Сага о дрейфующем солнце. Песнь вторая. Ночь

2000 год. Декабрь. Германия

Океан. Огромный. Черный внутри, темно-синий в глубине и аквамариновый ближе к берегу. Живой титан. Дышащий, словно легкие, наполняясь жизнью, пульсируя и разливаясь. Истребляющий в тебе все страхи и все твое прошлое. Заставляющий забыть прошлое. Заставляющий быть сильным. Заставляющий ощущать свою силу и действовать. Бушующие грозные синие волны разбиваются о скалы ее век и ресниц, когда она томно моргая, смотрит в его глаза. Таких глаз не бывает. Они чуть больше человеческих, но не настолько, чтобы резко бросаться в глаза. Но главное — их цвет. Этот цвет, сам по себе невозможен. Если бы люди чаще смотрели друг другу в глаза, у нее было бы куда больше проблем, чем с этими милыми ушками. Но люди не смотрят в эти прекрасные глаза. Она для них почти не существует. Она нимфа. Она миф. Раннее утро своим тусклым светом дотянулось до его век, и он открыл их, медленно фокусируя непроснувшийся взгляд. Открыв глаза, он осознал свое пробуждение и себя. Этот мир. Лучше было бы остаться там с ней, в обители его грез. Возбуждение в теле после такого откровенного сна, вполне конкретным местом напомнило о существовании физических потребностей. Изгиб белого женского бедра, не то чтобы идеальный, но вполне привлекательный. Кинув ленивый взгляд перед собой, Северус протянул вслед за ним руку к золотисто-белым локонам рассыпанным на соседней подушке. Длинными белыми пальцами, робко прогладив по тонкой шее вверх и мгновенно, яростно, с силой вцепляясь в корни волос на затылке, одновременно придвигаясь ближе и устремляя пальцы второй руки в промежность девушки — там еще достаточно смазки после ночи. Следом за пальцами, он завел свой возбужденный член, грубо отклоняя еще податливое девичье тело чуть вперед, пока она, еще толком не проснулась. Ее тушка начала сопротивляться и изворачиваться, цепляясь руками за руку, вцепившуюся мертвой хваткой в волосы. Второй рукой прижимая ее за бедро, и затем за живот, к себе, входя в нее неистово, злобно, расчетливо, он скривился в усмешке, с силой вжимая белокурую голову в подушку. Девушка недовольно упиралась, что-то там мыча в ткань. — Заткнись! — прошипел он по-немецки, заломив блуждающую в поиске палача тонкую руку. За волосы резко приподнял ее голову от подушки и блондинка с торопливой хрипотцой вздохнула. Закрыв глаза и лежа на боку, придерживая женскую руку, мужчина пытался сосредоточиться, словно что-то представляя. Если девушка подавала слишком громкий звук, он выкручивал ее кисть сильнее, опять вдавливая лицом в подушку. Она его отвлекала. Всё совсем не то. Перекинув ногу через ее бедро, тем самым тоже ограничивая ее активность, с характерным шлепающим звуком ритмично двигаясь в ней, черноволосый мужчина постепенно переворачивал блондинку на живот, наваливаясь сверху. Не так! Не то. Ненавидящим взглядом глядя ей в затылок, он злобно рыкнул. Она что-то там пробурчала про полицию, про заявление. Вздор! Через пару часов она даже не вспомнит. Мужчина встряхнул мокрыми от пота патлами. Лимит его организма был исчерпан еще ночью, но внутренняя ярость требовала своего. Прижав девушку за голову к простыне, он сел сверху, выпустив ее руку, но все еще держа за волосы. Резко откинув все подушки в сторону на пол, наклонился к ее голове. — Заткнись! Или будет еще больнее, — прорычал он рядом с ее ухом и, ударив девушку об матрас головой, отпустил. Широко проводя пальцами по своим стриженным волосам, убрал черные пряди упавшие на глаза назад. Ладно, есть и другие способы добиться желаемого. Шумно втянув воздух носом, Снейп скривился в злобной усмешке, подтянув чарами с прикроватной тумбочки лубрикант собственного производства. Прижав блондинку одним лишь коленом между лопаток, силой заставляя лежать, мужчина обильно нанес его на свой член. Затем широким движением смазал девушке промежность в районе сфинктера, тут же запустив внутрь палец. Девушка резко дёрнулась, осознав, что сейчас произойдет. Такого в программе вечера у них еще не было и не сильно-то хотелось. Припечатывая ее до синяка на спине коленкой, мужчина быстро разминал пальцами мышцы ануса. Лубрикант был отличный, с быстрым расслабляющим эффектом. Эфирное масло бадьяна и экстракт рябины — специально для таких случаев. На память останутся лишь синяки, и то ненадолго. Вновь схватившись за золотистые локоны, Северус шустро лег сверху, приподнимая голову блондинки от простыни и заглядывая сбоку в серо-зеленые глаза. — Если ты сейчас не заткнешься, я клянусь, что живьем закапаю тебя в своем розарии, — под ее всхлипы и единичный взвизг он втиснулся в ее разработанный и очищенный чарами анус, — Ты сама сюда приперлась вчера. Я тебя не приглашал. Расслабься! Девушка сжалась, и мужчина принуждающе дернул ее за волосы, подтверждая свое требование и добиваясь своего. Осознав ее бунт, резко приподнял под живот, подтянув под него подушку. Он всегда теперь получает все что хочет. Так или иначе. Никто не смеет перечить ему. Мужчина начал медленно двигаться в блондинке, перехватив с волос за шею. — Расслабься, твою мать! — злобно прохрипел он, шлепнув ее по заднице, которая мгновенно приняла на себя красный след от его ладони. Постепенно двигаясь все жестче, и склонившись к ее уху ядовито добавил, — Кто вчера шептал мне, как ей повезло? Все еще думаешь, так? Давай, скажи! Скажи мне — какой я замечательный! Прорычав под ним, она еще раз яростно взбрыкнула, и тут же была наказана очередным шлепком. — Говори! — потянул он девушку вновь за волосы на себя, ритмично вдалбливаясь в нее, хватая второй рукой за подбородок и увеличивая амплитуду до болезненной, — Давай! — Ууублюдок! — по-немецки проревела она под ним. Да! То, что надо! Эти эмоции! Эта ненависть! Это