Несломленное сердце

В этой концовке Алекс не умирает, он остаётся с Робертом и они уезжают. — Ты принадлежишь мне и только мне, — выпустив юношу из поцелуя, Роберт прижался лицом к его шее и захрипел, втягивая носом запах кожи, — Ты всё равно будешь меня любить… Тебе ясно? Никак иначе, мой милый, мы будем счастливы только вместе. Роберт вышел из обмякшего тела под собой и бухнулся рядом. Они оба были мокрые от пота, уставшие и покрасневшие, особенно Алекс — скулы блестели, как будто облитые расплавленным серебром, на щеках горел румянец, а грудь нервно вздымалась. Он урывками глотал воздух, смотря в потолок со слезами на глазах. Между ног неприятно и скользко текло, хлюпало, отчего мальчик поморщился и попытался перевернуться на бок, но не получилось. Острая боль пронзила живот, подобно лезвию и проехалась вниз, распарывая его изнутри. Неужели его порвали…? Рука боязливо опустилась вниз, щупая себя между ног и вместе со спермой и смазкой на пальцах оказалась кровь — красная, бледная и скользкая, пахнущая железом. Алекс рывком зажал себе рот, чтобы не завыть во весь голос и зажмурился, сглотнув рвотный ком, подошедший прямиком к горлу. Его опять изнасиловали… От этой мысли ненависть к Роберту вспыхнула багровым пламенем, обжигая внутренности и всхлипы всё-таки прорвались наружу, но из-за плотно сжатых пальцев вместо рыданий комната услышала сдавленный, плаксивый стон. Боль разрасталась и внутри и снаружи, выжигая последнюю надежду на то, что всё будет более-менее в порядке; вместо неё в голову залилось понимание, что дальше будет только хуже. Это не прекратится — Роберт не остановится, он не изменится и продолжит убивать, таскать жертв в дом и бить его, чтобы потом извиняться перед парнем подарками, словно конфеты и серебро могли восстановить израненную психику. Мужчина никогда не был нормальным и никогда им не будет, если это продолжится — Алекс сойдет с ума от несчастья и боли. Всё встанет на круги своя, всё начнёт повторяться, как чёртов замкнутый круг и закончится он только смертью кого-то из них. Либо умрёт Роберт, либо умрёт Алекс. Но парень же умер уже давно, не так ли? Наверное, ещё тогда, когда закрылись двери подвала. Лицо обжигало и зудело из-за слёз и не выдержав, мальчик поднялся на ноги. Всё болело и ломило, но собравшись с силами, он дохромал до ванной комнаты, обессиленно вваливаясь в неё и цепляясь за раковину, ловя равновесие. Щёлкнула лампочка и в пространстве разлился бело-голубоватый свет, играющий на мальчишеской бледности безжизненными тонами. Взгляд сразу же встретился с тем самым маленьким зеркальцем и по щекам потекли новые слёзы, которые парень поспешил смыть холодной водой. Он спешно ополаскивал лицо, тёр его и когда зуд утёк вместе с водой, парень боязливо взглянул на своё отражение. Из зеркала на него глядел призрак, там был не он, это просто не могло быть им — глаза горели усталостью и болью, но при этом оставались стеклянными, как у куклы, а взгляд… Им можно было замораживать людей. Он был неживым, мёртвым, словно Алекс умер уже давно, только вот по какой-то причине продолжал ходить и дышать. По какой причине? Пустота в голове ответила молчанием и Алекс задрожал, впитывая своё отражение в память. Худой, слабый, запуганный и несчастный мальчишка. Слабое ничтожество. Вот кем он стал из-за Роберта. Он стал никем и внутри ничего не было. Парню было жалко смотреть на себя, но ещё больше болело от понимания, что это был он на самом деле, это не сон и не иллюзия. Вот он сам перед собой — маленький и забитый, совсем беззащитный и неспособный на что-либо ребёнок, которого сломали. Алекс такого не заслужил, но реальность не знает справедливости, она просто есть и ей всё равно чего ты заслуживаешь. Она даёт то, что есть и Алекс получил агонию и разрушение. Мальчик повертел головой из стороны в сторону и закрыл лицо руками, не веря в происходящее. В голове не укладывалось, как он — сильный, красивый, уверенный и смелый, смог стать этим слабым и забитым