Несломленное сердце

— Всё смешалось во что-то непонятное: крики людей, сине-красные огни, какие-то шумы, суматоха. Сначала я перепугался и шугался от полицейских, не понимал, что происходит, а потом всё-таки дошло… Меня спасли. Всё получилось. Я был счастлив и плакал от счастья, а потом испугался, что это сон и ударил себя, пока меня не схватили за руки и не остановили. Я плакал и шептал что-то, только не помню что, но это уже не важно. Я лез обниматься непонятно к кому — лишь бы обнять, лишь бы прижаться, чтобы меня не вернули обратно туда. Честно, как-то и не верилось, что меня правда спасли… Неужели это конец? Неужели всё закончилось? — Да, Алекс, теперь вы в безопасности, — мисс Смит мягко улыбнулась, несмотря на то, что её карие глаза грустно поблёскивали. — А сколько я тут буду находиться…? Всегда? — голос боязливо дрогнул и мальчишка приобнял себя руками. — Пока не восстановитесь. Алекса поместили в психбольницу на неизвестный срок. Ему никто не говорил точных цифр, но сам юноша предполагал, что на пару лет точно… Люди в белых халатах казались парню какими-то чужими, возможно, мрачными и не заслуживающими доверия. Они пытались с ним разговаривать, пытались что-то разузнать, но Алекс устраивал истерики или же замыкался в себе. Когда речь заходила о подвале, в котором его держали, мальчишка отвечал агрессией — кричал, пытался убежать и оттолкнуть от себя людей, а когда силы испарялись он мог просто заплакать и попытаться забиться в угол. Так продолжалось недолго — вскоре на помощь врачам пришли какие-то препараты, которые быстро убрали его нервозность и агрессию, успокоили и даже растворили в себе бессонницу с кучей ночных кошмаров, терзавших его избитый разум. Алекс стал спокойнее, его больше не трясло и он постепенно начал рассказывать врачам о произошедшем, но у лекарств был побочный эффект — парень частично утратил память. Сгинули неважные и серые, бледные воспоминания и остались только самые яркие моменты и его собственные эмоции на какую-то ситуацию. На самом деле довольно странное ощущение — ты как будто бы перестаёшь существовать, но не сразу пропадаешь из реальности, первыми уходят воспоминания. Они рассыпаются, как осколки чего-то некогда целого, сыплются сквозь пальцы, пока вместе с ними не растворишься и ты. Алекс чувствовал, как начинает забывать реальность, а реальность начинает забывать его… Он ощущал, как рассыпался в забвении. Сначала растворялись менее значимые воспоминания: лица одноклассников и знакомых, что-то бытовое, имена друзей, черты лица родителей, а затем и похищение. Он забывал быт с Робертом, некоторые их разговоры, а потом и Джеймса. Точнее, в бездну беспамятства сгинули его имя и внешность, но Алекс хорошо помнил, что тот был красивым и они целовались. Чтобы не забыть самого себя парень завёл дневник и записывал всё, что осталось в памяти, трясущимися от страха, руками. Мальчик пытался сохранить себя, ведь это было так страшно — уйти не собой. Так или иначе, несмотря на все побочные эффекты, после приёма лекарств стало легче всем, и ему, и врачам. Препараты в каком-то смысле очень сильно помогли — забрали кошмары и страхи, но вместе с ними в бездну полетели и мечты. Подросток стал подобным овощу, апатичным и обессиленным, то и дело думал о суициде, но даже для того, чтобы вскрыться у него не было сил. Не хотелось (да и возможности не было), он просто лежал всё время в кровати, пока его не поднимали и не заставляли