Несломленное сердце

В этой концовке умирает и Роберт и Алекс. Слабонервным лучше не читать, ибо тут голимое стекло.

* * *

— Ты принадлежишь мне и только мне, — выпустив юношу из поцелуя, Роберт прижался лицом к его шее и тяжело захрипел, устало втягивая носом запах кожи, — Ты всё равно будешь меня любить… Тебе ясно? Никак иначе, мой милый, мы будем счастливы только вместе. Горячее дыхание маньяка обжигало и пускало по телу мелкие разряды тока, в кончиках пальцев покалывало от напряжения, а сердце замирало. Алекс вслушивался в шумное дыхание над ухом, стараясь не шевелиться — живот крутило спазмами, а член (который из него так и не вытащили) напирал и давил. Его хотелось вытолкнуть, но каждый раз когда юноша напрягался и сжимался на нём, Роберт начинал дышать тяжелее постынавал, а орган даже и не собирался покидать нутро. Они лежали так пару мгновений, пока Уокер не посмотрел на мальчишку довольным, насытившимся взглядом. — Обожаю тебя, сладенький мой~ — мужчина с тягучим удовольствием широко мазнул языком по впалой ключице, шее и прикоснулся к челюсти, очерчивая её контур, — Я никогда тебя не отпущу. Я лучше убью тебя чем отдам кому-то . Слышишь? Ты меня слышишь? — Уокер отлип от соблазнительной шейки и посмотрел в запуганные, покрасневшие и поблёскивающие глаза напротив и его тон смягчился, — Ну-ну, зайка моя, я тебя напугал? Голос мужчины звучал сладко-кокетливо, игриво и лживо успокаивающе; ему явно не было страшно или плохо в отличие от юноши. Алекс как будто бы язык от страха проглотил, только с ужасом следил за мужчиной и дрожал и вправду как запуганный заяц. Роберт, видя как подрагивает мальчик, нежно провёл пальцами по его щеке и коротко поцеловал в губы. — Всё хорошо, любовь моя, я не хотел тебя пугать. Извини, — игривые нотки растворились, а вместо них голос залился спокойной, уверенной серьёзностью, — Давай спать, малыш. Роберт вышел из обмякшего тела под собой, дав долгожданную свободу, и бухнулся рядом, испуская тяжёлый, наполненный шипением выдох. Они оба были мокрые от пота, уставшие и покрасневшие, особенно Алекс — скулы блестели, как будто облитые расплавленным серебром, на щеках горел румянец, а грудь нервно вздымалась. Он урывками глотал воздух, смотря в потолок со слезами, выступившими хрустальными бусинами, на глазах. Сердце то и дело пугливо приостанавливалось от каждого шумного вдоха или движения рядом, заставляя парня замирать и нервно вслушиваться в чужое дыхание. Роберт дышал спокойно и мирно… Уснул? Юноша полежал так ещё пару минут и по щекам потекли слёзы. Боль и жалость внутри защемили и показались наружу, до этого притихшие из-за страха, заставив губы скривиться в болезненной гримасе. Алекс прикрыл себе рот рукой, проглатывая всхлипы вместе со слезами. Между ног неприятно и скользко текло, хлюпало, отчего мальчик поморщился и попытался перевернуться на бок, но не получилось. Острая боль пронзила живот, подобно лезвию и проехалась вниз, распарывая его изнутри. Юноша тоненько заскулил, отрывая трясущиеся пальцы от губ. Неужели его порвали…? Рука боязливо опустилась вниз, щупая себя между ног и вместе со спермой и смазкой на пальцах оказалась кровь — красная, бледная и скользкая, пахнущая железом. Алекс рывком зажал себе рот, чтобы не завыть во весь голос и зажмурился, сглотнув рвотный ком, подошедший прямиком к горлу. До слёз в глазах и спёртом воздухе в груди, сознание прорезало: Его опять изнасиловали… От этой мысли ненависть к Роберту вспыхнула багровым пламенем, обжигая внутренности, и всхлипы всё-таки прорвались наружу, но из-за плотно сжатых пальцев вместо рыданий