Хороший мальчик

Эртур вошел в палату, аккуратно претворив за собой дверь. Белый больничный халат оттенял еще более бледное строгое лицо. В руках у него была тонкая рабочая папка. Если бы не доза анальгетиков, держащая Рейегара в полусонном состоянии, он бы попытался сбежать. Он вовсе не чувствовал в себе готовности отвечать за содеянное, а с подобным видом приходят только за этим. — Как ты себя чувствуешь? — Дейн опустился на стул рядом с его кроватью. Дерьмово, мог бы ответить ему Рейегар, а с чего должно быть иначе? Голова, как всегда, была словно ватная после процедур. Неделя под капельницей, горсти горчащих на языке таблеток и никакого морфина, потому что гребанным торчкам не положены опиаты. Все для того, чтобы не дать ему сдохнуть. Еще и Эртур, привет из прошлой жизни, пришел макнуть его головой в разрушенное настоящее. — Я хочу предупредить тебя. Шутки кончились, Рей, — бывший лучший друг смотрел на него в упор в то время, как Рейегар не сводил взгляда с трещин на белоснежной потолочной плитке. Снова этот вкрадчивый, убаюкивающий тон. Он ненавидел, когда с ним говорили, как с умственно отсталым ребенком. Особенно, если на самом деле выглядел именно так. У Эртура были основания злиться и презирать его, поэтому простую резкость, наверное, можно стерпеть. Пусть бы хамил, орал, но не заставлял пройти еще через одно унижение, принуждая отчитываться. Рейегар хотел бы вести с ним внятную беседу, такую, к каким Дейн привык и какой добивался от него, но, когда он заговорил, решительно перестал понимать, о чем пойдет речь. — Он захочет взять тебя в оборот. Я все рассказал ему, — видимо, ему казалось, что это похоже на объяснение. — Что — все? — вяло поинтересовался Рейегар. — Тайвин знает, что ты подозреваешь его в смерти Эйериса, — сообщил Дейн и нахмурился, пронзив его очередным острым, недовольным взглядом. — Чего ты улыбаешься? Рейегара и впрямь разбирал нервный смех. Как будто существовало хоть что-то, неизвестное Тайвину Ланнистеру, неподконтрольное ему. Старый хрен нашел его даже на границе, в любимом отцовском поместье, доступ к которому не смог бы получить и Господь Бог. Наверняка, ему должно быть благодарным, но при случае Рейегар сказал бы «спасибо» только за Эш, если… Боги, Эшара… У него, верно, на подкорке отпечаталось её белое лицо с синюшными губами, черные волосы, мокрыми змеями разметавшиеся по его коленям, и обрывающийся дикий хохот вперемешку с приступами рвоты… Он побежал — пополз — вниз, чтобы позвонить в скорую, но не дошел до телефона десяток шагов. — Эшара умерла? — пробормотал Рейегар, точно пристыженный ребёнок. Кому, если не ему, следовало помнить, что произошло? Но после того, как он упал в холле, воспоминаний у него не было — совсем. — Да, — был ответ, заставивший его вздрогнуть. Рейегар вдруг заметил белые резиновые перчатки у него на руках. Уж не пришёл ли дорогой друг совершить месть во имя сестры, а все эти разговоры — просто пустая болтовня, чтобы отвлечь его?.. Но по лицу Дейна, прежде чем тот отвернулся, он понял, что это ложь. Причём не слишком умелая — Рейегар знал, в какие игры он играл в последние годы и какого рода навыки для этого требовались. Либо старина Эрт все же не столь хорош, как хотел казаться, либо таким образом говорил: мою сестру ты больше не увидишь, гребанный сукин сын, так что считай, что она мертва. Эртура никто не сумел бы упрекнуть в том, что он недостаточен в чем бы то ни было, следовательно, всяческие «либо» отпадали сами собой. — Я хочу, чтобы ты сосредоточился на Тайвине, — мысль настолько вяло текла по нейронным сетям рейегарова мозга, что Дейну, вероятно, было приятно прервать её. — Ты много хочешь, дружище. Что мне до Тайвина, убить меня у него кишка тонка, — по правде