гулять по территории больницы или есть. С другими пациентами Алекс не общался, иногда видел их, но не говорил с ними. Ему было всё равно на всех в том числе и на себя, на свою жизнь и будущее. У него не было планов, не было целей, не было мечт, не было ничего. Даже причин для жизни не было. Так почему он продолжал существовать? Его заставляли… Его просто заставляли жить, кормили, мыли, заставляли гулять, кололи лекарства, поэтому он и существовал. Не было причин для жизни и подросток не понимал почему он был ещё жив и для чего. Врачи пытались дать ему причины к действию, к развитию, к стремлению к счастью, но ему то они были зачем? Он был не нужен самому себе, а вы тут про какие-то цели… Из раздумий отвлёк знакомый женский голос и глаза Алекса ожили, наполняясь разумной осознанностью, а не той стеклянной задумчивостью, покрывшей его взгляд пару мгновений назад. Парень механически моргнул, направляя взор на мисс Смит, сидящую напротив. Она что-то говорила…? — …Алекс, вы свободны сейчас. Нет никакого Роберта и не будет, вы можете начать новую жизнь. Разве вы не хотите этого? — мисс Смит смотрела на него в упор, иногда поправляя очки. — Не знаю. — Вы не знаете зачем вам жить? — тон звучал пытливо, но не навязчиво, чтобы парень не замкнулся, почувствовав давление со стороны психотерапевта, — Вы же продолжаете жить, вы не умерли, значит есть какие-то причины, разве нет? — Не знаю. Просто, — Алекс устало хмыкнул и еле заметно пожал плечами. По лицу тёк блёклый свет от ламп, выражая мертвенно бледное безразличие к окружающему ещё сильнее, — Не знаю… От женщины послышался тяжёлый, приглушённый вздох, а затем она поправила каштановую прядь, нагло выбившуюся из остальной массы волос. Короткий хвост качнулся, Алекс равнодушно понаблюдал за ним и снова перевёл взгляд на врача, которого пробрало от таких пустых и стеклянных, совсем неживых глаз. Перед ней будто бы сидела исхудавшая кукла в полный человеческий рост, сложившая безвольные руки на животе и бессмысленно смотрящая на неё. Белая длинная рубаха, походившая на платье, сливалась со светлым тоном стен вокруг, отчего парня можно было и не заметить — совсем был бледным, как поганка и тихим, только чёрные волосы сдавали его — сверкали угольной темнотой, правда, у корней пряди горели родным цветом подростка — каштановым. — У меня нет ни целей, ни планов, ни мечт… Совсем ничего. Алекс поёжился, говорил он тихо и шёпот походил на шорох листьев, но гробовая тишина в комнате была настолько вязкой, что даже такой звук казался довольно громким. Когда он замолкал тишина заливалась в уши и давила всей массой на голову, отчего парень ёжился и вздрагивал. — Я могу обращаться к вам на «ты», Алекс? — в ответ ей кивнули, — Отлично. Так… Ты бы не хотел обзавестись какими-нибудь целями? — врач сделала пару заметок в своем дневнике, — Придумать их и стремиться к ним? Мы можем тебе помо… — Зачем? Мисс Смит замерла на мгновение и удивлённо взглянула на него, отрывая взгляд от записей. Алекс в это время смотрел в стол перед собой, обняв плечи руками и поджав губы. — Что зачем? — переспросила она, желая понять, о чем конкретно говорит парень. — Зачем они мне? Цели… Мечты… — Алекс вздохнул и потёр глаза руками, которые чуть покраснели и заблестели, — Они мне не нужны, мне ничего не нужно. Даже я сам себе не нужен. — Ну что-то же тебе всё-таки нужно? — женщина изогнула одну бровь и поставила подбородок на кулак свободной