комната услышала сдавленный, плаксивый стон. Через секунду к стону добавился тихий рокот; Алекс до боли сцепил зубы и из глотки донеслось что-то похожее на рычание вперемешку с плаксивыми вздохами. Господи, как же он ненавидел этот мир… Как он ненавидел себя. Алекс даже не мог сказать почему его проедала ненависть к себе, просто чувствовал это мерзкое, липкое, как кровь из пробитой раны, ощущение, жрущее его изнутри. Зубы ненависти лезвиями терзали внутренности, в особенности вгрызаясь в сердце, и вставали поперёк горла. Дышать было сложно. Очень. Парень хрипел, сдерживая кашель и всхлипы, желающие урывками вырваться наружу, и шмыгал носом. Если бы чувства были осязаемы, он бы захлебнулся в боли и ненависти. Потолок смотрел на него, как будто с сожалением, пока сам мальчик, проталкивал всхлипы и рыдания глубже в глотку, чтобы те не раздробили тишину комнаты; наружу вылетало только тихое сипение и поскуливание. А потом прекратились и они. Алекс сомкнул до этого болезненно приоткрытые губы, сглотнул и внутри разлилось равнодушие. Глаза поблёкли и остеклянели, уткнувшись в потолок над ним. Всё нутро залили равнодушием, которое остудило ожоги, оставленные болью и ненавистью, словно бы потушило внутренний пожар и застыло плёнкой льда. Холодного, спокойного, безразличного, прям как и сам мальчик. — «Наверное, я всё-таки потерял себя…» — эхом раздалось в голове и на глаза навернулись слёзы. Внезапно стало так обидно, так больно, что юноша зажмурился и закрыл глаза худыми ладонями. Голубые тени затопили комнату и серебристая кожа стала выглядеть мертвенно-бледной. Плечи тряслись и дёргались, как и грудная клетка, выжимающая рваные выдохи. Он и вправду потерял себя. И никто его не найдёт… Даже если он сбежит, даже если Роберт больше не найдёт его, даже если он будет питаться одними таблетками и жить в кабинете психотерапевта, разве раздробленная психика сложится воедино? Разве он сможет жить нормально? Жить, как раньше? Ты правда думаешь, что таблетки вернут тебе себя, Алекс? Юноша покачал головой из стороны в сторону, зажмурившись и закрыв рот ладонью. Нет. Ответ прозвучал без слов, в голове, раздавшись внутренним голосом в призрачной тишине. Он никогда не восстановится, не станет жить счастливо, ему не смогут помочь. Алекс не выберется. У него больше нет жизни, она сломлена, как и он. Ничего больше нет. Ничего ради чего можно было продолжать. Боль разрасталась и внутри и снаружи, выжигая последнюю надежду на то, что всё будет более-менее в порядке; вместо неё в голову залилось понимание, что дальше будет только хуже. Это не прекратится — Роберт не остановится, он не изменится и продолжит убивать, таскать жертв в дом и бить его, чтобы потом извиняться перед парнем подарками, словно конфеты и серебро могли восстановить израненную психику. Мужчина никогда не был нормальным и никогда им не будет, если это продолжится — Алекс сойдет с ума от несчастья и боли. Всё встанет на круги своя, всё начнёт повторяться, как чёртов замкнутый круг и закончится он только смертью кого-то из них. Либо умрёт Роберт, либо умрёт Алекс. У него больше нет жизни. Осталась только смерть. Юноша закрыл лицо ладонями и сглотнул подступающий к горлу ком из горечи и обиды. Холод просочился внутрь сквозь разломанную невидимым ушибами грудину и обморозил внутренности, покрыл льдом сердце, укусил его и скрутился шипастой проволокой под рёбрами. Отчаяние. Вот что он почувствовал. Оно защемило между лёгких и Алекс закрыл глаза, сипло втягивая воздух. С рассветом наступит Ад, потому что они уедут, и единственный выход — умереть. Ему нужно уйти, чтобы