честнее. Это ярче. Это лучше, чем вчерашняя сопливая нежность. А ее боль в данном случае фигня. Заживет все как на суке. Он никогда не оставляет им долговременных следов. — Дааа! — с остервенелым выражением лица, он закусил губу от приближения кульминационного момента, и прошептал на английском, — Дааа! Давай еще! Это лучше… чем тот… овечий бред… что ты несла вчера. Его движения стали медленнее, оттягивая приближение кульминации, заставляя девушку честнее мечтать о конце. Осознав, что больше ничего кроме нытья он не получит, через несколько грубых быстрых фрикций, с осоловелым взглядом глядя куда-то сквозь все окружающее, он кончил. Потянув девушку за волосы к себе, всаживаясь, как можно глубже, добившись от нее стона боли и рухнув сверху с низким горловым шипением… — Лей…— на грани отчаяния прошептал он, с силой зажмурив глаза и упираясь лбом между лопаток объятой ужасом блондинки, тяжело дыша в ее спину. Слушая свое безумно стучащее сердце, Северус приподнялся на руках, роняя капли пота со взмыленного торса и мокрых волос на нежную кожу девушки. Затем, не давая себе слабости, словно в истерике, начал неистово бить ладонью по матрасу, с характерным звоном пружин, где-то внутри расходящимся эхом бешеного исступления. Успокоившись и резко соскочив с кровати на пол, нервно заглаживая обеими руками волосы, отошел, глядя на вздрагивающие плечи девушки, все еще лежащей на кровати. И вот, мгновенно эмоционально собравшись, словно не он секунду назад бесновался, спокойно развернулся, и пошел в сторону ванной. Проходя мимо тумбочки и вскинув рукой в магическом жесте, маг швырнул стоящую на ней керамическую вазу в противоположную стену, разбив сотней осколков, и исчез за дверью. За девушку не стоило беспокоиться — все двери и окна в доме были магически запечатаны. Более того, благодаря выбору правильных моментов, она не увидела ни одного магического действия или проявления. Это давно стало хорошей привычкой. Магглы мало думают. Никто не утруждается быстро сопоставить в голове факт, что уходящий за твоей спиной человек, проходя в двух метрах мимо вазы, мог бы как-то до нее дотянуться, чтобы скинуть так резко и далеко. От звона разбитой керамики блондинка вскочила, словно очухавшись от наваждения. Шустро подтянув под себя ноги, забилась в изголовье кровати, все еще ошарашенная. Ее красные взмокшие глаза быстро-быстро моргали. Псих! Самый настоящий псих. Она это подозревала, но не думала, что настолько. Грубый секс в Германии, да и в ее двадцатипятилетней жизни не новость. Но все же — столько злобы и ненависти. И когда это все выплескивается на тебя…в тебя… Да, она вчера сама пришла к нему. Но сначала… Три месяца назад она пришла работать в медицинский институт Штарнберга лаборанткой, а профессор Айнер работал там уже год, на должности заведующего кафедрой интенсивной терапии и лабораторией клинической фармакологии. Севастьян Айнер сразу понравился ей своим незаурядным интеллектом и скрупулезно влюбленным отношением к работе. Профессор не был красавцем, но был из тех, кто несет в себе таинственно притягательный шарм мизантропа. К тому же, весьма обеспеченного мизантропа. Разумеется, она влюбилась! Она не решалась ему признаться, и в итоге спланировала стопроцентно удачную операцию — пришла к нему прямо домой. Нашла предлог в виде наработок в сфере новых антисептических растворов и за подписью пришла. Конечно, она как взрослая девочка знала, что просто секс — это ничто. Но все же. Судя по слухам, он был одинок и небольшой роман… И чем она только думала? Несмотря на свою нелюдимость, профессор Айнер всегда был со всеми подчеркнуто вежлив. Он с любопытством просмотрел ее выкладки и учтиво предложил выпить. Она сама соблазнила его, начав делать минет в гостиной. Он охотно поддался. И затем, прервав ее действия на полпути, был очень ласков, бережно обнажив ее… Шикарнее секса в ее жизни не было. Позже она в этом ему очень честно призналась. И в своих чувствах вскользь, лежа рядом на пледе перед камином, там, в его гостиной. Он все больше подливал ей дорогого вина, рассказывая интересные факты о разнообразных натуральных экстрактах, эфирных маслах и будущем химической промышленности, подтверждая искреннюю преданность своему делу. Шутил и смеялся. Это был идеальный вечер с идеальным мужчиной. И лаборантка заявила, что останется у него на всю ночь. Та ухмылка, промелькнувшая на его лице, показалась недоброй, будто пелена спала с его души, обнажив самую суть. Но девушка была слишком пьяна, чтобы придать этому серьезное значение. Подливая ей периодически вино он становился все грубее и настойчивее. Быстро оскотинившись, брал ее в течении ночи несколько раз, совершенно уже не заботясь о ее удовлетворении, но каждый раз по окончании, в перерывах спрашивая — не хочет ли она уйти; всячески подчеркивая, что может вызвать ей такси, словно прогоняя ее. Но в ее состоянии все казалось таким смазанным и неважным… Ей хотелось быть с ним, вопреки всему этому поведению. И каждый раз был ужаснее предыдущего. И вот, с утра — кульминация. Но почему она осталась? Он не держал ее, кроме тех моментов, когда все уже происходило. Сильное опьянение или влечение? Или все вместе? Она не находила в себе этого ответа, лишь чувствуя собственную глупость. Девушка сидела на кровати поджавшись и тупо смотрела перед собой на следы на простыне. Промежность саднило и на теле появлялись синяки. На какую благосклонность можно рассчитывать в руках такого монстра? Всегда спокойный и сдержанный профессор Айнер показал свое нутро. И, что теперь? Внезапно для нее, он вышел из душа, прервав бессвязный поток ее мыслей, и начал одеваться. Она все еще неосмысленным взглядом блуждала по его телу — такая выправка и фигура. Про таких говорят: крепок