Последний удар колокола

Шестью месяцами ранее… Солнечные лучи пробирались в темную комнату, уставленную доверху склянками, книгами и колбами с остатками каких-то жидкостей, настойчиво отвлекая мужчину, читавшего толстую книгу в кожаном переплете. Он поморщился, но продолжал читать. Казалось, ничто не могло отвлечь столь увлеченного человека, каким был архидьякон собора Парижской Богоматери, Клод Фролло. Доставшийся ему столь редкий экземпляр с записями самого Николя Фламеля занимал Клода вот уже вторую неделю. Он неотрывно поглощал каждую страницу прекрасно сохранившейся книги. Едва закончив очередную главу, Фролло собирался выписать нужные для себя абзацы, как вдруг до его слуха донеслись звуки музыки, веселый гомон и смех собравшейся толпы, а также те звуки бубна, которые довольно часто можно было слышать на самой соборной площади.  — Проклятие, опять… — прошептал Клод, откладывая книгу в сторону. Солнечные лучи по-прежнему проникали в его темную келью, выманивая священника из полумрака, будто крысу из своей норы. Он нехотя подошел к окну. Звуки раздавались все громче, а толпа ликовала все сильней. Клод не вытерпел и открыл окно настежь. Как только он распахнул ставни, свежий ветерок игриво коснулся его бледного лица, а солнечные лучи теперь уже на полных правах ворвались в его келью, заполняя солнечным светом все помещение. В этот момент его взгляд упал на соборную площадь… Сначала Клод не заметил ничего необычного — группа актеров показывала свое очередное представление, фигляры, выкидывающие ловкие трюки, два жонглера по разные стороны своеобразной сцены, перекидывали друг другу цветные шарики. Еще несколько бродячих артистов играло веселую незатейливую мелодию. Где-то там, среди них, раздавались звуки того самого бубна. Клод наклонился, чтобы проследить, откуда доносятся эти звуки… Его темные глаза застыли, когда среди бродячих оборванцев и фокусников, он увидел её… Клод не мог оторвать своих глаз от этого волшебного зрелища. Он больше никого и ничего не видел. Все тело охватило какое-то странное, совершенно несвойственное ему волнение. Ноги словно сковало невидимыми цепями. Священник даже прочитал про себя молитву, но чудесное видение не рассеялось. Клод захлопнул ставни и, заперев келью, мгновенно спустился туда, вниз — на соборную площадь. Пробравшись сквозь толпу людей, собравшихся поглазеть на актеров и очередное представление, Клод подошел совсем близко к своему видению. О, зачем он только дал себе волю глядеть на это… Этим видением, которое так заворожило архидьякона, была девушка с большими карими глазами и смуглыми тонкими руками. Ее темные волосы были перехвачены алой лентой, наспех завязанной вокруг головы; на этой ленте были пришиты небольшие монетки и бубенчики, которые звенели при каждом ее движении. Небольшой платок такого же алого цвета, с такими же точно монетками и бубенчиками, нашитыми по краю, был обвязан вокруг ее бедер, поверх юбки. Ее плавные движения показались Клоду настолько завораживающими, что он не обратил никакого внимания на людей, толпившихся рядом с ним. Он не слышал и не видел никого и ничего вокруг — лишь она в этот момент была центром мироздания и вселенной. Девушка весело подпевала и вторила песне, в такт играющим музыкантам подбрасывая бубен и отстукивая мелодию, а когда они закончили показывать свои фокусы, толпа снова загудела.  — Эсмеральда, станцуй для нас! — крикнул кто-то из собравшихся.  — Да, Эсмеральда, Эсмеральда, танцуй! — подхватила толпа, перебивая звуки музыки. Эсмеральда вышла на середину вместе с еще тремя актерами. Девушка улыбнулась и кивнула; ее взгляд невольно упал на Клода, который уже давно отделился от скопища народа и подошел к ней настолько близко, что невольно сам стал действующим актером, нечаянно заняв место рядом с каким-то из фигляров.  — Вы тоже хотите к нам присоединиться, святой отец? — весело заметил один из жонглеров.  — Убирайтесь! Убирайтесь отсюда вон! Одним лишь только присутствием вы оскорбляете священную обитель Господа нашего! — громкий уверенный голос архидьякона прервал веселье. Его темные глаза пылали гневом, лицо исказилось неприятной гримасой, но он по-прежнему не отрывал свой взгляд от девушки с бубном. Теперь, когда ярость и возмущение немного отрезвили его, Клод увидел, что перед ним была всего лишь цыганка. Не больше, не меньше. Толпа смолкла.  — Что мы вам сделали плохого, святой отец? Мы всего лишь зарабатываем себе на жизнь, мы не причиняем никому зла — раздался тихий голос Эсмеральды. Она подошла прямо к священнику и посмотрела на него. Клод стоял, словно вкопанный, не имея возможности сделать и шагу. Девушка, в свою очередь, тоже не могла сдвинуться, как будто эти темные глаза ее гипнотизировали. Ей вдруг стало страшно; отчего — она и сама не могла понять. Что-то тяжелое и давящее проникло в ее душу.  — Убирайся отсюда вон, исчадие ада! Пошли вон! Иначе я предам вас всех анафеме! Вон! Пошли отсюда вон! — бушевал священник, испепеляя взглядом напуганную Эсмеральду. Продолжать выступление было бессмысленно, ведь страшный вид разъяренного архидьякона и его угрозы вовсе не сопутствовали удачному продолжению. Актеры подобрали свои вещи, музыкальные инструменты и направились восвояси. Эсмеральда отправилась вслед за ними, лишь оглянувшись напоследок. Архидьякон стоял на том же месте и неотрывно глядел ей вслед. Его темные глаза недобро блестели, словно пытаясь испепелить ее своим пламенем, поднимавшимся откуда-то изнутри, сжигающим его самого. Казалось, еще немного — и оно поглотит цыганку. Эсмеральде стало не по себе, и она поспешила за остальными. Все потихоньку разошлись, соборная площадь опустела, а лучи солнца все так же пригревали и разливались приятным теплом, несмотря на досадную встречу. ***  — Устала? — спросил Клопен, протягивая девушке кружку с питьем и кусок пирога.  — Сегодня не так сильно, как в предыдущие дни. — ответила Эсмеральда, принимая угощение из рук Клопена и отдавая ему то, что им удалось заработать на площади. — Нам опять помешали.  — Но ты ведь не поэтому грустишь? Или это из-за того, что ты окончательно решила жить в том самом заброшенном доме? Может зря? У нас всегда найдется для тебя место и потом, мы все дружная большая семья! — Труильфу внимательно поглядел ей в глаза.  — Да, я все же решила жить в этом доме. Понимаешь, мне нужно что-то большее, чем танцы и жизнь на улице. Прости, Клопен. — она немного улыбнулась — Это все книги…  — Нет, книги тут не причем — он мягко погладил Эсмеральду по голове — Просто ты выросла. Ешь-ешь, а то это все, что есть сегодня из еды. Я всегда удивлялся тому, что после нашей кочевой жизни, когда мы наконец-то осели в Париже, мы проводим большую часть нашей жизни на улице среди грязи, шлюх, воров, убийц и пройдох разных мастей, ты находишь время на книги, на познание мира вокруг… Ты видишь то, что другие не замечают, не видят или не хотят замечать и видеть… Поверь, это дорогого стоит. А эту твою порванную книгу… Ммм… Спрячь-ка подальше. Да и не показывай ее никому. Зря ты решила уйти от нас, Эсмеральда — добавил Клопен и с досадой швырнул в угол цветные мячи одного из жонглеров. — Вон, Жак, как и ты, сносно читает, но куда завело его это чтение… Эх…  — Книги тут действительно ни при чем — возразила девушка, отпивая из кружки. — Жаку ничего не нужно, кроме денег. Ходят слухи, что он промышлял убийствами, когда жил в Реймсе.  — В его случае слухи оправданы. Вот почему я не хочу отпускать тебя. Здесь, во Дворе Чудес, ты всегда находила защиту, поддержку. Кто сможет защитить тебя там, на улице? — Клопен все же был обеспокоен ее решением. — Пойми, я понимаю, ты стала взрослой женщиной, и тебе с самого детства хотелось чего-то большего, чем цветная цыганская кибитка… Но лишь из-за меня, из-за моего строгого приказа тебя никто не осмеливается хоть пальцем тронуть. Ты понимаешь, о чем я?  — Да, — со вздохом кивнула Эсмеральда, медленно жуя кусок пирога — Но если я буду бояться всего на свете, я буду бояться самой жизни. Разве это все стоит того, чтобы и дальше так существовать?  — Все же, прошу тебя, останься с нами хотя бы на этот месяц, а после мы все поможем тебе обустроиться. — настаивал Клопен. — Что ж, отдыхай, с тебя на сегодня хватит. Ты это честно заслужила. И вот еще что. Прошу, будь осторожна, когда гуляешь по вечерним парижским улицам. Не один Жак на этом свете не имеет ничего святого, а мне будет очень больно знать, что я не смог уберечь тебя от всего дурного, сестра. С этими словами Клопен вышел, чтобы собрать выручку и подсчитать будущие расходы. Сама Эсмеральда отлично понимала, что он прав. Жак, прибившийся к их дружной семье несколько лет назад, всегда смотрел на девушку каким-то странным неприятным взглядом, а позже, когда она выросла и превратилась в красивую молодую женщину, он не раз делал ей недвусмысленные намеки. Жак, несмотря на свой кочевой образ жизни, был неплохо образован, он умел читать, знал не один язык, а считал не хуже городского сборщика налогов. Акробат, жонглер, рыбак, кожевенных дел мастер, а также вор и убийца по совместительству, он не был обременен какими-то моральными принципами и единственно, что сдерживало его от прямого действия в отношении Эсмеральды, было то, что сам Клопен под страхом смертельной расправы строго-настрого запретил прикасаться к девушке всем обитателям Двора Чудес мужского пола. Лишь это останавливало Жака. Он был крепким, высоким и сильным, с серыми глазами, светлыми волосами, которые выглядели летом словно солома из-за частого пребывания на солнце. С самого детства мальчишку, кочевавшего по разным странам, влекло все красивое, роскошное и блестящее. Жак точно не помнил, где он родился. К тому времени, когда он попал во Францию и прибился ко Двору Чудес, ему было около тридцати лет; его сила и ловкость быстро снискали уважение среди местных фигляров. Жак уже успел многое повидать, многое попробовать и решить для себя, что золотые монеты — это то единственное, ради чего стоит идти на какие-то жертвы и риск. Иногда, когда им не удавалось заработать на улице, показывая свои веселые представления, он не брезговал разбоем, но на дело ходил всегда один. Ходили небезосновательные слухи о том, что Жак не гнушался отнять чью-то жизнь, получая взамен золотые монеты. Эсмеральда побаивалась его. Ей были противны его скользкие намеки и ужимки, но делать было нечего. Им приходилось зарабатывать на жизнь и вместе выступать на потребу ликующей толпе. Девушка быстро доела остатки пирога и отправилась к себе в тот небольшой уголок во Дворе Чудес, который она делила вместе со своей любимицей козочкой Джали. Козу надо было накормить, поменять ей воду и заодно выгулять, так как в этот день Джали оставалась бы без работы весь оставшийся день, а любому живому созданию, несмотря на наличие или отсутствие заработка, нужен свежий воздух. *** Эсмеральда шла вдоль набережной Сены, вдыхая свежий воздух - по крайней мере, не такой затхлый как в том самом отведенном для нее угле во Дворе Чудес. Солнце светило, птицы пели, и девушке казалось, что жизнь хороша, даже несмотря на то, что ее стоптанные туфельки уже несколько месяцев сверкали крупными прорехами в подошве, несмотря на то, что до завтрашнего утра есть больше не придется, несмотря на то, что она не знает ничего о том, кем были ее настоящие родители и где был ее настоящий дом… После неспешной прогулки Эсмеральда оставила свою козочку во Дворе Чудес, а сама, сложив в потрепанную кожаную суму ту самую книгу, отправилась на берег реки, чтобы побыть в одиночестве, почитать, а заодно подумать, как спасти книгу, ведь она продолжала разваливаться. Это было настоящим сокровищем, которое девушка однажды нашла на улице рядом с одной из многочисленных парижских таверн. Оттуда вылетело несколько румяных горластых школяров, пытаясь побить на бегу одного из своих товарищей за какой-то глупый проступок. У одного из них выпала та самая сумка… Девушка окликнула было толпу