говоря, Рейегар не чувствовал особой уверенности по этому поводу, но когда ты, опутанный проводами, отлеживаешься после передоза, а мозг пропитан лишающим воли коктейлем из обезболивающего — храбриться, все что тебе остаётся. — Лучше тебя он точно не справится, — с горькой иронией заметил Эртур. — Впрочем, как знать. Тайвин Ланнистер обычно действует наверняка. Посадит тебя на цепь, как всегда хотел с твоим отцом, если ты помнишь. Станет распоряжаться твоими капиталами, подберет тебе жену и лично усадит её на твой член, хочешь ты того или нет. А будешь вести себя неудобно… — Дейн красноречиво провёл большим пальцем по горлу. — Вот, взгляни, тебя должно это заинтересовать. Он вынул из своей папки несколько скрепленных между собой листов и протянул Рейегару. Это было досье на некого Григора Клигана. Рейегар рассеянно просмотрел бумаги: ничего интересного, пару раз привлекался за драку, мелкий грабеж, участвовал в боях без правил. Можно предположить, что на северных окраинах сотни таких Клиганов, которые рано или поздно окажутся за решеткой. — И дальше что? — Рейегар выжидательно поднял брови. — Читай, — Эртур склонился над ним и самостоятельно пролистал до нужного места. По всей видимости, дела у Клигана пошли в гору. Устроился на работу, неплохая характеристика… Тут взгляд Рейегара замер. Наниматель — «Ланнистер-Файненс». Так называлась фирма Тайвина до слияния с отцовской. Интересно, для каких целей крестному понадобился верзила из гетто, еще и с подобным послужным списком? Рейегар еще раз вгляделся в черно-белую фотографию Клигана на первой странице. Кажется, он даже видел его когда-то, а, возможно, и нет. Наверное, такую физиономию сложно пропустить, но у Рейегара была плохая память на лица. Хотя, если быть более точным в определениях, срать он попросту хотел на всех и вся, в особенности, на ланнистерских цепных псов. Эртур, однако, считал иначе, наблюдая за ним с таким нетерпении, будто ждал, что Рейегар прочтет его чертовы мысли. — Здесь лишь малая часть его достижений, как ты мог догадаться, — прокомментировал он, но Рейегар лишь отмахнулся. — Ну, и Бог ему судья, мне-то что до того? — Клиган исчез, сразу после аварии. Правда, кое-что от него все же осталось. Пуля, после которой твой отец потерял управление и съехал с моста. — Ты боевиков насмотрелся? Какая еще пуля?! — несмотря на головокружение, Рейегар сел, уставившись дикими глазами на Дейна. — От него ничего не осталось, я видел его, видел машину и… — Да, и поэтому очень удобно было не дать ход делу. Но когда умирает кто-то, вроде Эйериса Таргариена, возникают вопросы. Пуля есть, ее нашли при экспертизе по установлению личности. Опознать тело было невозможно, уж ты-то должен знать. Перед глазами встала сцена, в которую Рейегар раз за разом возвращался в кошмарах. На том самом мосту, когда груду обгоревшей плоти и костей, пару часов назад бывшую его отцом, перекладывали на носилки. Рейегар как раз подоспел к месту аварии и, помнится, до последнего не сомневался, что это чей-то глупый розыгрыш, дешевая инсценировка или вроде того. Он прорвался сквозь полицию и, не слыша чужих окриков, кинулся к санитарам. Отдёрнул простыню, наброшенную на труп. И не увидел ничего. Ничего, что связывало это и Эйериса Таргариена, ублюдка, учившего его играть на пианино, гребанного пижона, которому всегда было не до него, и на которого Рейегар так отчаянно хотел походить когда-то. Чудовищный запах горелого мяса и какой-то омерзительной сладости ударил в нос. Рейегар отшатнулся, ноги его не слушались, но, видимо, он успел отойти на достаточное расстояние, чтобы не начать блевать на отцовские останки. Действительно, опознавать было нечего. Не исключено, что там могла оказаться и пуля… Эртур протянул ему