руки, уткнувшись локтем в стол, — Например, воздух, еда, вода, общение… Это нужно, так что значит не всё в этом мире для тебя бесполезно, ведь так? Давай начнем с маленьких целей. Я знаю, что ты любишь рисовать. Почему бы не нарисовать то, что тебе нравится к концу недели? М? Алекс в ответ помолчал пару секунд, чтобы потом отрешённо произнести: — Воздухом я не могу не дышать, это само получается. Лекарства меня вырубают и я засыпаю, а воду и еду вы заставляете меня есть, и не общаться с вами у меня не получится, — он посмотрел на свои руки, сцепленные замком, — Я люблю рисовать, но не знаю… Как-то не хочется. Не знаю, что рисовать, — протекла ещё пара молчаливых секунд, — А где мои родители? Они приедут? Взгляд женщины тут же помрачнел, а комнату будто бы заволокло чем-то жутким и невидимым, осевшим тяжестью на плечи. Эту перемену в атмосфере Алекс не увидел глазами, но почувствовал телом — по коже побежали коготки напряжения, стягивая её холодной сеточкой. Задержав дыхание, мисс Смит поторопилась ответить, чтобы не пугать подростка. — Скорее всего, они задержатся и я не знаю на какой срок… — голос чуть притих, но заметив недоуменный взгляд напротив, женщина вновь заговорила, — Просто сейчас напряжённая ситуация с поездами и билеты очень трудно найти… Ложь получилась довольно глупой и зыбкой, но Алекс всё равно дёрнул уголками губ и те растянулись во что-то наподобие улыбки, только измученной и кривой, будто трещина, расколовшая его лицо поперёк. Женщина тоже попыталась улыбнуться, но глаза выдавали её неискренность — блестели тяжёлой печалью, как бурые топазы. Родители Алекса не приедут… Их больше нет. У матери остановилось сердце почти сразу же после его пропажи и она умерла. Отец продержался чуть дольше, но начал запивать горе алкоголем почти каждый день, а когда дело об Алексе превратилось в очередной висяк, мужчина накинул на шею петлю… Через пару дней его нашли повешенным в спальне. Так и стал Алекс сиротой без никого, без родителей и без друзей — те разъехались по всей стране, только мать лучшего друга осталась в Майноте и, к счастью, не меняла домашний номер. Это был единственный номер, который подросток помнил и если бы не он, то парень бы не спасся… Естественно, все врачи и остальной персонал, работающий с Алексом, знали о смерти его родителей, но ему никто ничего не говорил — боялись, что парню может стать ещё хуже. Кто знает, как бы он отреагировал на такую новость? Мисс Смит не хотела бы, чтобы юноша совсем упал в эмоциональную бездну, ей хотелось его спасти. Мальчик не заслужил всего того, что с ним произошло. Господи, ему же было всего лишь шестнадцать! Он должен был учить уроки, ходить в школу, гулять с друзьями, а не сидеть в неволе с маньяком-психопатом. Женщина взглянула на подростка и сердце содрогнулось от жалости. Алекс был совсем маленьким, беззащитным и уязвимым. У него не было никого, кто бы мог помочь — родители мертвы, родственников нет, друзья где-то далеко. Он был один, несчастный, сломленный и одинокий, забытый всеми. Куда бы он пошёл после реабилитации? Жить самостоятельно? Да его же задавят! Мир жесток и в этом жестоком мире единственный шанс выжить — это защищаться и оставаться сильным, а мальчик, увы, был ещё совсем ребёнком… Беззащитным и одиноким, как какой-то оленёнок, оторванный от матери. — Я бы хотел увидеть маму. Поговорить с ней, — шелестящий голос прервал её мысли и говорящий вздохнул, перекладывая руки на колени, — Что