мальчишкой без целей, без мечт, с одним единственным желанием — умереть. Плечи затряслись сильнее и Алекс гулко всхлипнул, сгорая изнутри раз за разом… Сколько раз он уже перегорел? Неужели там ещё что-то осталось, что могло разрушиться? Он не знал… Если что-то горит, то есть…? Алекс усмехнулся, проглатывая солёный комок из слёз и слюны, и улыбнулся уголками рта, растягивая его в трещину-ухмылку. Какой же Роберт был мразью… Он изуродовал его, изнасиловал, избил, сломал, он уничтожил его мечты, он отобрал всё то, что парню было дорого: родной дом, семью, друзей, даже его самого. О каком счастье этот ублюдок, вообще, мог говорить?! Он отобрал это счастье у ребёнка, он во всём виноват! Если бы не Роберт, то всё было бы хорошо. Алекс зарычал и ладони медленно сползли с лица, обнажая его звериный оскал и злобу в глазах, которые синели чернотой, прямо как тогда, в подвале, возможно, даже сильнее и ярче. Голубоватый свет добавлял льда в радужки и Алекс поднялся, легонько морщась от боли в животе и опираясь руками о молочную раковину. Неужели… Вот это его судьба? Неужели это для чего он был создан — подняться высоко, чтобы пасть так низко, умереть и задохнуться в муках… Ему не хотелось в это верить и парень встряхнул головой, наклоняя её вниз и опираясь о раковину чуть сильнее, сжимая её сильнее до призрачного поскрипывания. Пара слезинок хотела сорваться с ресниц, но Алекс тихо сглотнул и снова посмотрел на своё отражение. Некоторые вещи уже нельзя починить и он — одна из них. Это не должно продолжаться дальше. Шумный вдох оглушил комнату шипением и Алекс чуть вздёрнул нос, не отрывая взгляда от зеркала. На щеках блестели слёзы, но больше он не плакал. Страх растворился и его заполнило решимостью — уверенной и стойкой, как и изумрудная глубина в глазах. Это не должно больше продолжаться, он должен это закончить, иначе никак. Алекс должен уйти. Мальчик был сломлен и всё, что у него оставалось — страдания и боль. Ничего там больше и не было. Он не выглядел в тот момент лидером или кем-то очень сильным — просто мальчишка, опустошённый изнутри и прожигающий стекло взглядом, полным понимания и осознания — должен наступить конец его боли. На глазах появились непонятные слёзы и юноша выдохнул, но более тихо и спокойно. Тяжесть с груди не исчезла, повиснув на юноше сложным, но необходимым выбором. Это был единственный правильный выход, чтобы избавить себя от страданий — уйти раз и навсегда. Вместе с ним умрут его мечты, надежды и стремления и хоть они не заслужили смерти, но по другому не получится, это было необходимо и Алекс это понимал. Выход есть из любой ситуации. Иногда этот выход — смерть. За окном на кухне чернел ночной небосклон, забрызганный плеядой ярких белоснежных звёзд. Они горели ярче городских огней, мерцали где-то там вдалеке небесными алмазами и приковывали к себе людской взгляд. Алекс засмотрелся на них и на губах мелькнула усмешка — самая прекрасная ночь в его жизни, даже было не жалко, что это была его последняя. Прямоугольное зеркало встретило молчаливым серебристым блеском и показало то, что юноша и так увидел в ванне — худой, слабый, изнеможённый подросток с тёмными глазами, которые смотрелись на фоне бледного тела пронзительными дырами. В них плескалась боль, усталость и безнадёжность. При более внимательном взгляде на своё худощавое, ослабленное тело к горлу подкатило отвращение и пренебрежение к самому себе, а затем и жуткая ненависть к Роберту. Это он был во всём виноват. Если бы не Роберт Алекс был бы счастлив. Из глотки послышался хриплый рокот, напоминающий рычание и парень стиснул зубы, нахмурившись. Робкие, но по прежнему жгучие слёзы обжигали глаза и щёки, заливали губы и стекали на шею солёными дорожками. Алекс пытался подавить всхлипы, но те всё равно время от времени вырывались кашлем и бульканьем. Он ненавидел себя, свою жизнь и Роберта. Подросток посмотрел в зеркало, заглянул в свои глаза и всё что он там увидел — боль, усталость, ненависть и желание