ещё один лист, Рейегар взял его, не глядя. Это была фотография с крупным изображением изрядно обугленной пули. К снимку прикреплялась записка с карандашными пометками — калибр, оружие, из которого стреляли и еще что-то неразборчивое. Во рту разом пересохло. У многих в окружении отца водилось оружие, но наградных военных револьверов он знал всего два: один принадлежал Эйерису, второй — его вечному товарищу, с которым они даже на войне выступали единым фронтом. — Думаешь, это Тайвин? — шёпотом переспросил Рейегар, борясь с вновь подступающей тошнотой. — Не сам, естественно. Несколько человек может подтвердить, что видели, как машина Клигана — благо, эту махину ни с чем не спутаешь, — ехала следом за Эйерисом. — Но выстрела никто не слышал? Дейн потер бровь, как делал всегда, когда собирался с мыслями. — Будто ты не знаешь, как любил гнать твой папаша. Съехаться с ним на такой скорости и выстрелить сложно, но возможно, если ты убийца со стажем. Услышать это на наших трассах куда труднее. Тот, кто устроил это, неплохо все рассчитал. И, полагаю, ты знаешь, кто способен на такое. Он знал. Слишком хорошо, потому и не мог поверить, что оказался прав в своей детской, наполовину провокационной догадке. Ему вспомнилось то глупое сообщение, отправленное Тайвину в день аварии. Был ли старик и впрямь доволен, в том смысле, в каком обычно понимают удовольствие? Как когда вжимал голову Рейегара в свой пах, кончая в его безвольно приоткрытый рот. Наверняка, он позволил себе скупую улыбку, ослабил узел галстука и налил виски из бутылки, стоящей в нижнем ящике стола. А потом отправился заниматься делами. В конце концов, быть единоличным владельцем — тяжкая ноша, нет времени рыдания, не так ли? Когда Рейегар, путая смех и слёзы, рассказал об этом Эртуру, тот счёл, что у него проехала крыша. «Это кокаиновые фантазии, Рей, поезжай домой и проспись» — так он сказал. Забавно, что теперь именно он принёс доказательства его правоты. Зато Эшара поверила ему сразу и безоговорочно. Либо ей просто хотелось дозу и свалить из золотой клетки, где её держал старший братец. — Рей… — наверное, в его лице что-то показательно переменилось, Эртур явно сбавил обороты. Ещё немного и станет озабоченно заглядывать в лицо и щупать лоб, как добрая тетушка. — Послушай, сейчас ты ничего не можешь сделать, если он придет, просто сделай вид… Впрочем, ты и так отлично знаешь, как делать лицо. Скоро тебя выпустят, и тебе понадобится адвокат, чтобы не лечь под Ланнистера в ту же минуту. Подумай, кто бы это мог быть, времени не так уж и много. Рейегар вздохнул, считая про себя до ста, чтобы сердце перестало выламывать грудную клетку. — Как ты отлично все придумал. Закурить бы — как минимум. Можно было попросить у Эртура, но тот бы не дал. Мистер Сосредоточенность, он собрал свои бумаги назад в папку и молча смотрел на него. Легкая улыбка внезапно тронула его сжатый в напряженную полоску рот. — Знаешь, я едва заставил себя прийти сюда. Я несколько месяцев думал, что если ты вернёшься живым, то пристрелю тебя сам без сожалений. Я думал: «боже, как он мне надоел. Боже, как я его ненавижу». Но вот я здесь. И я снова не могу позволить себе просто смотреть. Понимаешь? Конечно, не понимаешь. Это правда, он не понимал, ни этого жертвенного терпения, ни той любви к нему, что по-прежнему теплилась в Эртуре после всего пережитого ими. Прекрасно сознавал он другое — Дейн больше ничего для него не сделает, несмотря ни на что, просто не сможет. — Лучше бы я сдох в этот раз, — усилием воли Рейегар раздвинул дрожащие губы в бледной усмешке. Ему отчего-то вдруг захотелось, чтобы его избили в мясо, всего наизнанку вывернули, переломали кости. Уж это бы разбудило его, перетрясло те кучи застойного дерьма, что