ещё хотите обсудить, Док? — А ты ни о чём не хочешь рассказать или поговорить? — женщина хмыкнула и подпёрла подбородок рукой. — Не знаю. Я просто хочу увидеть маму и папу. Эти слова, как лезвие пронеслись по сердцу врача, но давний опыт работы и некое хладнокровие смягчили боль и не позволили мимике выдать её печальное состояние. Страница в дневнике послушно перелистнулась, открывая чистый лист. Хорошо было бы узнать что-нибудь о знакомом Уокера, но Алекс ничего о нём не помнил. Возможно, если бы они снизили дозу препаратов, то парень бы вспомнил что-то, но у врачей были опасения, что после понижения дозы или замены лекарств Алексу станет хуже и он вновь начнёт закрываться и вести себя агрессивно-истерично, как это было вначале. Он ещё не был готов к отмене от таблеток, а заменить их было довольно трудно — редкие, да и кто знает, какая будет реакция на что-то новое? Пока подросток был слишком слаб, чтобы обходиться без них. Алекс еле заметно пошевелился и набрал побольше воздуха, видимо, собираясь что-то сказать. Мисс Смит заметила это и в ожидании уставилась на парня, которому с трудом давались глубокие вдохи, но он не подавал вида, что ему было нелегко — сидел с приоткрытыми губами и еле двигающейся грудной клеткой, расфокусировано глядя сквозь психотерапевта. — Я думал, что это самое страшное — терпеть насилие и унижение, медленно разрушаться и понимать, что ты уже никогда не будешь целым вновь… Я думал хуже быть и не может, — голос просочился сквозь губы вместе с мимолётным выдохом, — Оказалось, что вся жуть была в том, что я выжил. Я так этого хотел, так хотел спастись и жить по нормальному, но сейчас… Я не понимаю для чего. Это самое страшное — жить, не зная зачем. Страшнее этого быть и не может. — Мы можем поставить с тобой новые цели, чтобы у тебя было ради чего жить. Давай попробуем, Алекс, я уверена у нас получится, — она попыталась взять его за руку, но мальчик спрятал их между коленей, чтобы хоть как-то согреть холодеющие пальцы. — Боюсь у меня нет сил на это… — мальчик растёкся на стуле, чуть съехав вниз от усталости, и склонил голову набок. — Мы и боремся за то, чтобы у тебя появились силы, — женщина настойчиво пыталась заглянуть в его глаза, установить зрительный контакт, но взгляд мальчишки продолжал быть расфокусированным, — Мы поможем тебе. Вместе будет легче создать цели, ты же хочешь этого? …Алекс? — Не знаю… То есть. Да, я хочу, чтобы всё было хорошо, но мне кажется, что я не смогу. В ответ ему послышалось молчание и сдержанный, дрожащий вдох. На Алекса было жалко смотреть — исхудавший, ослабленный и бледный мальчик с голубеющими кругами под глазами. Глядишь на него и понимаешь, что жизни в нём совсем немного, а от прежнего огня стремлений и мечт теперь осталась искра… Догорит и погаснет в любой момент и наступит тьма, которую уже ни один, даже самый опытный профессионал, как мисс Смит, не разгонит. Женщина очень боялась, что парень дойдет до точки невозврата и его уже не получится оттуда вытащить. — Я стал чувствовать меньше боли, Док, это нормально? — женщина дёрнулась и вышла из раздумий, — В физическом плане. Мои тактильные ощущения слегка ослабли, я стал более бесчувственным. — Это ещё один из побочных эффектов лекарств, Алекс. Если твоя физическая бесчувственность будет усиливаться, то срочно скажи мне и мы найдем альтернативу для препарата. Хорошо? В ответ Алекс кивнул и комната опять погрузилась в вязкое молчание.