закончить всё это. Он погиб внутри, осталось только умереть и снаружи. Алекс обещал Роберту тогда, в том тёмном подвале, что отомстит. Настало время исполнять обещания. От первого глухого удара по стеклу пошли лёгкие, тонкие трещинки, от второго они резко расширились и ломаными змеями поползли дальше, рассекая полотно зеркала на множество частей. Тут на глаза попался пустой цветочный горшок, одиноко спрятавшиеся в углу комнаты, и когда он ударился об стекло то с хрустом треснуло. С мелодичным, тонким звоном посыпались осколки, укрыв собой пол под ногами. Теперь он блестел и сверкал, будто был сделан из хрусталя. Алекс взял один из кусков стекла в руку, поднимаясь на ноги. Взгляд задержался на серебристом осколке, отражающем лунный свет красивым свечением, но через пару мгновений Алекс обернулся на дверь. Испуганный Роберт смотрел на него из дверного прохода, всем телом направляясь вперёд, в его сторону. Видимо, услышал звон стекла и хотел подбежать сзади, отобрать осколок, но его остановили. Напряжение так и гуляло по замершим мышцам, сковывая их. Подросток быстро поднёс осколок к шее и губы исказила усмешка, похожая на дёрганную линию, будто её нарисовали трясущейся рукой. Она не была искренней, в ней не было весёлости, усмешка была наполнена усталостью и безнадёгой. Роберт сглотнул вязкую слюну и произнёс: — Малыш… П-пожалуйста не надо, — впервые его голос сломался и мужчина заикнулся от страха, — Опусти осколок, прошу тебя… Я не хотел так срываться на тебе, прости, я не знаю, что на меня нашло… Роберт дрожал всем телом в такт сумасшедшему сердцебиению и боялся. Очень боялся. Наверное, подобного страха он не испытывал с того момента в подвале и то, там был непонятный ужас, здесь же панический страх. — Прости меня, милый… Давай поговорим? На это Алекс лишь сильнее вжал осколок рядом с пульсирующей артерией и прищурился на Роберта пустым и бледным взглядом. Там не было жизни — сплошная усталость. Когда стекло порезало кожу на ладони и из раны начала сочиться кровь, Алекс поморщился и коротко шикнул, но через силу сжал осколок чуть сильнее, чувствуя, как по пальцам течёт слабость. — Милый, я же вижу, что тебе больно, прошу тебя, отпусти осколок, — Роберт незаметно для мальчика аккуратно поставил ногу чуть ближе, пододвигаясь к нему. Хризолитовый взгляд приковал к себе изумрудный, — Давай поговорим… — Мне будет больнее, если я останусь в живых. Ты просто убьёшь меня, Роб, — Алекс взялся за осколок двумя руками, — Не подходи ко мне. — Хорошо, не подхожу, — Уокер поднял ладони в мирном жесте и застыл на месте, — Почему ты думаешь, что тебе будет хуже со мной? Я люблю тебя… — Не любишь! Ты бьёшь меня! Мне плохо рядом с тобой! — Алекс заплакал, не сводя сверкающих глаз с мужчины, — Не п-подходи, я боюсь тебя… — Алекс, давай ты успокоишься… — НЕТ! Я НЕ ХОЧУ УСПОКАИВАТЬСЯ! — от резкого вскрика по спине мужчины пробежали мурашки, а Алекс захныкал и голос плаксиво задрожал, — Я не хочу успокаиваться… Я п-просто хочу, чтобы моя боль исчезла… — Она исчезнет, если ты отбросишь осколок и мы поговорим, — Роберт снова начал двигаться, плавно и медленно, как крадущаяся кошка, — Иди ко мне, малыш, давай… Всё будет хорошо. Мальчик потряс головой из стороны в сторону и захныкал, следя за мужчиной. Уокер вдохнул-выдохнул и вновь попытался заговорить, но даже не успел разомкнуть губ, когда юноша его перебил: — Н-нет… Не п-подходи, — Алекс всхлипнул и Роб опять попытался шагнуть к нему, но осколок, предупреждающе надавивший на артерию, остановил его. Уокер замер, ощущая, как в животе холодеет от страха. — Я понимаю, ты напуган, ты устал и ты думаешь, что единственный выход избавиться от страданий — убить себя. Но это не так, — Роберт сделал ещё один осторожный шаг, а Алекс в свою очередь отступил назад, упираясь поясницей в подоконник, — Тш-ш-ш-ш-ш… Давай, отпусти осколок. Не надо себя убивать. После смерти ты не будешь чувствовать боль, но и радость тоже. Ты вообще ничего не будешь чувствовать, а это