и поджар. Его волнующие истинно черные глаза встретились с ее взглядом, и она вздрогнула. Накинув рубашку, он совершенно спокойным тоном заговорил на немецком: — Можешь воспользоваться ванной. Собирайся, одевайся и спускайся на завтрак. И скрылся за дверью. И будто не он полчаса назад шипел ей в ухо те ужасные вещи. Его бархатный голос, такой успокаивающий и обволакивающий, почему-то внес в ее душу безмятежность. И, словно все так и должно быть, и ничего страшного не было. Полная чертовщина и жуткое похмелье. Девушка приняла душ, оделась и привела себя в порядок. Снизу доносилось громыхание посуды и запахи еды. Спустившись по лестнице, лаборантка вошла на кухню. На кухонном островке стояли тарелки с омлетом, чашки кофе, стаканы и неподалеку графин с апельсиновым соком. — Я не люблю омлет, — заявила она, осмотревшись. — Я не спрашивал, — жестко остудил ее мужчина, не оборачиваясь от холодильника и вытащив из него сливки, — Или это, или ничего. Такси будет через час. В белой рубашке с закатанными рукавами и черных брюках — олицетворение элегантности — он четко двигался по кухне, располагая на столе приборы и салфетки. Ни одного лишнего движения. Перстень в виде змеи из черного металла на правой руке, который он никогда не снимал, красноречиво отображал душу владельца, поблескивая холодным светом изумрудов. Почему она поняла это только сейчас? Его черные волосы, стриженные недлинным каскадом придавали ему сходство с принцем из диснеевской сказки про русалочку. Но этот хмурый принц был холодным и суровым. Весь он был странным с первой же минуты знакомства, и даже после всего, что случилось, понятнее ей не стал. Он так хорошо говорил по-немецки, даже без тени акцента, а полчаса назад девушка явственно слышала английскую речь. Это было точно. Точно и странно. — Вчера ты был приветливее, — лаборантка робко села за стол. — Это было вчера, — профессор тоже сел, пододвинув легким движением тонких пальцев к ней омлет и сливки. Расправив, положил себе на колени салфетку. Никто так не делает. В Германии дома никто не кладет тканевую салфетку на колени за завтраком. Такое принято разве что в ресторанах. Блондинка удивленно разглядывала его хмурое лицо с сдвинутыми нависающими бровями. То, как он взял столовые приборы и держал осанку за столом. Как управлялся с омлетом. Было во всем этом что-то изысканное. Этот аристократизм был слит с ним во всем, и совершенно не укладывался в то, что происходило ночью. Этот мужчина несомненно был притягателен твердостью и силой характера. Если его минус — это любовь к жесткому сексу, может не так уж это и страшно? Таких много, особенно здесь, в Германии. — Я не имею к тебе претензий, — заявила она, ковыряя омлет. Ей хотелось наладить какой-то диалог, чтобы понять его лучше, стать к нему ближе. — О, нет. Избавь меня от этих разговоров, — ухмыльнулся он, не поднимая взгляда от тарелки, — Ты же сама пришла. Я тебя не звал и не держал. И честно говоря, то, что ты вчера называла любовью, по сути просто похоть. У тебя было желание — я его удовлетворил. Можжевеловый запах парфюма вполне передавал характер этого мужчины. Такой же меняющийся, в зависимости от обстановки: на открытых пространствах чувствовался лишь манящий шлейф хвои, а в тесных помещениях аромат становился тяжелым и властным, заставляющим подчиняться. Еще вчера все казалось иначе. — Я не думала, что будет так…— девушке хотелось его расположения или хотя бы десятой части того, что было между ними раньше, — ведь сначала…… Я не хотела всего этого. — Брось, — он громко фыркнул, и отпил кофе. — Я тебе не сказал ни одного комплимента и не сделал ничего, что могло бы дать тебе какой-то намек или надежду на отношения. Ты ведь сама все придумала. А все несоответствия списала на мою замкнутость. С первых минут общения вполне ясно, что я неприятный и неприветливый человек. Я даже не помню, как Вас зовут, фрау Краузе. Впрочем, как и всех предыдущих. — Наташа, — напомнила она, не поняв сарказма, — Меня зовут Наташа. — Наташа… — ядовито улыбнувшись, он цокнул языком об зубы, отпив кофе, — прекрасное немецкое имя. Думаешь это имеет для меня какое-то значение, Наташа? — О боже, сколько желчи, — девица покачала головой, — Ты поэтому один? Он молча поджал тонкие губы. — Кто такая «Лей»? — продолжала она. — Лейла, — машинально поправил он и нервно швырнул приборы на тарелку. Потупив взгляд, мгновенно ставший недовольным, потянулся к чашке и процедил сквозь зубы, — Не смей произносить это имя своими мерзкими губами… Это моя жена. — Ты женат?! — она словно пропустила мимо ушей очередной поток яда, — Если бы я знала… —… то все равно приперлась бы сюда, — жестко перебил он ее и, отпив из чашки благоухающий напиток, пронзил поднятым колючим взглядом, — как и десяток других до тебя. Пей кофе. Это отличный кофе. Любимый сорт принцессы Милори. Пей, раз уж ты здесь. Что сделано, то сделано. — Сюрприз за сюрпризом, — скорбно подвела она итог, осознав, что роману не бывать. Ну, теперь-то точно можно пойти в полицию, снять побои и накатать заявление. Она опустила взгляд на свое запястье, где еще полчаса назад был здоровенный фиолетовый синяк, сейчас там виднелся зеленоватый проходящий след. Мистика. Наташа осторожно провела пальцами по запястью. — Случайные связи — это всегда сюрприз, — продолжал язвить профессор, — С такими жизненными установками ты еще легко отделалась, попав ко мне, а не к кому-то еще… Знаешь, кто такая Марина Абрамович? — Нет. — Конечно, куда тебе, — презрительно бросил он, дожевав омлет, языком вычистил все пространства в рту, проглатывая кусочки и запив все глотком кофе, — Это сербская художница. В 1974 году она провела любопытный эксперимент: позволила случайным людям, посетителям перфоманса, в течении шести