* * *

Роберта так же поместили в психиатрическую больницу в Бисмарке, но только в другую, не там, где лежал Алекс. Психбольница Роберта была меньше и предназначалась для более тяжёлых случаев, как у него, и находилась довольно далеко от больницы Картера. Работники особо не разговаривали с Уокером, как и сам мужчина, не горевший желанием контактировать с кем-либо. Только через пару дней он всё же попытался расспросить медиков о его пребывании здесь или об Алексе, но персонал упрямо молчал на его вопросы, кроме мисс Смит или других врачей, приходящих к нему для беседы время от времени. Из одежды у Роба была длинная рубашка и больничные штаны, а также наручники на запястьях, которые снимали только тогда, когда он был один в своей собственной небольшой комнате, где его окружали только стены и железная койка с матрасом. Иногда, если он был слишком нервным или агрессивным его привязывали за ноги и руки к кровати и ждали, пока Уокер успокоится. Роберт ненавидел это помещение и всю психбольницу в целом вместе с её работниками. Здесь было скучно, одиноко и тихо, словно само здание умерло изнутри. Единственное, что радовало — его палата была последней, самой дальней от выхода и напротив неё находился санитарный пост с большим окном. Роберт видел его, когда кто-то заходил к нему в палату, широко открывая дверь. Через это окно можно было сбежать и почти всё время вне сна он думал об этом, думал о побеге, об Алексе, о том, как же приятно будет расправиться со всеми этими ненавистными медсестрами и врачами. Он с удовольствием бы вырезал их всех, потому что они мешают их с Алексом счастью, они отняли у него его котёнка, а такое прощать нельзя. Сиплый, сдержанный вдох разнесся по комнате и Роб закрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая всей грудью. Матрас то и дело поскрипывал под ним, когда мужчина шевелился, но Роб старался не замечать этот назойливый звук, уводя все мысли к плану побега. Он не должен быть здесь, он должен быть рядом с Алексом. По другому никак, Роберт лучше умрёт чем будет гнить в этой проклятой психбольнице! Мужчина фыркнул собственным мыслям, ощущая, как в груди разливается тоска. Как же он скучал по своему мальчику… Тот ему снился почти каждую ночь и если быть честным, то Роберт не хотел бы просыпаться, но его будили работники, отчего он ненавидел их ещё больше. Так хотелось увидеть Алекса в реальности, обнять, поцеловать и спрятать ото всех, чтобы никто и никогда их не нашёл, а потом поиметь его так, чтобы тот бился в экстазе и со стонами выкрикивал его имя. В штанах начало тянуть и Роберт устало помассировал переносицу. Как же хотелось вернуться к своему милому, а не сидеть здесь.

* * *

— А он точно не сбежит, Док? — боязливо прошептал Алекс и потёр ладони друг об друга, пытаясь согреть пальцы. По рукам тёк непонятный холодок, словно остывающая жидкость вместо горячей крови. — Я уверена, что работники будут делать всё возможное и работать на максимуме своих возможностей, чтобы этого не произошло, Алекс, — женщина погладила его по ладони и обнадеживающе улыбнулась. Изумрудный взгляд опустился и Алекс попытался расслабленно выдохнуть, пустить по венам спокойствие, но получилось лишь на время прогнать холод, ползущий по телу, словно ледяные и липкие змеи. Сглотнув комок в горле, юноша поднялся со своего места. Разговор был окончен и его отвели в палату, встретившую парня белыми стенами, койкой с матрасом, тумбочкой и окном с решёткой. Работники больницы сказали, что эта решётка была сделана для его же блага… Почему он им не верил? Заглотнув пару таблеток, которые тут же безвкусно растворились на языке, Алекс лёг на койку и его пустой взгляд воткнулся в потолок. Мисс Смит говорила уверенно и без страха, но почему же в его сердце всё равно проклёвывалась тревога? Роберт, наверное, лежит в психбольнице, как и он… Интересно, а у него такая же комната, как у Алекса или она отличается? Может та была чуть больше, ведь Уокер сам по себе был массивным? Парень хмыкнул и перевернулся на бок, закрывая глаза. Мысли в голове скоблили его разум изнутри, выливаясь в длинные-длинные цепочки раздумий или какие-то силуэты, образы. Роберт не выходил из его головы довольно давно, хоть парень и не помнил, сколько он пробыл здесь. Может два месяца? Или три… Четыре? Подросток поморщился и вздохнул — он не знал точных цифр, но понимал, что лежит уже давно. Мысли о времени плавно перетекли в мысли о Роберте. Опять. Сколько раз он уже вспоминал мужчину? Чёрт знает, но много. Внутри