но плач получился влажный — слёзы лишь слегка намочили ресницы. Алекс сухо всхлипывал без слёз, подвывал, словно собака, и сразу же заливался в хохоте, оскаливаясь во все зубы. Затем глотал воздух, кашлял и снова рыдал в голос. И так раз за разом… Губы ползли то вверх, то вниз, как в неисправной роботизированной кукле, рот будто бы отдельно от лица плясал и искажался. Вверх… Вниз По углам комнаты разлетались всхлипы и кашель, которые потом послушно впитывали стены. Но Алекс смеялся ещё и ещё, не давая тишине сомкнуться вокруг него. Скулы начало сводить, но он продолжал смеяться во весь голос, жгло сухостью покрасневшие глаза. Парень щурился в чёрную неизвестность перед собой, пока не зажал себе рот рукой и не попытался успокоиться. Едкие безумные смешки всё равно выталкивались из горла и надрывным карканьем звучали в голове. Ладонь сползла вниз с лица и он засмеялся чуть потише. Даже замолчал на мгновение, пока тишину не разбил вдребезги яростный крик: Я УБЬЮ ТЕБЯ, РОБЕРТ УОКЕР! Последние буквы слились с глубоким рычанием и Алекс завизжал. Он кричал и заливался в хохоте, бился спиной о матрас и выл. Вытирал скулы руками, растягивая щёки, но смех с рыданиями не прекращались. Они вырывались и подросток просто обнял себя руками в успокаивающем жесте. Донёсся стрекочущий звук втягивания воздуха через рот и протяжный вздох. Алекс прекратил смеяться и просто широко, оскалив зубы, улыбался. Свинцовые веки легли на глаза, закрывая их. — Роберт… Роберт… РобертРобертРоберт… — начал шептать он, как в бреду, чужое имя слилось в один непонятный шелестящий шёпот, оборванный криком, — Роберт! РОБЕРТ! РОБЕРТ! Алекс начал кричать и истерить, биться спиной об стенку и кричать. Он звал Роберта. Звал, надрывая глотку и выл. Подвал терпеливо поглощал его крики, не вынося ни единого звука за дверь. Его никто не слышал, кроме этих холодных стен. Улыбка стала выглядеть больше болезненной и измученной, нежели безумной. Её как будто бы насильно растянули за углы рта. Парень закрыл лицо руками и заскулил, хрипло, надрывно, растягивая звук. После того, как скулеж прекратился, всё затихло. Опять наступила тишина. Алекс ненавидел её, но только она его и слушала. Он упал на матрас и задрожал от бессилия и слабости. Горло теперь болело, отвлекая от звона тишины. — Сколько я ещё выдержу? — Алекс растягивал губы в улыбке и щурился на тьму, — когда я сломаюсь?! Трескучий вскрик увяз в пространстве подвала и утонул в черноте, как и остальные крики и плач. Подросток закрыл глаза, позволив ноющим губам вернуться в расслабленное положение. Через минут десять или пятнадцать, когда он снова захотел кричать, лишь бы не слышать звон мыслей в голове на фоне тишины, раздался щелчок. Тихий, но в пространстве подвала он прозвучал резко и громко. Дверь со скрипом открылась. Алекс тут же дёрнулся и зарычал на неё, как запуганный зверь. Недовольный и вредный взгляд Роберта прилип к нему, заставив поёжиться. Свет бледными пятнами проник в комнату, очертил лицо Алекса и подсветил основные части его тела: скулы, щеки, грудь, живот и немного бедра. Он ударил по глазам, словно молния, и юноша зажмурился, ослепленный на пару мгновений, за глазами начало болеть. Зрачки сузились до крапинок, не выдержав такой яркости и он оскалился. Чёрные и светлые пятна только через пару вдохов и выдохов сформировались в очертания и он смог нормально видеть. В дверном проёме стоял Роберт. — Обрадуйся, милый, на улице стоит тёплая погода, в такую прекрасно гулять, — голос мужчины звучал устало с напыщенной злостью и ядовитостью, Роб будто бы пытался казаться агрессивным, — жаль, что ты заперт здесь, и никуда не пойдёшь Слова до парня доходили неважно, больше сбивал свет за спиной мужчины. Он старался не смотреть на него, не смотреть на ослепительную и режущую яркость, но и в черноту силуэта глядеть не мог. Тот тоже обжигал своей бездной и глаза дезориентированные метались то туда, то сюда. Может закрыть их? Нет… Он хотел видеть лицо Роберта. Голос тем временем продолжил хрипло звучать. — Хотя… — Роберт демонстративно сделал вид, что глубоко задумался, — Мы могли бы погулять. Вместе. Но только, если ты попросишь прощения передо мной. Кривая ухмылка