часов, делать с ее телом все, что им вздумается, предоставив все возможные для этого средства, включая заряженный пистолет. Люди постепенно дошли от легких щипков, до порезов бритвой и унижения. Откровенного садизма. Просто потому, что она позволила им это, не вмешиваясь и не останавливая их. Потом, в одном из своих интервью она сказала… сейчас, дословно… Подняв глаза, он посмотрел на потолок, словно считывая с него фразу, как с телетекста: —… она сказала: «это просто удивительно, насколько быстро человек может вернуться в дикое пещерное состояние, если ему это позволить. Если оставлять решение за публикой, тебя могут даже убить». Между ними воцарилось молчание. Девушка размышляла над услышанным, а мужчина доел свой омлет, четко отставив тарелку в сторону. — И ты, зная так много о человеческой жестокости, занимаешься вот этим? — девушка сделала выразительное движение в сторону спальни наверху — Ты совсем дура или пристыдить меня решила? — профессор кинул на неё возмущенно-брезгливый взгляд, — Если б я знал, что ты такая наивная овца, то даже связываться бы не стал. — Я хочу понять. — Нечего тут понимать! Все так, как есть. Все было с твоего согласия. Заявившись сюда, ты дала мне это согласие. Я предлагал тебе уйти. Несколько раз. Ведь было же такое?! Но ты не ушла, значит хотела дойти до этой точки. — Я?! — возмутилась она, и вдруг что-то, испуганное мелькнуло в ее глазах, — Черт! Мы не предохранялись… Не хватало еще залететь от этого козла. Девушка прикрыла рот рукой, вспоминая нужен ли рецепт на срочную контрацепцию. Профессор Айнер гадко ухмыльнулся: — Несвоевременно у тебя это всплыло. Нельзя рассчитывать, что об этом подумает кто-то кроме тебя. Подхватив из миски зеленое яблоко, он звучно его откусил, откинувшись на спинку стула, с издевкой и любопытством глядя на девушку, словно наблюдая за спектаклем. — Еще не поздно принять меры, — словно успокаивала себя блондинка вслух. — Не поздно, — поспешно согласился он, — Но и не нужно. Я вчера дал тебе противозачаточное с алкоголем. Так что имей ввиду. — Предусмотрительно. — Да. Я предусмотрителен. Ты — нет, — ехидно осклабился он и наклонился к ней вперед через стол. Его черные глаза впились в ее зрачки, — Этот факт ты не забудешь, когда уйдешь отсюда. Как и то, что я очень-очень мерзкий тип. Пей кофе. Сделав первый глоток обжигающего напитка, девушка удивилась его шоколадному привкусу. Все что было в этом доме было вкусно. И нежный омлет, который она не любила, был все же весьма достойным. Обстановка дома была аскетичной, но стильно подобрана. Ничего лишнего или дерзкого, вульгарного или мозолящего глаз. Еще вчера она отметила для себя, что в обстановке были странные предметы оккультизма, скульптуры, картины — но все это лаконично вписывалось в обстановку. — Интересуешься искусством? — ей хотелось как-то выйти из угнетающего диалога на светскую беседу. — Нет… Хм…но, пожалуй, да, — сейчас он осознал, что на этот вопрос уже нет однозначного ответа. Он медленно рассуждал вслух, — в свое время жена привила мне этот интерес. Совершенно непредумышленно. Она много мне чего дала…непредумышленно… Глядя сквозь чашку кофе, Северус задумался. Да, пожалуй, его сегодняшний интерес к искусству и миру магглов исключительно из-за Лейлы. Через это все он словно общался с ней, находящейся сегодня от него так далеко. Ему многое хотелось обсудить с ней, но он вынужденно сам отвечал себе на все вопросы, ее голосом по памяти. Но ответила бы она ему так, как он отвечает за нее в своей голове? Размышляя, он встал, забрав лишнюю посуду со стола и направившись к мойке. Наверное, он просто сходит с ума? Блондинка наблюдала за ним, скорбно упирающимся руками в края раковины, и его заставшим взглядом где-то в окне. Было в этой фигуре что-то скорбное и решительное одновременно. Благородное упрямство в поджатой губе, безнадежность в стеклянных глазах. Его сказочный образ рушился и перед ней стоял глубоко несчастный человек. Однако дом не давал намеков на существование этой самой жены. То, что профессор — педант, было ясно еще в лаборатории, и в кухне, как и во всем доме, была идеальная чистота. Но ничего женского вокруг она не видела. Ничего, чтобы хоть как-то известило о приложенной женской руке. — Твоя жена умерла? — робко поинтересовалась Наташа. — Черт с тобой, конечно, нет! — он резко развернулся и нахмурился, — Девушки любят задавать глупые вопросы. Она в Италии. — Есть ее фото? — Нет. Но идея хорошая, я подумаю над этим. — Почему вы не вместе? — Мы вместе, — он равнодушно отфутболивал ее вопросы, — Просто, не сейчас. — Как она может быть с таким ужасным человеком? — раз уж он все же начал отвечать на вопросы, Наташа решила удовлетворить свой интерес полностью. Опять скривившись, профессор огорченно мотнул головой, будто услышал очередную дикую глупость. — Я же просил, избавить меня от этих разговоров! Этих выяснений… Одно и тоже — из раза в раз. Что ты хочешь услышать? Зачем ты пришла? Раз уж я такой ужасный. Я придирчив к студентам и коллегам. Высокомерен и нелюдим. Моя грубость сдерживается лишь рамками приличия. Своим поведением я к себе не располагаю.Что ты ожидала найти здесь иного? — Я думала, тебе одиноко и от того ты такой, — уверено заявила она ему, — Я думала, тебе нужен кто-то. — Пффф…— прыснул мужчина. — Чушь и женские сопли. Посмотри на меня, я обеспеченный крепкий парень, говорят — привлекателен и умен. Разве я могу быть одинок? Или ты думаешь, я такой дурачок, что не в состоянии решить свои физические проблемы? — Я про духовную близость. — О, да, — эмоционально всплеснув руками, он тут же скрестил их на груди, — ты мне вчера вполне высокодуховно отсосала в моей гостиной… Лицемерки! Все, как одна! Духовная близость не начинается с секса… Думаете, раз мужчина — значит животное, приземленный придурок и брать его надо соответственно — сразу за яйца. А вы, будто ангелы во плоти, потом будете рассуждать о духовной близости, пристыдив дикаря? Но сами всегда начинаете с одного и того же… O tempora, o mores!