спастись. Слёзы просочились сквозь ресницы и повисли на них хрустальной гирляндой. Снова глубокий вдох и изумрудные глаза наполнились злобой, тёмной агрессией, разгорающейся чёрным дымом в глубинах личности. Роберт сломал его жизнь. Это всё из-за него. Это его вина. Он тоже должен умереть. С этой мыслью Алекс сел на диване, напоминая марионетку, которую потянули за нити. Голова медленно развернулась к всё ещё спящему мужчине и два угловатых глаза буквально вонзились в него, протыкая лютой ненавистью. Юноша смотрел на него, убивал взглядом и ненавидел. Губы безмолвно скривились, напомнив собой трещину, а пальцы стиснули мягкую обивку дивана. Вот бы так же сжать и его горло. По телу прокатилась дрожь и Алекс чуть дёрнулся в сторону к Роберту, но вовремя остановился и замер. Он не сможет задушить Уокера. Не сможет… Мышцы застыли набитые иглами из-за напряжения и парень просидел так пару мгновений, пока его не отпустило и он не смог отвернуться. Пальцы разжались, отпустили обивку дивана и Алекс испустил выдох — шипящий, усталый, но по прежнему раздражённый. Пол под ним послушно молчал, когда юноша поднялся; молчала и комната, заполненная невидимой, но давящей и тяжёлой тишиной. Всё застыло синими тенями и только один силуэт — тёмный, худой, угловатый, двигался среди них. Алекс дохромал до ванны, придерживаясь за живот, и буквально ввалился в комнату. Болезненные ощущения в низу живота уже начали стихать, остывать и успокаиваться, позволив нормально выпрямиться. Алекс опёрся руками об раковину и взглянул на себя в небольшое зеркальце. Из отражения на него смотрело бледное нечто. Призрак… Уставший и изнеможённый. Парень вгляделся в зеркало сильнее, прищурился, с ужасом узнавая свои черты. Не было никакого призрака, только сломленный и разбитый подросток. Как-то странно, но именно сейчас он начал осознавать, что умрёт. Это так… Непривычно? Странно? Непонятно? Проживать свои последние часы и знать — они и вправду последние, теперь всё по настоящему. Вслед за осознанием разраслось непонятное спокойствие, можно сказать, смирение. Взгляд лениво отлип от зеркальца и опустился к раковине. Парень механически повернул кран, подставил ладони под струю воды и плеснул себе в лицо. Весь жар, зуд, краснота, что-то липкое и вязкое, осевшее на щеках мерзкой плёнкой, унеслось в сток вместе с водой. Алекс вытер лицо мокрыми ладонями ещё раз и посмотрел в зеркало. Мертвенная бледность контрастировала с опухшими красными губами и глазами. Глаза блестели, окаймлённые ожерельем чёрных острых и длинных ресниц. Он больше не плакал, только тяжело молчал, бессмысленно смотря на себя. Нужно торопиться, скоро рассвет. Ты ведь не хочешь опоздать, да? От этой мысли по загривку пробежались холодные мурашки, а сердце предательски сжалось. Подгоняемый страхом и болью юноша зашёл на кухню. Зеркало сразу же попалось на глаза, высветившись из месива теней серебристым бледным прямоугольником, и Алекс подошёл к нему. Большое, увесистое, отражающее в себе худого, запуганного подростка, оно смотрело на него и поедало изнутри своей безжизненностью. Мальчик стоял, подрагивая в коленках и смотрел в своё отражение. Взгляд опустился с лица на шею, затем к вздымающейся грудной клетке, а затем к рёбрам, обтянутым кожей, как белоснежной тканью. Воистину жалкое зрелище… Кайма прозрачных слёз собралась по контуру глаза серебряной нитью, но по щеке капли не потекли — остались поблёскивать там где были. Он бы посмотрел на себя подольше, пропитался бы ненавистью к собственному созданию и тому, кто с ним сотворил такое, но кое-что заставило захлебнуться