Алекса медленно растянулась в стороны, обнажая зубы. Голова качнулась в бок и пряди упали на глаза, прикрыв их. Только ухмылка трещиной сияла на бледном лице, рассекая его, словно уродливый шрам. — Пошел нахуй, — медленно, чётко, с расстановкой прошептал парень, проговаривая каждое слово, от него так и веяло агрессией. Затрещал истеричный смех, когда Алекс произнес последнее слово и упал на матрас, со свистом втягивая воздух ртом, чтобы потом залиться в кашле и смехе. Он смеялся так пару мгновений, надрывая глотку, затем завизжал и резко сел, впившись бесстрашным взглядом в Роберта. Мужчина начал заводиться и закипать от такой наглости, но безумный огонёк, сверкающий опасным тёмным в чужих глазах, немного тушил его ярость. Роб склонил голову набок и зашипел, придавая голосу опасность и угрозу: — Что ты сказал, котёнок? — он не кричал, лишь отчетливо шипел слова, чтобы дать понять, кто ходит по лезвию ножа. Но Алексу было все равно. На злость мужчины он ответил тем же, только сильнее и яростнее. — Я. Сказал: «Пошел. Нахуй», — безумный взгляд Алекса стал озлобленным и улыбка переросла в оскал. Дикий, острый и опасный. Оскал, словно изогнутое лезвие клинка, разлился на губах, глаза засверкали чёрно-зелёным, в глубине которого бесновался огонь. Злость и безумие как будто бы придали парню угловатость, что-то острое и жёсткое в силуэте, и сам он застыл, как сталь. У обоих звенело в ушах от напряжения, только вот у парня в голове кроме звона бесновались голоса и шум мыслей. Роберт зарычал, обводя его равнодушно-жестоким взглядом. В груди заколол страх, но не обращая на него внимания маньяк проревел: — Я ОТРЕЖУ ТЕБЕ ЯЗЫК Алекс должен был испугаться, но он наоборот усмехнулся и до мужчины долетела пара смешков. Придурковатых, глупых, так смеются над идиотскими шутками. — А мне похуй, — после этих слов Роберт впал в ступор. Парень скалился на него, изредка облизываясь, как зверь. — Ты можешь убить меня, — безумной дрожи в голосе не было, только стальная серьёзность и равнодушие, отдающее горечью боли, — И я буду благодарен тебе за это… Голос стал тише, а грозный блеск в глазах поник, но только чтобы засияла боль. Слова парня зашипели и стали чуть тише, но Роб слышал всё. Всё, что шептал Алекс. — Ты можешь избить меня…Но мне уже всё равно. Мне всё равно, — тут губы снова растеклись в горьком оскале, — ты думаешь, что я буду страдать, но я буду радоваться. К угловатой усмешке добавились слёзы. Они сверкнули серебристыми каплями и покатились по щекам, задевая саднящую скулу и капая на губы. — Я возрадуюсь агонии, ведь это чувство. А чувства показывают, что мы ещё живы. Разве это не прекрасно, Робби? Гнев Роберта стушевался, не оставив после себя ничего, только страх заиграл острыми нотками в душе, закалывая её тысячью игл. Неужели Алекс сошел с ума? — Ты можешь уйти. Оставить меня здесь. И на это я улыбнусь, — Парень дёрнул уголком губ и облокотился затылком о стенку сзади. Пряди спали с глаз, открывая их сияющий блеск в голубом свете ламп, — Тебе совсем нечем мне угрожать. Здесь Роберт заметил, как снова начал напрягаться Алекс, как его опять начала заполнять дрожь и злость. Ухмылка вновь оскалилась, будучи острее лезвия, и парень зашипел, прожигая в мужчине дыру гневным взглядом: — Ты. НИЧЕГО. Не. Сможешь. Сделать мне, — последнее он прошептал на выдохе, — Ни-че-го… НИ-ЧЕ-ГО. Я восстану из праха, я соберу себя и своё сердце. По крупицам. Я встану, обещаю тебе. Я не сломаюсь, что бы ты ни делал. Алекс замолк, смотря, как Роберта начинает потряхивать. Как мужчина впитывает каждое его слово и пытается не выдать страх… Но тот поблескивал в его радужках и парень продолжил: — И что ты мне сделаешь, м? Убьёшь? Ну давай… Я буду рад, когда умру! С тихого шепота Алекс перешел на рычание, скривил губы и оскалился. Из глотки послышался гулкий смех. Он разлился в пространстве, звонко отражаясь от стен, как рокот. — Я, блять, сам убью тебя, — Мальчишка заревел, а Роб сглотнул, замирая, — я уничтожу тебя и всё, что тебе дорого, обещаю тебе, я сделаю это. Я убью. Ты сойдёшь с ума и я разрушу тебя на мелкие осколки. Он дышал тяжело, хрипло, задыхался от ненависти и злобы и ревел. Глаза обжигали лютой