копились в нем годами. Сделал бы Эртур для него нечто подобное? Отец бы, наверное, сделал. Рейегар всегда так или иначе подозревал, что Эйерис навешивал бы долгожданному наследнику при любой возможности, будь ему до такой степени не плевать на него. — Лучше бы, — совсем тихо промолвил Эртур и поднялся на ноги. — Прощай, Рей. Дверь закрылась за ним, и только тогда Рейегар заметил, что злополучная папка так и осталась лежать на столике рядом с его кроватью. Зачем Дейн отдал её ему? Чтобы не держать при себе компромат, очевидно. Чтобы кто-то настолько пропащий, как Рейегар, разбирался со сведениями, без которых с легкостью обошёлся бы. Можно было порвать эти бумажки, сжечь, выбросить в окно, на худой конец, но вместо этого он выдернул из вены иглу от капельницы, сбрасывая на пол осточертевшие трубки, и соскочил с кровати. Голова закружилась от резкого подъема, в конце концов, он долгое время провёл в неподвижности. Знакомую ломоту в суставах Рейегар пока мог игнорировать, но каждый, кого хоть раз настигала подобного рода нужда, знал, что это только цветочки. Обманчиво ласковый голос в его голове твердил, что ему обязательно удастся раздобыть что-нибудь прежде, чем станет хуже. Точно так же он уверял Рейегара, что никакой зависимости у него нет, что они все контролируют. Жаль, что стоящего плана голос никогда не предлагал, потому что ни денег, ни телефона, ни даже одежды ему не позволили держать при себе. Наверняка, это дело рук Тайвина. Но старик сильно заблуждался, полагая, будто Рейегар станет лежать здесь, оплетенный трубками, и покорно дожидаться, пока его жизнь разберут на части и соединят в невесть что, полностью подчиненное воле Ланнистера. Он схватил со стола папку, как вдруг из неё что-то выпало. Рейегара прошибла дрожь — что это такое, блядский боже? Откуда это здесь? Ему не следовало брать эту вещь, даже прикоснуться к ней с тем, чтобы придать ей её непосредственное значение, значило втянуть себя в такие неприятности, которых он не нюхал даже. Ничего удивительного, что в следующее мгновение предмет, который разделит его жизнь на до и после, оказался у него в руках. Иначе и быть не могло. Неужто таков последний подарок лучшего друга? Если так, он чертовски плохо знал Рейегара, как и то, что он попросту не способен применить его по назначению. На подгибающихся ногах он подошёл к окну, повернул пластиковую задвижку и взглянул вниз. Этаж шестой, не меньше. Лезть долго, падать больно и опасно. Но что ему оставалось делать? Тёплый осенний ветер хлынул в горящее огнём лицо, растрепал волосы. На подоконник вспорхнул пожухлый, коричнево-золотой лист, если сжать такой в кулаке, тут же раскрошиться в труху. Но, по крайней мере, он мог улететь. Рейегар стряхнул его, и листок, подхваченный потоком влажного воздуха, закружился, медленно спускаясь к земле, частью которой ему предстояло стать, если местный уборщик не доберётся до него раньше. — Будь хорошим мальчиком, Рейегар, вернись в постель, — раздался у него за спиной тихий голос. Тайвин Ланнистер замер с другой стороны кровати. Говорил и выглядел он чрезвычайно спокойно, несмотря на тихую угрозу, пронизывающую его слова. Рейегар обернулся. И выставил перед собой нож. Потом, по прошествии многих месяцев, он не мог поверить, что оказался способен на столь безумную выходку. Но в ту минуту лезвие смотрело Тайвину в лицо, несмотря на то что рукоятка ходила ходуном в его повлажневшей ладони. Ланнистер смерил Рейегара долгим взглядом, потом перевёл его на острие. Потом вновь вернулся к нему. — Откуда это у тебя? — поинтересовался он с мягкой, снисходительной улыбкой. — Твой дружок поделился, верно? — А если и так? — хрипло отозвался Рейегар. — Ты и его убьешь? Верхняя губа у Ланнистера странно