* Взяв себя в руки, он выдохнул раздражение. Эти странные влюбленные — это какая-то другая порода женщин. Это не те, кто реагирует на его феромоны. Нет. Там все просто — зелье работает исправно. И не те скромные, что сначала пишут записочки и томно вздыхают в коридорах — там достаточно жесткого разговора. Это развращенные нимфоманки, косящие под феминисток. Кто им сказал, что девушка должна брать инициативу в свои руки? Можно понять проституток — это их хлеб, но эти… Охотницы? Что если этот упадок морали продиктован природой? За этот год, уже пятая такая, и все возрастом до тридцати. Почему он вынужден проводить подобный моральный ликбез? Плата за довольствие? Мужчина зажмурился, останавливая этот бессмысленный поток вопросов. Какая разница почему это происходит? Он же принял это вчера. Через несколько минут он сотрет ей память и все это будет вообще неважно.  — Я интересен, потому что неподатлив и силен, потому что обеспечен, потому что амбициозен и точно знаю, чего хочу, — рассуждал он уже вслух, отстранёно глядя перед собой, — Это заложено в вас природой — хотеть такого самца. И каждая из вас считает, что она та единственная, которая прогнет такого под себя. Сделает его своим. Каждая. Но у большинства методы куда нравственнее, чем твои. Он сделал этот вывод для себя, а не для нее. И придя к этой мысли, успокоился. Да, его совесть теперь может быть чиста. Это они всё сами. Он тут совсем ни при чем. — Ты просто шовинист! Эгоцентричный женоненавистник. Такие как ты не умеют любить, — брезгливо скривилась лаборантка, — но и в твоей жизни будет женщина, которая заставит тебя поменяться. И это не твоя жена явно. Ты ее не любишь. Не от того ли она сбежала от тебя? — Она не сбежала! — проревел мужчина ей в лицо, гневно раздув ноздри. — Правильно, — ехидничала лаборантка, нащупав слабое место, — Потому что ее вообще нет! Ни одна нормальная женщина не будет жить с таким скотом. Побагровев и еле сдержав себя, он перевел взгляд с девушки в окно — там, напротив дорожки к входу, остановилось такси. Сейчас все это закончится. Мужчина взял себя в руки. Жалкое зрелище — и эта немка, и он, и его объяснения, и весь этот диалог… Все чушь! — Такси приехало, — сказал он ровным тоном, не отвечая на ее предыдущую едкую реплику. И ушел в коридор. Вышедшая следом девушка, с сожалением отметила для себя, что не смогла его напоследок вывести из себя. А это сейчас было нужно. Там, в спальне, его угрозы насчет розария звучали очень искреннее и лично ей ее последний выпад казался весьма эффективным. Она осмотрела запястье, на котором еще час назад был большой синяк, и на глазах он почти прошел. Даже в полицию пойти не с чем. Мистика. Открыв дверцы шкафа, профессор достал из внутреннего кармана шерстяного бушлата ручку, инкрустированную, наподобие змеиной кожи, черными и красными камнями. Вещица выглядела дорогой, и Наташа завороженно рассматривала столь изящный предмет в его красивой руке. Мужчина указал ей на ее висящее в гардеробе зимнее пальто, намекая на уход. Оторвав взгляд от ручки, блондинка шустро начала одеваться. Поджав тонкие губы, мужчина взял с тумбочки в коридоре ее папку с документами и расписался перьевой ручкой на всех необходимых листах. Затем дождавшись, когда девушка оденется, вытащил из бумажника деньги: — Вот деньги на такси. Наташа оттолкнула его руку с деньгами. — Я не могу написать на тебя заявление в полицию, потому что у меня нет доказательств, но каждая девушка в нашем институте узнает, какая ты свинья, — зло прошептала она. — Не узнает, — оскалился спокойно он, сложив документы в папку. Сосредоточившись, он посмотрел в глаза девушке, гипнотически моргая ресницами и вглядываясь в самый ее мозг, через зрачок. Его спокойное лицо близко склонилось к ней, а черные глаза необъяснимо заставляли смотреть в себя. Бескрайний и беззвездный космос его зрачков пульсировал и затягивал. — Когда я щелкну пальцами, ты забудешь, что с тобой произошло в этом доме, — его голос обволакивал ее сознание, — Будешь абсолютно уверена в том, что приехала с утра для подписания этих твоих разработок. А ночь ты провела где-то в другом месте, где изрядно напилась и совсем не помнишь, кто тебя так жестко, но классно оттрахал. Ты будешь меня ненавидеть, но не будешь помнить за что. — Хах! Да?! — смотрела она на него лучистыми серо-зелеными глазами, сияя молодым хамством, — Идиот что ли? Забыть такое?! Ухмыляясь ей в такт, он мигом переменившись в лице и став серьезным, щелкнул пальцами и протянул документы. — Вот, кажется, всё подписал, — сдержанно улыбнулся профессор Айнер, оглядывая изменившуюся девушку повседневным внимательным взглядом, — Наташа, Вы очень хорошо работаете. Мне нравятся ответственные и увлеченные люди, если будете также стараться, потружусь и я, чтобы Вас взяли в штат на постоянной основе. Растерянно взяв документы из его рук и озираясь, девушка дотронулась пальцами до виска. В какой момент она оказалась здесь? Как попала? Что она здесь делает? Она точно собиралась вчера к профессору Айнеру с романтическими намерениями, но не доехала… Остановилась где-то по дороге…с кем-то познакомилась, в каком-то баре… и жутко горячая ночь… Все так смутно… Такси… Это жуткое похмелье и провал в памяти. Она опять посмотрела на профессора, который участливо и как-то пошло скалился. Какой-то он неприятный, этот профессор Айнер, здесь и сейчас. Мерзкая улыбочка и едкие глаза. На работе он казался другим. — Да, спасибо, профессор, — она ошарашено улыбнулась в