страшные мучения — не ощущать чего-либо. — Сейчас я радости тоже не чувствую, хоть и дышу и говорю, считаясь живым. Лучше умереть чем быть с тобой, ты убьёшь меня, Роб, ты будешь насиловать меня… Я не хочу так, — слёзы на глазах мешали нормально видеть перед собой и контуры изображения размылись, — Я не могу так. Это нужно заканчивать… Он набрал побольше воздуха в лёгкие, зажмурился и стекло поехало по коже. В этот же момент Роберт кинулся к мальчику, повалил на пол и схватил за запястье, останавливая осколок. Тот вонзился глубоко, но не успел доехать пару сантиметров до артерии, и поэтому мальчик не умрёт. Не сегодня. — Разожми пальцы, — Роберт сдавленно дышал, прижимая парня к полу. Тот кричал и плакал, истерил и дёргался, как уж на сковородке, — Успокойся, Алекс, хватит кричать. Успокойся! — Нет! Отпусти меня! — Алекс захлёбывался в слезах и истерил, пока пальцы намертво зажали осколок до острой рези в ладони, — Просто дай мне умереть… Я хочу умереть! — Нет. Не дам, — Роберт надавил на болевые точки на запястье и пальцы разжались, выпуская из ладони осколок. Тот выскользнул из руки и со звоном упал на пол, теряясь в темноте из-за брызг крови, запятнавших его, — Тише, тише. Всё будет хорошо, мой милый. Роб с характерным треском ткани порвал собственную футболку и перевязал дрожащую, израненную ладонь мальчика, который, казалось, не слышал его и всё так же продолжал плакать. Щёки раскраснелись от соли вместе с опухшими губами и пока Алекс тошно и влажно всхлипывал, Роберт вытирал его лицо с некой заботой и нежностью. Когда мальчик притих его прижали к груди и поцеловали в горячий лоб. — Тш-ш-ш… Уедем далеко-далеко и всё будет хорошо, — он ещё раз поцеловал мальчика и посмотрел на его потряхивающуюся ладонь, обтянутую кровавой тканью, — Зачем же ты так с собой…? — Я не хочу жить… Я хочу умереть… — Не говори так, милый, — Роберт гладил его по спине и волосам, — пожалуйста, не говори так. Я люблю тебя. Давай поговорим, как раньше, и всё будет хорошо, ладно? Алекс всхлипнул и вытер мокрый нос второй рукой, жмурясь от жгучих, но в то же время ледяных слёз. — Я не знаю, что будет дальше… Я не знаю, что меня ждёт, — Он прикрыл рот рукой и снова заплакал, но уже слабее и тише, — мне так больно… Я устал. Я хочу, чтобы всё было хорошо, пожалуйста отпусти меня. Отпусти меня… — Никогда, — Роберт прижал юношу к себе чуть крепче, утыкаясь губами в потный мальчишеский лоб, — Всё будет хорошо. Мы уедем далеко-далеко отсюда, сменим документы и имена, ты отучишься, найдёшь работу, я буду работать по своей специальности и мы будем жить счастливо, котёночек. — А что с твоими…убийствами? Ты будешь убивать, да? — Алекс боязливо посмотрел на мужчину, чьи губы плавно растянулись в слабой полуулыбке. Так улыбаются, когда ответ очевиден, но спрашивающий так очарователен и мил, что волей-неволей улыбка ползёт по лицу. — Да, мой милый, — Роберт поцеловал его в нос и продолжил, — я буду убивать, ты никому ничего не будешь говорить, домой жертв я таскать не буду и мы не будем поднимать эту тему, хорошо? — Х-хорошо, — мальчик сглотнул слёзы и слюну, — … но я же тоже буду взрослеть, как и ты. Я не буду вечно молодым, мне будет двадцать, двадцать пять, что если ты потеряешь ко мне интерес, что тогда? — на глаза опять навернулись слёзы и подросток жалостливо всхлипнул, — ты бросишь меня, да? Я тебе больше не буду нужен? — Нет, вовсе нет, милый, ты всегда будешь красивым для меня! Как ты вообще мог подумать, что я брошу тебя только из-за внешности? — Роберт взял его за острый подбородок и поднял личико к себе, заглядывая в темнеющие, как агат, глаза, — Я буду любить тебя, мы будем жить вместе. Я не буду бить или кричать на тебя. Я буду причинять боль другим, а не тебе, но мы об этом думать и говорить не будем, тебе понятно, мой сладкий? — …Да, — парень кивнул, всё ещё смотря на Роба. — Ты останешься со мной, Алекс? Мальчик замолчал на пару текучих мгновений, но вовремя отмер и почти сразу же прошептал: — Да.