клокотали и терзали противоречия, выпивающие из него силы, которых и так было мало. Сначала парень был счастлив, что освободился, он очень сильно радовался и был уверен, что теперь всё будет хорошо… Наивный дурак — в больнице его поглотила скука на пару с депрессией, здесь было не комфортно и непривычно, а ещё до конца не верилось, что всё закончилось. Рука потянулась к дневнику и бумага зашелестела под мальчишескими пальцами, листающими тетрадку до нужной страницы. Взгляд пробежался по записям, скользнул чуть вниз и упёрся в желтоватую пустоту. Ручка послушно легла между пальцев, словно влитая и Алекс начал писать — так было легче понять самого себя, свои мысли и эмоции, которые он выплёскивал на бумагу. «В моей голове всё ещё не укладывается то, что всё получилось и я сбежал. Иногда мне кажется, что это сон и я щипаю себя — не просыпаюсь, а значит это реальность… Роберта больше нет. Я не верю в это. То есть, вот так вот нет и всё? Всё кончилось? Мне почему-то тревожно. Я не знаю как на это всё реагировать, я так долго был с ним, а теперь его нет. Это странно и непривычно, я не понимаю, что чувствую — эмоции совсем запутались, как и я сам. Мне кажется, что я скучаю по нему. Это странно. Он насиловал меня, а теперь… Я думаю о нём, почему? Как бы… Я понимаю, что если вернусь к Роберту, то он меня уничтожит, я сломаюсь полностью, но без него словно чего-то не хватает, как-то одиноко и пусто. Мне не страшно представлять его, а те воспоминания о похищении стали совсем туманными и отдалёнными. Как будто бы это происходило не со мной… Я не понимаю себя. Я не знаю, что чувствую к Роберту, мне просто хочется спокойствия, чтобы всё было хорошо, чтобы обо мне заботились и я был счастлив. Я хочу, чтобы депрессия ушла и всё стало норма…» Рука затряслась и Алекс с трудом вздохнул сквозь сцепленные зубы, так и не закончив предложение. Вдох-выдох. Он подождал, пока непонятный шквал эмоций стихнет и дописал начатое, перечитывая написанное пару раз. Волнение в груди не утихло, пульсируя ритмичной волной в такт сердцебиению, но слегка погасилось, что уже радовало. Из всего прочитанного Алекс понял только одно — он не знает, как реагировать на Роберта и что к нему чувствует. Смятение било по голове и подросток словно тонул в море неизвестности, надеясь лишь на то, что время всё покажет и разъяснит. Может всё и вправду наладится…? Сознание хмыкнуло в сомнении и Алекс согласился с ним — надежд на счастливое будущее с каждым днём становилось всё меньше и меньше, они перегорали и из души вылетал пепел отчаяния. Интересно, а Роберт думает о нём? Алекс был полностью уверен в том, что мужчина думает о нём. Наверное, каждый день или хотя бы каждые два дня, ведь Уокер так привязался к нему за всё это время. Юноша закрыл дневник и положил под подушку, снова переворачиваясь на спину и устремляя взор к потолку, безмолвно мозолящему глаза своей молочной белизной. Роберт точно попытается сбежать и парень не сомневался в том, что у него это получится… Может и не с первого раза, но мужчина будет сбегать до тех пор, пока у него не выйдет освободиться… И затем Роб заберёт его? А что будет потом? Снова совместная жизнь где-нибудь в другом штате? Кожу стянуло зыбкими мурашками и Алекс судорожно сглотнул. С одной стороны он боялся, что Роберт заберёт его, ведь Алекс сбежал, обманул его… Но с другой ему бы хотелось, чтобы за ним кто-нибудь заботился, прижимал к себе, любил, но без насилия и без страха. Он хотел любви, а не разрушения, и получилось бы так у Роберта? Алекс предпочёл промолчать на этот вопрос, оставить его без ответа, и позволил темноте проникнуть в разум, забирая его с собой в сон. Прошла ночь, затем нудный день и вслед за ним снова синяя ночь, и так опять по кругу, сливаясь в единую цепочку блёклой реальности. Все дни и ночи были похожи друг на друга, пока они не забывались и не обволакивались беспамятной темнотой в его памяти, как что-то ненужное и скучное, то, что стоит забыть… И он забывал — больше не помнил вчерашний день, прошлую неделю, месяц, только какие-то очень важные и яркие моменты. Они горели цветными картинками среди остальной монохромной ленты воспоминаний. Например, Алекс чётко помнил, что врачи, работающие с ним, стали боязливее, напряженнее, а в самой больнице повисла гнетущая атмосфера. Это случилось, когда к нему перестала ходить мисс Смит… Парень спрашивал, что произошло и ему сказали, что женщина сильно заболела и ушла на лечение. На это мальчик лишь отвёл взгляд в сторону. Он им не верил.