ненавистью, на Роберта так ещё никто не смотрел… Перед ним будто сидел демон, распалённый страданиями. Голос юноши стал походить на рёв, утробно звуча из недр груди. — Настанет день, когда ты будешь думать, что всё хорошо… — рёв перерос в шипение, — …Но ощутишь привкус стали и крови. И тогда. Ты поймёшь — месть свершилась. День настанет и ты умрёшь… Мужчина стоял, замерев, как статуя, пугаясь сбивчивых эмоций в голове. Страх, паника, непонимание, от злости и следа не осталось, только нарастающая тревога, вводящая в оцепенение. Алекс смотрел на него безумными глазами, скалился и посмеивался, он сходил с ума… Роберту стало страшно. Очень страшно. Парень напугал его, затем прикрыл глаза, откинулся спиной на стенку позади и стал шептать, как в лихорадке: — Тебе не сломать то, что и так сломано… Тебе не сломать… О Господи, и сердце моё живо… Оно живо… — Возрадуйся… Ведь сердце моё живо, — Алекс блестящими глазами смотрел на доктора, чувствуя, что вот-вот случится истерика. Роберт, как ошпаренный, сорвался с места и побежал за аптечкой. Парень явно не в себе, ему срочно нужно было успокоительное, иначе… Роб боялся, что тот вот-вот окончательно свихнётся. Непоправимо. И всё из-за него! Надо было раньше забрать его из подвала. Мужчина хватанул аптечку, чуть не снеся половину мебели перед собой и рванул к подвалу. Алекс трясся и посмеивался, заливаясь слезами в приступе. Он даже не заметил, как убежал и вернулся Роберт, только продолжал лепетать что-то неясное. Уокер без труда взял его за руку и вколол успокоительное. Сонливость разлилась по телу, прогнав дрожь, и совсем скоро мальчик сам завалился в руки к Роберту, посапывая. Сердце колотилось так быстро, что мужчина подумал, а не вколоть ли ему самому себе успокоительное. Но потом. Сейчас нет ничего важнее Алекса. Он взял его на руки, отнёс к себе в комнату и уложил на кровать. Пока подросток лежал в отключке, его тело успели осмотреть, протереть, обработать ранки и переодеть в чистое. Рядом с кроватью стояла вода и хлеб, бульон варился на кухне, а сам Роберт сидел рядом с мальчишкой. Тот лежал очень тихо, даже казалось, что не дышал, пришлось даже пульс проверять. Живой. Просто изнеможённый. Роберт за то время, как Алекс спал, уже успел несколько раз возненавидеть себя и покипеть в стыде, пока чьё-то легкое движение не вывело его из раздумий. Мужчина дёрнулся, взглянул на ребёнка, который уже начал приходить в себя и осматривал его сонным помутнённым взглядом. — Всё хорошо, — рука легла в каштановые волосы и погладила, — Будешь пить? От слова: «Пить», Алекс вскочил и резво проснулся. — Тихо! Не дёргайся так, — Роб помог ему сесть удобнее одной рукой, а второй взял бутылку. Парень хотел взять её сам, но ему не позволили. Роберт улыбался, наблюдая, как забавно тот спешит выпить всё содержимое. Как судорожно ходит туда-сюда кадык, как Алекс делает рваные мелкие глотки и фыркает. Будто оленёнка с бутылочки кормишь. Мужчина умилился и отложил пустую бутылку в сторону. Хлеб Алексу не позволили взять в руки, так же, как и бутылку с водой. Парень чуть пальцы мужчине не откусил, когда вцепился зубами в еду. Роб даже вздрогнул от такой резкости, но дрожь быстро пропала. Юноша послушно ел с его рук, придерживая за запястье, не капризничал и не вредничал. Молча и торопливо ел. Роберт отламывал кусочки хлеба, и парень быстро съедал их, а затем облизывал чужие тёплые ладони, щекоча кончиком языка. Мужчина широко улыбался на это, поглаживая Алекса по щеке, пока булка не закончилась. Потом он отвёл юношу на кухню, дал немного мяса и ещё воды. Мальчик не ел и не пил двое суток, пока лучше потерпеть. Бульоном он покормит его попозже. — Пока это всё. Ты долго не ел, — Роберт забрал пустой стакан и отвернулся к раковине. — Сколько? — глухо полетело в спину. — …Один день, — немного помедлив, соврал Уокер. Сам не знал, зачем. В подвале парень просидел два дня, — Алекс, давай договоримся. С окна и неба за ним внимание переметнулось на лицо мужчины. Тот сел за стол к подростку и взял его за руку. — Давай ты не будешь сбегать и мы не будем ссориться. Хорошо? — Он слегка наклонился, смотря в чужие глаза. — Хорошо, — Алекс легонько поджал губы и кивнул.