* * *

В Австралии Алексу нравилось — жарко, солнечно и коалы, а ещё здесь — в Сиднее, было море, что тоже очень радовало. Минут пятнадцать пешком из дома и ты уже на пляже, где можно купаться, разве это не прелестно? Разве здесь было не прелестно? Поначалу Алекс боялся, что Роберт вернётся к своему прошлому поведению, но этого, к счастью, не произошло. Правда, мужчина стал более властным и поначалу был нервным — смена документов, перелёты, границы и прочее не хило давили на психику, но не смотря на внутреннюю нервозность Уокер не избивал мальчика. Да, мог рыкнуть, повысить голос, схватить за руку, но до прежнего насилия не доходило за что парень был Роберту благодарен. Как только они переехали в Сидней, всё утихло, купили жильё и Роберт устроился на работу, всё стало более-менее нормально. Нервозность ушла и Роб стал спокойнее вести себя рядом с юношей, сдерживался и внимательно наблюдал за ним. Уокер прекрасно учился на своих ошибках и понимал, что если будет кричать и бить, то Алекс убьёт себя. В ту ночь его мальчик был серьёзен. Он бы точно убил себя если бы Роб не успел подойти достаточно близко, чтобы потом кинуться на него и отобрать осколок. Тогда было страшно, безумно страшно, что больше он не увидит тёмно-зелёных глаз, не посмотрит, как мило краснеет его котёнок и больше Алекса здесь не будет. Поэтому Роберт не мог допустить повторения своих ошибок и запретил себе травмировать своего ребёнка. Других можно, других людей не жалко, а вот Алекса нельзя, иначе он потеряет свою зеленоглазую драгоценность раз и навсегда. Только эта мысль и сдерживала его, когда он был очень раздражённым и агрессивным и чтобы не сорваться Роберт уезжал куда-нибудь и убивал или пил, а иногда всё вместе. Со временем юноше стало всё равно на то, что мужчина иногда уезжает… Просто охладел и решил не задумываться об этом, не обращать внимания. У них же всё хорошо, верно? Так зачем страдать и плакать, если можно не задумываться? С этой мыслью подросток ложился спать, проглоченный смирением и покорностью. Потом через год совместной жизни Роб стал меньше убивать и сделал предложение Алексу, надел тонкое серебряное кольцо на безымянный палец и вскоре серебряное сменилось на обручальное, горящее жёлтым золотом. Теперь у мальчика была официальная фамилия Роберта, правда, ложная, ведь настоящие имена они сменили, но Роб всё равно был рад. Для него самого Алекс был Уокером и это радовало, гладило слух и чувство собственности. Теперь его котёнок принадлежал ему по праву, как супруг. Разве это не чудесно? Алекс сглотнул, бездумно смотря перед собой, пока в голове крутились одни и те же мысли. Разве это не чудесно…? Он не знал и ломать голову над этим не хотел. Он муж Роберта, это факт, с которым юноша смирился. Тем более мужчина не вёл себя с ним так кошмарно, как раньше, у них всё наладилось: Алекс пошёл в школу, отучился там одновременно с этим привыкнув к обществу и сверстникам, затем поступил в университет, получил образование и теперь спокойно работал дизайнером по специальности. У него появились хобби, некоторые какие-никакие знакомые и сбегать, если честно, парень не собирался. Зачем и для чего? У них всё в порядке, они не ссорятся, Алекс перестал так сильно бояться Роберта и ужился с ним, несмотря на то, что тот психопат… У них была более-менее нормальная жизнь… Но какой ценой? Ценой забытого Алекса Картера, Майнота и родителей… Это было трудно, но иначе мальчик бы не успокоился, он бы страдал и плакал, если бы не забыл их, а теперь… А теперь он живёт с Робертом без желания убить его или себя. У всего своя цена и такова была его, чтобы не сойти с ума рядом с убийцей. Алекс качнул головой и тихо фыркнул, прогоняя шумные раздумья. Пурпурно-багровый цвет стекал по полотну небес, словно свежая кровь, пятная его то тут, то там и мешаясь с яркой золотистой полоской у горизонта. Небо горело летним закатом и Алекс провожал его взглядом, задумчиво всматриваясь в линию моря — синего и неторопливого. Оно