ответ. — Ваше такси ждет, — напомнил он ей и открыл перед девушкой дверь туда, в белоснежно-ослепительный мир, — До понедельника. — До понедельника, — все еще сконфуженная лаборантка шагнула за порог. «…Только так вас можно лечить. Только так — насилием и жестокостью», — надменно задравши подбородок, он смотрел в маленькое окошко сбоку двери, как фрау Краузе неровной походкой по заснеженной дорожке дошла до такси, уехав в неизвестном ему направлении. Завет принца Милори исполнялся. Да, кто-то скажет, что для этого есть проститутки. Но зачем, когда хорошие чистые девочки идут к нему сами? Да, чаще он сам делал свой выбор, а не вот так, как эта Наташа. Но все же усилий особых не требовалось. С его стороны все безопасно — все синяки к их отъезду, благодаря разным снадобьям, добавленным и в лубриканты, и в еду, и в средства для душа, сходят на нет. Но чаще всего до синяков даже не доходит. Он же не садист. С их стороны тоже все безопасно — он это проверяет, просто залезая им в головы. Последнее, чем он задаётся, так это вопросом морали. Он всегда знает, что и с кем можно себе позволить и до какой точки дойти. Нет, и это не только эти странные недовлюблённые охотницы. Есть и нормальные, которые просто и честно говорят о своих желаниях, по-взрослому обозначая лишь один вечер. И не нужно делать что-то страшное, чтобы отпугнуть их дальнейшее желание отношений. Разные были за этот год. Но у него есть правила: никаких девственниц, никаких зависимых от его феромонов и никаких искреннее влюбленных. При всем его цинизме слишком легкие жертвы тоже не нужны. Слишком молодые и слишком старые тоже мимо. И никогда — похожие на нее. Но похожих и не было. Принцесса Лейла Милори уникальна, и даже не потому что эльф… Он ненавидит тех, кто задерживается до утра. Неистово и люто. Утро — это слишком личное. Но и выгонять он их никогда не торопится. Частично приближая себя к ней на пике экстаза, он вызывал ментальные воспоминания о ней. Такие яркие в ту единственную секунду, будто она действительно рядом. Ему плевать, что чувствуют они. Ему плевать сколько синяков он оставил на их телах, и в скольких психиках застрял неосознанной травмой. Они сами остаются в его руках, способных быть по обе стороны чувственного спектра. И, чем дольше они остаются рядом, тем сильнее он их ненавидит, потому что они — не она. Каждую. Но больше всего сегодня он ненавидит Лейлу, потому что она не с ним. Упав в большое кожаное кресло в гостиной, Северус откинул голову на подголовник и вытянул ноги к камину. Может быть, действительно стоит заказать и повесить над камином ее портрет? Может тогда они перестанут ему здесь отсасывать, считая себя оригинальными в таком прямом подходе? Настроение было испорчено и требовало исправления. Он достал из кармана флакончик с эфирным маслом селеницереуса и накапав на ладони рук, смазал их. Расстегнув молнию брюк, лениво нырнул туда рукой и прикрыл глаза. Утро это личное. Утро это ее время. Она — леди Лейла Милори — принцесса норвежских эльфов, непризнанная королева Долины Жизни. Бушующие грозные синие волны разбиваются о скалы ее век и ресниц, когда она просто моргает. Цвет ее глаз — невозможен. Яркий контраст синего с тёмно-медными шоколадными волосами, не может не привлекать внимание. Ее запах, ее голос, ее тело — это все неповторимо и уникально, даже среди эльфов. Это он успел понять… Ее цветочный запах…да… Немного сползая в кресле, он представлял ее живой образ достаточно ярко, по свежим еще воспоминаниям сна. Она нужна ему каждую секунду его жизни. …Она любит апельсины и художественную литературу, хороший кофе и качественные ткани. Она любит секс по утрам. Все что у нее есть — все высшего качества. Это ему льстит, ведь раз она его любит, значит… а она его, безусловно, любит. Он это знает слишком хорошо и без ее словесного подтверждения… …Она, как никто, любит жизнь и поэтому, она для него идеальна. В его жизни слишком много мертвого: мертвые идеалы, мертвые эмоции, мертвое прошлое, мертвое настоящее. И, только она — живое будущее… …Она вся шелковиста и свободна, как вода. Вода — ее стихия. Вчера ей исполнилось ровно триста, но она прекрасная нимфа. А нимфы, как известно, не стареют. У нее гладкое все, что должно быть гладким, и упругое, все что должно быть упругим. И даже, если когда-нибудь это станет не так, она все равно будет прекрасна, потому что умеет себя подать … О, да! Первые волны растущего возбуждения пошли по всему телу и позвоночнику, созывая остатки еще непризванной крови в сосредоточие желания. … Тепло ее страстного светящегося тела, до сих пор осталось незримым отпечатком на тканях его кожи и в извилинах его памяти. Неизгладимым отпечатком. … Ярко вспыхнувшая картинка ее улыбки, ее длинных полузакрытых ресниц, ее обнимающие ласковые руки и переливистый нежный смех. Да! Мужчина с шипением, натужно поджав губы и покраснев, последними фрикциями семяизвёргся на ткань брюк, добивая несчастного легкими движениями, остановившись лишь, когда они оба внутренне успокоились и опустошились, обретая мимолетную радость полной тишины и покоя. Это не приносит достаточного удовлетворения. Ничто не приносит достаточного удовлетворения. Никто из этих… С ними у него не бывает так, как было с ней. С ними он не чувствует ничего… Поэтому ему нужны эти яркие эмоции от них. А что может быть ярче ненависти? Только любовь. Но ему не нужна их любовь. Они хотят разгадать его и покорить. Это вряд ли. Разгадка проста — он несчастен. Безумно несчастен. И, это заставляет его быть таким. Это заставляет его идти вперед к своей цели. Он уже почти стал ей равным. Больше это не союз — принцесса и голодранец. Теперь этот голодранец крепко встал на ноги, соответствует ее уровню и может обеспечить ей ту жизнь, к которой она