* * *

Мышцы ног гудели от усталости и ныли тянущей болью, но Роберт продолжал идти в самую глубь леса. Лицо и оголённая кожа блестели от моросящего дождя, длинная белая рубашка и штаны промокли и прилипли к телу, очерчивая его контуры. Почву размыло до скользкой глины и иногда мужчина падал, пачкаясь в чернеющей земле; та бурыми пятнами пропитывала одежду, делая её грязно-серой. После каждого падения, он рычал и поднимался на дрожащих конечностях, с болезненным вниманием вглядываясь в темноту перед собой. Всё лицо заливало водой, с ресниц капали крупные капли, а некогда медные волосы потемнели до глубокого оттенка, напоминающего дубовый, но Роберт не останавливался. Он не прекращал двигаться вперёд даже тогда, когда продрогшее тело дёргало ознобом, а судорога сводила икры. Уокер шёл, изредка постанывая от боли, текущей по плечам, спине и особенно бёдрам. Но несмотря на весь холод, сырость, темноту и болезненные ощущения, на лице сияла хищная ухмылка, выглядящая жутким полумесяцем во мраке. Изо рта валили клубы пара на каждом рваном выдохе, и Роберт облизнулся и огляделся, прищуриваясь. Взгляд ухватился за очертания небольшой хижины, появившейся среди стволов деревьев, как спасительное пристанище, и ухмылка на лице переросла в оскал. Он их всех переиграл. Уокер поторопился к домику, со смачным хрустом ломая под собой ветки и шурша листьями, не обращая внимания на боль в стопах — на ногах были только носки и никакой обуви. Дождь усилился, будто бы не желая подпускать его к хижине, и Роб подскользнулся, падая во влажную и липкую грязь. Из глотки донесся рык и мужчина медленно встал на ноги, прострелянные судорогой, которая понеслась к его рукам. Через пару минут он уже ввалился в домик, закрывая за собой дверь и облегчённо выдохнул, падая на сухой деревянный пол. Уголки рта поползли в верх, искажая его лицо в широкой и страшной улыбке, а из лёгких вырвался каркающий кашель вперемешку с истеричным смехом. Роберт смеялся до слёз в уголках глаз и скалился в пустоту перед собой, как ненормальный. Он снова вышел победителем. Когда смех изжил себя и перетёк в стонущий и хриплый рокот, Роб вытер лицо ладонью, смахивая лишнюю влагу. В груди всё горело, но не от воспаления, а от радости — он опять всех обхитрил. Он сбежал из этой чёртовой больницы и теперь его никто не найдет! Это была его небольшая хижина, совсем пустая и спрятанная в самой глубине леса Бисмарка. Сюда ни за что не дойдет ни один грибник или спортсмен, решивший утром пробежаться по лесу. Сюда даже машина не проедет — нет дороги или даже более-менее нормальной тропы, только деревья и кусты через которые нужно идти пешком. Любой другой бы заблудился, но зрительная память у Роберта была отменная, всё нужное он схватывал сразу же и не забывал. Щеколда с характерным щелчком задвинулась и Роберт сел на сухой пол, выжимая с почти чёрных волос влагу и заправляя их блестящими, широкими лентами назад. На половицы покапала влага и под ним расплылись темнеющие, мокрые пятна, но это мужчину почти не волновало — он похлопал ладонью по доскам. Шмыгнув носом, Уокер сел на корточки и стал щупать пол, хлопать, надавливать, пока одна из досок наконец-то не дрогнула. Губы, которые до этого были более-менее расслаблены и краснели лепестками роз, снова безумно растянулись, а пальцы начали отдирать половицу. Через минуту она уже лежала в стороне и к ней добавилась ещё пара таких же. Снизу на Роберта глядел