ритмично облизывало бежевый берег и песок темнел от влаги, становился тяжёлым и вязким. Парень приятно зарылся в него тонкими, паучьими пальцами и прикрыл глаза, на мгновение заменяя прекрасный закат на темноту, но почти сразу же разомкнул веки и взгляд впился в небо и море. Где-то там была Северная Дакота, где-то там был Майнот, но он был так далеко-далеко, что казалось, что его и не было вовсе. Словно это иллюзия… Что-то ненастоящее и зыбкое, как и все воспоминания, связанные с ним и Бисмарком — плохие и хорошие, все они померкли и стали бледными-бледными, как выцветшие фотографии. Время от времени он сомневался в том, что это было на самом деле. Изумрудные глаза заблестели точно морская вода под бликами уходящего солнца, и Алекс опустил взгляд на песок. Пальцы бездумно гладили его, тыкались, что-то чертили, пока в пространство вокруг не начали заливаться тени бледными чернилами. Алекс снова посмотрел на небо — солнце почти спряталось, а закат выгорел, оставляя после себя пепельную нежность и спокойствие, которые после сменятся сиреневыми сумерками. — Мой сладкий, ты опять любуешься закатами? Роберт… Как всегда он подошёл так тихо, что от неожиданности по коже пронеслись мурашки и Алекс обернулся на него, вздрагивая. Мужчина улыбался, смотря на парня с лёгким прищуром — солнце глаза слепило, подсветив радужки медовым цветом. — Да… Почему бы и нет? Они красивые, — Алекс протянул руку к Уокеру и погладил его по ладони, когда тот садился рядом. — Ты всё равно красивее, — Роб прижал парня к себе и поцеловал в висок, шумно вдыхая цветочный аромат, пропитавший агатовые волосы, — ты стал таким взрослым… Это так прекрасно. — То что я повзрослел? — То что я своими глазами видел, как ты вырос. Я помню тебя совсем маленьким, шестнадцатилетним подростком, а теперь ты сидишь передо мной… Так вытянулся, теперь на тебя нельзя смотреть, как на ребёнка, как бы этого не хотелось, — Роберт гладил его длинные пальцы и улыбался, — Это так завораживает видеть, как кто-то меняется и становится взрослым. Как будто бы ты проживаешь чужую жизнь, но способен наблюдать за этим… Сложно объяснить. — Мх… — Алекс усмехнулся уголками губ и легонько боднул мужчину лбом в плечо, — ты тоже изменился. Стал ещё более… Статным? Не знаю, как объяснить, но ты теперь ещё более серьёзный и матёрый, взрослый, опытный… Солнце спряталось за горизонтом и небо окрасилось в пепельно-голубой, стремительно превращающийся в фиолетовый. В угасающих лучах Алекс всё равно успел рассмотреть мужчину и улыбнулся. На висках у Роберта уже проблёскивала седина, серебром выделяясь среди меди его настоящего цвета волос, под глазами и около рта мелькали лёгкие, усталые морщинки, а глаза уже не так ярко сияли фисташковым, как было раньше. Но как по другому? Тридцать девять уже, ещё год и будет сорок, в то время, как Алексу двадцать пять. Они оба выросли, оба стали взрослее, и если Алекс ещё был молодым и расцветал, созревая, то Роберт начинал угасать. Прямо, как закат… — Мне вот-вот стукнет сорок… — Но трахаешь всё так же отменно. — Хах, — мужчина усмехнулся и прижал к себе парня, зарываясь рукой в его агатовые волосы и целуя в макушку, — Этому я никогда не разучусь, не волнуйся. — Не волнуюсь, — Алекс спокойно прикрыл глаза, вдыхая аромат, исходящий от мужчины — мята и виски, который хотелось вдыхать ещё ещё, — Спасибо, что ты больше не насилуешь меня… Я не знаю как объяснить, но теперь я чувствую себя намного лучше рядом с тобой и мне не хочется п-прятаться от тебя. — Это было тяжело, но я же люблю тебя, — Роберт погладил юношу по губам и припал к ним на пару секунд, — Скучаешь по тому, что…осталось за морем? Алекс задумался и взгляд наполнился стеклянной пустотой, мрачнея в ранних сумерках, словно опал. Мужчина внимательно наблюдал за эмоциями, скользящими по бледному лицу и слегка прищурился, удерживая парня за угловатый подбородок. Наконец тот набрал в лёгкие воздуха и перевёл осмысленный взгляд на Роберта. —  Нет. Не скучаю.