привыкла. Какую бы феминистку она из себя не корчила. Грядущие столетия дают пространство для маневра и ожидания. Мысли о том, что в итоге они все равно будут вместе, греют его сердце, заставляя шевелиться в этой жизни, хитростью и усердием пробивая себе путь к власти. Так обещал ему Ворон. Рано или поздно солнце вернется в его жизнь. Его хрупкое etrass terras. Рассвет наступит… И, он должен встретить свое солнце достойно… В дверь раздался звонок. Нехотя встав, он почистил чарами ткань брюк от следов и застегнувшись, отправился открывать дверь. На ходу широко расставленными пальцами причесал волосы и кашлянул, чтобы оправить голос. За дверью стоял молодой парень в форменной одежде с завернутым полностью в непрозрачную бумагу букетом в руках. Северус вчера был в цветочном салоне и сделал этот заказ. — Доставка для профессора Айнера. Вы Севастьян Айнер? — Да. Это я. Парень протянул ему планшет с ручкой. Профессор расписался. Широко улыбающийся курьер с разрешения мужчины снял с букета защитную бумагу и торжественно передал. Недружелюбно зыркнув, маг сухо взял букет и закрыл дверь. Прекрасный букет. Это разумеется не маки. Какие маки могут быть в декабре? Положив букет на тумбочку в коридоре, Северус накинул черное пальто-мантию и намотал черный шарф на шею. Взяв цветы вновь, вышел через дверь кухни на задний двор полный сугробов заваливших и теплицу, и беседку, и розарий вокруг беседки. Здесь на заднем дворе действительно можно хоть трупы закапывать — ближайшие магглы в паре сотен метров. За садом вообще ничего не видно. Синий опал. Змееносец. Северус трансгрессировал. Оказавшись на берегу зимнего бушующего моря, с букетом в руках недалеко от каменного уютного домика он почувствовал себя неловко. Один среди такого огромного открытого пространства. Дикий пляж Тосканы был пуст. Холодный ветер. Тучи вздымающегося ветром песка. Небольшой закуток итальянского берега. Было очень рано и над светлым песком пляжа стоял сумрак. Волны разбивались о скалы в километре от него впереди, и в такой тиши это было отчетливо слышно нескончаемым умиротворяющим гулом. Она в такое время еще спит. Тем более после вчерашнего… а если она не одна? Разумеется, она не одна… Ну, и он тоже этой ночью не был паинькой. Северус Снейп никогда никому ничего не отдавал с тех пор, как потерял очень многое, и совершенно не стоит думать об этом в наивном ключе. Никто не способен ей заменить его, точно также, как и никто не способен заменить ему ее. Все было куда прозаичнее — здесь была своя политика. Прекрасный итальянский домик на берегу Тирренского моря. Прикрывая букет телом от сильного ветра, поднявшись по разновысотным каменистым ступеньками вверх по скалистому склону, маг миновал вымощенную мелкой мозаикой площадку огромной террасы с садовой мебелью из ротанга. Мимо пары апельсиновых деревьев, он подошел к огромному раздвижному окну, отодвинув его в сторону. Она его не закрывает. Впрочем, это, как всегда. Она не закрывает дверей в доме, не закрывает окон. Она ничего не боится. Как может быть такая беспечность? Могло ли сложиться, что за триста лет не было ни одного печального случая? Может ли он в свои сорок полноценно судить о ней в триста? Но, впрочем, какая разница? Сейчас это только на руку. Северус вошел в большую гостиную. Легкий итальянский интерьер — лаконичность, светлые тона тканей, красное дерево, терракотовые акценты. Идеальное сочетание благородства, мягкости и аскетизма. Сейчас только маг и черный рояль возле окна были единственными темными грузными пятнами в этой комнате. Впрочем, эта мужская ярко-синяя клетчатая рубашка на спинке дивана тоже лишняя. Но это другое. Маг осторожно посмотрел в сторону лестницы, туда наверх. Там ее спальня, и она там сейчас не одна. Слева от лестницы — кухня и небольшая, но светлая столовая. Наверху — три комнатки и ванна. Небольшие уютные комнатки под самой крышей — спальня, студия и гостевая. Наверняка по утрам и ночью отчетливо слышен дождь, и как чайки шлепают перепонками лап по терракотовой черепице. Нет, никакой ревности. Разумеется, он все знает: как она живет, где и с кем. Он знает чья это рубашка. Она не должна была остаться одна. Ничего серьезного там нет — просто интрижка. Именно поэтому этот жалкий представитель человечества еще жив. Этот итальянец, ее дирижер в оркестре и он похож — рост, размах плеч, длинные черные волосы, карие глаза, настолько темные, чтобы почти напоминать… Но леди Милори не из тех, кто случайно прыгнет в чью-то кровать на одну ночь и внезапно. Этот сопляк полгода смазывал под нее лыжи, пока один черноволосый импозантный англичанин не посоветовал ему взять туалетную воду с запахом можжевельника и тут же вручил заветный флакон. И принцесса сдалась… Безусловно, никто не знает, что она принцесса. Особенности внешности списаны на пластическую операцию. Кто-то считает ее фриком, кто-то особенной, но не более. Никакой мистики. Работает Лейла в городке за несколько километров от поселка в оркестре — играет на скрипке. Три дня в неделю репетиции, два дня — дает уроки — и по скрипке, и по фортепьяно. В выходные дни, когда дома одна, рисует в студии. Рисует портреты мужа и с остервенением их уничтожает всеми возможными способами — в клочья, в пепел, на ошметки. Его портреты. Он видел. Может поэтому и с этим парнем ничего особо не выходит. Она его презирает. То как она с ним разговаривает, а он пряча глаза потакает ей, позволяя так обращаться с собой, вызывает в ней дополнительную брезгливость. Она с ним даже не ругается, она его сразу уничижающее припечатывает — «скорострел». И вполне обоснованно — она под ним даже вполовину не светится. Но он не уходит, и она ничего не меняет. Но вряд ли это все продлится еще хоть полгода. Разумеется, это должно будет