маленький сейф, который он тут же достал и поставил рядом с собой. Немного прикусив внутреннюю сторону щёк, Роб поёжился и нажал на нужные кнопки. Сейф открылся и по комнате снова прокатился гулкий смех в такт раскату грома с улицы. В сейфе были деньги, телефон с новой неиспользованной SIM-картой, охотничий большой нож, пистолет с патронами, еда и одежда. Чем дольше он смотрел на эти вещи, тем громче становился смех, карканьем и рокотом разлетающийся по комнате. Пистолет плавно лёг в руку и Роб облизнулся, начав утробно гоготать, не размыкая губ. Он всё продумал наперёд. Эти придурки ничего не смогут ему сделать, Роберт сбежал и теперь у него есть оружие, которым он будет убивать. Его рука не дрогнет и если потребуется он вырежет их всех: всю полицию, весь ФБР, всех работников психбольниц, всех свидетелей. Всех, кто попробует отобрать у него свободу и Алекса. Если надо будет, то он уничтожит всю нацию, ведь его мальчик стоит того. Роберт любовно погладил пистолет, ощупывая гладкий, угольно-чёрный корпус… Прям как волосы его любимого. Он обязательно вернётся к нему. Всё время в больнице Роберт думал о побеге и придумывал план, и уже хотел его воплотить, как будто бы сама судьба ему в этом помогла — вырубился свет. Везде. Абсолютно по всей психбольнице напрочь выключился свет, когда мисс Смит была с ним и разговаривала. Тут же в здании началась паника и беготня и в шуме никто не услышал, как хрустнули шейные позвонки женщины и как Роберт вышел из палаты. Он слился с тенью, став с ней единым целым и двинулся к посту. Обычные люди не могут видеть в темноте. Но Роб не обычный человек. Он прекрасно различал очертания во тьме и ориентировался в ней, стремительно и плавно подбираясь к санитарному посту, где уже никого не было — работники выясняли причины отключения электричества и пытались успокоить истеричных пациентов, чьи крики Роб слышал издалека и ухмылялся. Пусть эти неадекватные отвлекут на себя внимание, дадут ему времени на побег, сами того не осознавая. Окно послушно и безмолвно открылось и Уокер тут же вышел из него без каких-либо проблем, ибо его палата находилась на первом этаже. Ловко спрыгнув, как кошка, Роберт помчался прочь от больницы, перелез через забор и ломанулся прямо в лес. Над головой гоготал гром и сверкали серебряные молнии, лил дождь и, возможно, из-за такой погоды произошло отключение электричества. А может и механизмы дали сбой, но так или иначе, психопат уже скрылся в лесу и искал путь к хижине. Роберт честно думал, что побег из психбольницы окажется чуть сложнее, но это было до глупости легко, что он снова заржал во всю глотку и прикрыл рот трясущейся рукой. Это всё было так легко, что и не верилось. Вдоволь насмеявшись Уокер лёг на пол, растянувшись на нём во весь свой (почти) двухметровый рост. SIM-карта послушно встала на своё место, загорелся экран телефона и пальцы сами набрали номер Джеймса, выученный наизусть. Роберт тяжело дышал, ожидая ответа и успокаивая себя — не могли они взять Джеймса; он всегда чистил записи с камер, где был блондин, тот почти никогда не приезжал к нему в живую, и номера оба использовали такие, которые знали только они и доверенные лица, да и в любом случае Джеймс бы откупился или пригрозил — связи оплели весь город и даже дальше, полицейские не стали бы с ним связываться — себе дороже. Спустя пару гудков до Роберта всё-таки донесся знакомый голос. — Джеймс Аллен слушает, кто это? — Это Роберт.