в волнении и поторопиться… Тени начали бледнеть, голубеть и растекаться жидкими синими лужами, а не той густой, чёрно-фиолетовой жижей, как раньше. Рассвет близился и агония наступала на пятки. Нужно было торопиться. На глаза попался пустой цветочный горшок, хорошо лёгший в ладонь, а затем опустившийся на поверхность зеркала. Бил Алекс аккуратно, тихо, можно было бы сказать спокойно, если бы не дрожащие пальцы. Паутина трещин сверкнула на стекле и Алекс замер, оборачиваясь. Сзади никого не было и мальчик с болезненным вниманием прислушался; слух обострился до звериного уровня и Алекс так напрягся, что тишина начала призрачно звенеть, а воздух стал давить на грудь. Изумрудные глаза прищурились во тьму коридора, а рука, занесённая с горшком, нервозно застыла и ждала. Через пару минут никто так и не пришёл, а до слуха не долетело никаких звуков и Алекс отвернулся. Снова глухой удар и по стеклу разбежались змейки-трещины, уже более толстые, широкие, глубокие, распарывающие зеркало на части. Парень вновь обернулся, прислушался, а когда убедился, что никого нет, посмотрел на зеркало. Пальцы аккуратно схватились за верхний край, а затем опустили зеркало к земле, вытряхнув из него остатки стекла. Те посыпались с мелодичным звоном, серебром блеснув среди теней и укрыв пол хрустальными обрубками. Так же аккуратно и бесшумно Алекс положил зеркало и выбрал нужный осколок — длинный, острый, как нож. Он давил рублёнными краями на кожу, грозясь распороть её и юноша с усилием вздохнул. Кто сказал, что умирать легко? Больнее будет если он останется в живых. Выпрямившись мальчик пошёл в зал, трясясь от страха и нервного возбуждения; сердце загонялось, бешено колотилось об грудную клетку, но мыслей в голове не было — она была пуста. Через секунду внутренний голос дал о себе знать. Целься в шею, целься в шею, целься… Вот что звучало в голове, пока парень шёл к залу и подрагивал. Ком в горле мешал нормально дышать, но в лёгкие всё равно заливался воздух. Медленно, урывками, но заливался и оставался там безжизненным морем. Парень нервно сглотнул и боязливо сделал шаг внутрь комнаты. Роберт на диване всё ещё спал и Алекс мельком взглянул на окно. Небо начинало голубеть и светлеть, но до рассвета ещё оставалось время, он должен был успеть. Взгляд боязливо вернулся к мужчине и пальцы чуть покрепче стиснули оружие. Сделав ещё пару шагов, юноша уже хотел было занести осколок, но Роберт шевельнулся… Веки дрогнули, разлипаясь и открывая миру хризолитовый, расфокусированный взгляд, который мутнел пару секунд, а затем стал осознанным. За это время Алекс успел спрятать осколок за спиной и нервно задышать, успокаивая дрожь в коленях. Только не это… Его губы предательски тряслись, пока он пытался растянуть их в улыбке. — Что такое, котёнок? — Роберт потёр глаза и приподнялся на локтях, внимательно окидывая странно дрожащего и напряжённого подростка цепким взглядом, — Что-то случилось? — мужчина чуть склонился голову и прищурился, — Что у тебя за спинкой? Покажешь папочке? После этого Роберт заметил, как дрожь в бледном теле усилилась, парня начало знобить, но он с усилием продолжал делать вид, что всё в порядке и давил из себя улыбку — натянутую, фальшивую, искусственную. Уокер чуть напрягся, его скулы прорезались мраморными очертаниями, глаза прищурились и все черты лица стали до болезненного хищными, опасными. Алекс наблюдал за этим, понимая, что ему не верят, но отступать уже поздно, верно? От бессилия и страха провала выступили бусинки слёз. — Малыш, ты плачешь? Алекс сглотнул слезливый ком в горле и сипло вздохнул, сделав шаг