подтолкнуть ее в верном направлении. На то и расчет. Осторожно передвигаясь по комнате, Северус выискивал глазами большую стеклянную вазу в виде колбы. Где-то она здесь. Да, он может и идиот, но он был в этом доме неоднократно и инкогнито. Теперь, когда у ее парня парфюм с можжевельником, нахождение в доме мага оставалось незамеченным. Это одна из причин почему ему нужно, чтобы она была не одна. Ему нужна эта возможность быть где-то рядом незамеченным. Дом требует мужских рук, но теперь остались уже мелочи. Все самое серьезное он уже привел в порядок в ее отсутствие и без ее знания. Нужно будет запретить ей его продавать, если она вдруг вспылит, как в первые месяцы после отъезда из Каэр Морхен, покупая и продавая все подряд, переезжая с места на место. Это ведь теперь совместно нажитое имущество. Тем более Северус уже так много всего тут сделал. Хороший поселок со школой и центральными коммуникациями, и даже кабинетом врача в местном управлении, а дом стоит на самом отшибе, почти на берегу — только спуститься вниз и ты на пляже. Вид на море с террасы за домом просто шикарный. Фруктовый сад со стороны поселка прекрасно скрывает от любопытных глаз. До города час езды на автомобиле. Этот дом просто обитель спокойствия. Схватив вазу с полки стеллажа, маг заполнил емкость водой из воздуха и поставил букет. Бережно перенес на журнальный столик, установив по центру и расправляя красные и бордовые бутоны цветов. Еще одно яркое волнительное пятно в этой спокойной гостиной. По лестнице послышался звук шагов. Пришлось быстро выскочить из дома — краем глаза Северус видел, как в гостиную спустился молодой парень. — Елена, тут опять дверь на террасу открыта, — послышалась быстрая итальянская речь, — Может быть стоит закрывать все-таки окна и двери на ночь? — Не трогай там ничего! — в ответ, также на итальянском, послышался ее строгий капризный голос сверху, и она быстро спустилась следом, — Это мой дом! Я буду решать, что стоит, а что не стоит. И если двери было угодно открыться, пусть она будет открытой. Свежий воздух тут никому не повредит. Парень вышел в середину гостиной. — Ого! Маки… Я вчера их не видел, — темпераментно жестикулируя, итальянец возмущенно показал девушке на букет. — Ты кретин? Какие маки в декабре? Это анемоны, — Лейла подошла к букету, и проведя нежно пальцами по лепесткам прошептала по-английски, — анемоны и ранункулюсы. — Плевать! — запальчиво вскрикнул дирижер и встал перед ней, соединяя пальцы в грозди и сердито ими потрясая, — Этого букета вчера не было. — Ты просто невнимательный. — Кто подарил тебе этот букет? — ревниво наезжал парень. — Убирайся вон! — тут же вскинув жест в сторону двери, она указала ему направление его ревности, — Тебя это не касается. — Но! — Я сказала, убирайся вон! Позавтракаешь в городе. Немедленно убирайся из моего дома! Ох, уж эта эмоциональность итальянского языка и вообще всей их культуры. Колорит! Этот язык в изучение дался магу непросто. В исполнении леди Милори звучит просто волшебно. Возбуждающе волшебно. Северус на секунду откинулся головой к стене дома, закатив глаза, но затем вновь взглянул через стекло. Судорожно обувшись и быстро схватив рубашку и куртку, итальянец хлопнул дверью, крикнув на прощание: — Ноги моей здесь больше не будет! — Давно на это надеюсь! Чао! — едко ответила она ему вслед. Будет. И нога будет, и рука, и все на свете. Никто не в силах отказаться от нее, особенно после постели. Он вернется через неделю, а может раньше. Приползет. Северус не первый раз наблюдает за такой сценой. Этого слизняка надолго не хватает и вести себя с ней он не умеет. Они вместе четыре месяца, из них четыре ссоры, по неделе. Каждая ссора делает его ничтожнее в ее глазах, особенно, когда он возвращается. Вернуться и признать ошибки тоже надо уметь. Жалкий, жалкий слизняк… Но, Лейла быстро поняла откуда букет. Ее эмоции очень сильные, очень взволнованные, они хлещут сейчас через край. Северус со своего места чувствует, как ей больно. Зачем он это сделал? Такая несдержанность! Так успешно скрываться, целый год тихо наблюдая, и сделать этот дурацкий импульсивный шаг. Самовлюбленный идиот! Нужно трансгрессировать отсюда. Нет, еще минуту. Смотреть на нее, едва заметно через стекло, осторожно выглядывая из своего убежища за каменной стеной. На нее, такую родную, в этом длинном золотисто-кофейном шелковом халате, на крученом пояске с длинными шелковыми кисточками. На нее с шоколадными волнами распущенных волос по плечам, еще спросонья не прихваченных ничем. Растравливать себя еще сильнее, осознавая, что не можешь выйти к ней и заключить в свои объятия. Ее синие глаза на загоревшем лице кажутся еще ярче. Ее милые ушки аккуратные, лишь немного удлиненные заостренные сверху, не выбиваются из общего образа, поэтому не сразу бросаются в глаза. А может быть он просто привык… Прищипнуть бы сейчас их губами. От волнения Северус коснулся пальцами стекла, и тут же, мысленно ругнувшись, стер отпечатки краем мантии. — Почему бы и нет… — рассматривая букет из красных анемонов и бордовых азиатских лютиков, вдыхая аромат бутонов, отчетливо прошептала она по-английски и ее лицо стало совсем печальным, готовым расплакаться. Да. Он чувствует какая печаль в ней бушует, разрывая сердце и ей, и ему. Да, подобный букет на языке цветов означает примерно это: «почему бы и нет». Идеальный девиз их отношений. Любовь и надежда, сожаления и предложение, — все в одном букете. Умная девочка. Любимая девочка. Маг закрыл глаза, сглотнув вставший ком горечи. Услышал ее приближающиеся шаги. Дриада быстрым шагом подошла к стеклянной двери, до конца отодвинув ее, и вышла на террасу. Там никого не было. Лишь резкий запах концентрации озона, как перед грозой, как после трансгрессии.