дёрнулась, будто он увидел перед собой что-то особенно мерзкое. Длинные пальцы вцепились в спинку кровати. — Я многое о тебе узнал, Тайвин. Гребанный убийца, — повторил Рейегар и вдруг, помимо собственной воли, криво улыбнулся. Рта он не чувствовал. Тайвин ответил точно такой же усмешкой, шрамом прорезавшей его будто высеченное из камня лицо. Она не сходила даже тогда, когда он стал обходить кровать, неторопливо приближаясь к окну. Рейегар поднял нож ещё выше. А после Ланнистер и его искрящиеся непонятным чувством глаза оказались прямо перед ним. Он протянул руку и приказал: — Отдай-ка мне это. Все равно не знаешь, как им пользоваться. — Чёрта с два! — Рейегар нервно рассмеялся. Тайвин сделал к нему ещё один шаг. — Интересно, зачем Эртур Дейн оставил тебе нож? И эту папку, — он небрежно кивнул вниз на разлетевшиеся по полу листы. — Тебе ведь не нужна правда, ты хочешь нанюхаться, как следует, и ничего больше. Я могу устроить это. — Хочешь продать мне передоз? — Я хочу вытащить тебя из дерьма, Рейегар, но у меня не получится, если ты сам не хочешь того же, — начиная злиться, выплюнул Тайвин. — Давай, используй нож, тогда из клиники ты никогда не выйдешь. На тебя наденут смирительную рубашку и обколют до такого состояния, что ты до самой смерти будешь слюни пускать и мочиться под себя. А твоя подружка, наконец, сможет жить спокойно, не оглядываясь на тебя. И Дейн тоже. Во взгляде Ланнистера стыл лёд, в голосе слышалось раздражение, не потому что пытался выкручиваться — его злила глупость. Глупость, с которой Рейегар доверялся всем подряд, как ребёнок. Не то чтобы слова Тайвина разбивали ему сердце, он давно привык разочаровываться в людях, в себе, в жизни. Но даже если все сказанное — правда, что это меняло? Рейегар подумал об отце, о том, что от него осталось. И пуле, о которой никто никогда не заговорит. — Отца ты тоже спасал? Сосредоточенное лицо Ланнистера расплывалось перед ним. Кто-то всхлипывал совсем рядом, жалко и несчастно, с таким отчаянием, что Рейегару делалось больно в груди. — Ты многого не понимаешь, Рейегар. Тебе кажется, что вас с Эйерисом что-то связывало. Он собирался разорить нас и, хуже того, не понимал этого. Ты бы ничего от него не получил, ни цента! А завещанием ты смог бы подтереться, когда вы с матерью оказались бы на улице за его долги. — Не делай вид, что тебе не плевать! О матери моей ты думал? Тебе самому не смешно?! — и он расхохотался. Потому что и впрямь стало ужасно смешно. Во рту пересохло и стоял гадкий привкус соли. Нож дрожал в руке, опускающейся вниз — и как он до сих пор не выронил его? — Тише… Вот так, — Тайвин осторожно перехватил Рейегара за запястье. — Отдай мне его. Рейегар поднял на него глаза. Что если бы не было ночи в Кастерли-Рок? Или в день аварии отец решил пройтись пешком, потому что в соседнем квартале жила одна из его любовниц? Если бы Рейегар, поругавшись с ним из-за той самой шлюхи, остался дома вместо того, чтобы пойти в «Солнечное копье» и купить у Мартелла первую дозу — по скидке, потому что «его сладенькая подружка тут частая гостья»? Стояли бы они здесь? Наверняка, нет. Но и он никогда не был из тех, кто может предотвратить катастрофу. Он — тот, кто стоит в её эпицентре, не будучи, впрочем, достаточно важным в играх судьбы, чтобы дожить до конца. Он — чертов коп, который получил четыре пули только за то, что двадцать второго ноября шестьдесят третьего тормознул Ли Освальда*. — Все закончилось, — теперь Тайвин почти обнимал его, холодная сухая ладонь лежала поверх рейегаровой, из последних сил держащейся за рукоять. Он сжал кулак и подался чуть вперёд. Ланнистер замер, изумление сквозило в его светлых, всегда равнодушных глазах. Под пальцами стремительно становилось мокро и липко.