вперёд. Нужно было заканчивать это поскорее. Он приоткрыл губы и выдохнул: — Роб… — дышать было трудно из-за всхлипов, клокочущих в недрах груди и пытающихся выплеснуться наружу, — Я тебя люблю… Правда. Ты в-веришь мне? — пальцы болезненно дрогнули, сжав острое стекло, — Я тебя люблю… Юноша сделал ещё пару шагов вперёд и рука Роберта легла ему на заднюю часть бедра, легонько поглаживая и подбираясь повыше. — Конечно я тебе верю, радость моя, — Уокер продолжал гладить чужую ногу, удерживая зрительный контакт. Напряжение между ними росло, но они оба делали вид, что его нет, — Покажи, что там у тебя за спинкой? — Я нашёл кое-что, — Алекс мигом забрался на живот мужчины и поёрзал, отвлекая внимание от руки за спиной к своим бёдрам, — Давай поцелуемся. Ты хочешь поцеловать меня? — ещё одно пленительное движение тазом, приковавшее к себе чужой взор. — Я хочу больше чем поцелуй, — мужчина положил ладони на тонкую талию, легонько сжимая её. Алекс поёрзал, распаляя мужчину и наклонился к его лицу, утягивая в поцелуй — жаркий, мокрый и обманчиво сладкий, травящий сахарной лживостью и притворством. Их языки сплелись на пару мгновений, а затем юноша резко замахнулся осколком, целясь в шею. Неожиданность и внезапность, несмотря на подозрения мужчины, дала своё — Роберт не смог полностью остановить удар, перехватить руку и заломать её, и осколок прошёлся по плечу и ключице, распоров плоть. От неожиданности они оба закричали, только вот Алекс от ужаса, а Роберт от боли, пронзившей тело. Кожу на руке пронзило осколком во время удара и она разошлась, и пальцы сами разжались, выпустив оружие. НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ! Осознание пробило голову выстрелом и Алекс слетел с мужчины и понесся на кухню, врезаясь в стены на поворотах и загнанно дыша. С грохотом он влетел на кухню, упал на колени перед зеркалом, спешно хватая первый попавшийся осколок, а затем метнулся к двери. Адреналин со страхом кусали за пятки, подгоняя. Перед глазами всё искрилось и мешалось, а внутри разрастался хаос: сердце сходило с ума, кровь в венах кипела и внутренности поджимались от липкого ужаса. Не получилось… Алекс спрятался под столом и вжался в стену. Получилось так, что его не было видно из дверного проёма и когда дверь открывалась она немного прикрывала обзор смотрящего и мальчика не было видно. Юноша сглотнул, до боли сцепляя зубы и вслушиваясь. Кровь стекала из раны на ладони и ему пришлось спешно порвать футболку и обмотать руку лоскутом ткани. Всё тело сокрушалось в лихорадочной трясучке и только одна единственная мысль резала виски: Лишь бы успеть… Тряпка кое-как обхватила ладонь и пропиталась кровью, но это лучше чем ничего. В любом случае ему больше не жить… Роберт в это время спрятал осколок в кармане штанов и сгорая от ярости вышел из зала. Плечо и ключица нещадно ныли, но мужчина не стал перевязывать раны — времени не было, вдруг Алекс вскроется в каком-то углу от страха? Тем более он вполне мог справиться с хрупким подростком, даже будучи раненым. Злоба давала голосу хрипотцу и от этого он звучало ещё более грозно. — Где же мой милый котёнок? Где же он? Где он прячется? Алекс заткнул рот, чтобы скуление не вырвалось наружу и застыл наготове. Вдох-выдох… Тени уже голубели жидким цветом в преддверии рассвета и комната потихоньку заполнялась светом. Дрожь замерла в плечах и пальцах, натянутых до предела, как струны. Осколок трясся от напряжения, но не падал — руки вцепились в него мёртвой хваткой, несмотря на боль, которую мальчик, казалось, не замечал. — Где мой сладкий? — с грохотом хлопнула дверь ванной и раздалось рычание, — А…Ты наверное на кухне? — Роберт гулко посмеялся себе под нос, — Выходи, миленький. Я не буду тебя трогать… Разве что чуть-чуть ~ , — снова загудел рокот смеха, — Всего лишь сломаю пару костей, ебучая ты шлюха… Дверь кухни начала открываться и Алекс притих, внимательно следя за чужими ногами. Роберт тяжело рычал и хрипел, он был зол, очень зол…Ноги остановились перед столом и подросток дёрнулся в вперёд, ударив осколком по икре. В ту же секунду раздался вой маньяка и парень выбежал из-под стола, хотел отбежать, но Роб с яростью схватил мальчишку за щиколотку и они оба упали. Уокер был ранен, из руки и ноги вытекала кровь — горячая и красная; его движения замедлились, но несмотря на боль и усталость злость, кипевшая внутри давала силы бороться. Алекс вырывался, кричал, дёргался и они выляли друг дружку. Роберт старался подмять парня на себя и навалиться, используя свой вес, но юноша извернулся и оказался сверху. ПРЯМО СЕЙЧАС! Осколок зеркала влетел в чужую шею, вспорол артерию и из раны хлынула кровь. Алекс кричал и захлёбывался в истерике, смотря как расплывается бордовое пятно на одежде мужчины и под ним. Большое, тёмное, липкое… Стальной запах смерти забился в нос и парень раскрыл рот в немой попытке нормально вздохнуть. По рукам струились липкие, извилистые дорожки, стекающие густыми каплями на пол. Он сделал это… Алекс не чувствовал боли. Вообще. Её утопил адреналин и суматоха, царившая в голове и мыслях, и вместе с болью утонули и ощущения. Звуки доносились, как сквозь толщу воды, в ушах стоял писк и в какой-то момент юноша начал задыхаться. Плечи затряслись, как будто пробитые электрической волной и из глотки донеслось жалостливое: — Прости… Робби, прости меня, — Алекс смотрел на Уокера под собой и скулил. Хризолитовые глаза были наполнены ненавистью и агрессией, в них плескалась обида и разочарование, боль и непонимание. Там было всё… Смотреть в них было невыносимо — физически становилось плохо, но и отвернуться мальчик не мог. Ещё раз глотнув нехватающего кислорода, Алекс заговорил со слезами на глазах: — Прости, но так будет пра… — он подавился вздохом и распахнул глаза, уставившись на мужчину, — Р…Р-р… Боль — острая, яркая, жгучая, пронзила живот и Алекс посмотрел вниз… Роберт медленно, но уверенно всаживал в него тот самый первый осколок, испепеляя взглядом и будто бы говоря: Ты не будешь жить без меня. Стекло пронзало и входило в плоть, как нож в масло — неторопливо, медленно распарывая нутро. Слабость потекла по рукам и те бессильно затрепыхались, цепляясь за запястье мужчины. Мальчик не ощущал в пальцах силы, конечности будто бы стали ватными, мягкими, непослушными. — Н…не… — рот корчился и тужился в попытке выплюнуть хоть одно слово, но вместо них сквозь зубы лилась кровь, широкими лентами ползущая по подбородку и шее. Вместе с бордовым по щекам потекли и слёзы — хрупкие, прозрачные, поблёскивающие на свету призрачным хрусталём. Осколок в животе застыл, как и Роберт, смотревший на мальчишку туманным, непонятным взглядом. Он умирал… Это было видно: тело замирало, грудь почти не двигалась, а глаза слабо поблёскивали. Уокер смотрел на парня пока в радужках ещё плескалась жизнь, но через мгновение её остатки растворились в стекле заполонившим фисташковый цвет. Он убил свой ночной кошмар… Через пару секунд слабеть начал и Алекс. Руки не слушались, тело начало становиться ватным и боли он уже не чувствовал, по крайней мере она не была такой сильной как раньше. Остался последний вдох и изумрудный взгляд метнулся к окну за которым розовело небо. Рассвет. Рассвет наступил…