убегающих школяров, но они не обратили на нее никакого внимания. Эсмеральда подняла сумку и, не заглядывая внутрь, так и пошла восвояси. Чуть позже, вечером, сидя у себя во Дворе Чудес, она все же открыла сумку и достала оттуда это сокровище — книгу о травах и способах приготовления разных настоев и всего прочего, что только можно было изготовить из растений. В конце книги приводились примеры того, как выращивать некоторые цветы и травы. Книга была изрядно потрепана, несколько страниц не хватало. Эсмеральда часто перечитывала ее и, казалось, за последние несколько месяцев выучила наизусть буквально все, что там было написано. Листы все чаще рассыпались, выпадая из переплета; краски небольших и в целом не слишком точных рисунков тускнели. Читать Эсмеральда любила так же сильно, как и танцевать, но если последнее приносило ей доход, то первое погружало ее в совершенно другой неведомый мир. Девушка часто вспоминала в своих вечерних молитвах того самого человека, который когда-то научил ее разбирать эти странные буквы… Это было давно. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Эсмеральде было не больше одиннадцати, когда к их повозке подошел один нищий старик и попросил убежища в их большой семье на какое-то время. Клопен принял его. Этот пришлый человек спустя небольшое время заменил Эсмеральде родного отца — он учил ее читать и писать, объяснял некоторые трюки с животными и учил танцам, но совсем не тем, что танцевали на улицах. Такие пируэты, которым он ее обучил, могли выделывать лишь знатные господа на торжественных приемах или королевских собраниях. Позже она узнала, что этот нищий старик был когда-то дворянином и очень богатым человеком, но в силу жизненных обстоятельств потерял все, чем владел. Как ни странно, при этом старик не утратил прежнего духа познания и открытий. Эсмеральда многое узнала и переняла от него, тем более, что этот человек составлял разительный контраст с остальными жителями Двора Чудес. По вечерам он рассказывал длинные захватывающие истории, собирая вокруг себя толпу из местных ребятишек и просто желающих его послушать — старик говорил о разных странах, обычаях, музыке, литературе и прочих вещах, о том, чего были лишены бродячие актеры и нищие со Двора Чудес. Эсмеральда ловила каждое его слово и впитывала, словно губка, все, о чем говорил этот старик, все, чему он успел ее обучить перед тем, как в канун Рождества уснуть около костра, среди своих многочисленных слушателей и больше уже никогда не просыпаться. Именно тогда Эсмеральда почувствовала боль первой утраты, осознав, что самое ценное и дорогое сердцу может исчезнуть в один момент, особенно тогда, когда этого не ждешь. Девушка часто вспоминала его и горько сожалела о том, что этот человек встретился на ее пути так поздно, что жизнь его неумолима подходила к концу и таяла столь же быстро, как и пламя затухающего костра по утру… *** Она мотнула головой, прогоняя невесёлые и вместе с тем такие дорогие воспоминания. На другой день должен был быть праздник шутов, а это означало, что им придется выступать весь день — это был шанс неплохо заработать в эти дни. Эсмеральда очень надеялась, что после праздника у нее будет чуть больше времени и немного денег. Туфли требовали срочной замены, а книга — ремонта. Но просто так никто бы за это не взялся. Иметь книги — любые — было очень дорогим удовольствием, недоступным для простого люда или черни, к коим относила себя девушка. Да и Клопен был прав, этим своим любопытством и увлечением она могла навлечь на себя беду — женщина в ее положении, умеющая читать, была скорее исключением. Будучи чем-то сродни дьявольскому отродью либо именно им... Этим словом заклеймил ее тот священник с горящими глазами на соборной площади. Вот почему Эсмеральда так тщательно старалась прятать книгу. Мысль, которая вертелась в ее голове — добыть перо, чернила и бумагу и переписать эту книгу, постараться хоть как-то сохранить то, что было так ей дорого — не давала ей покоя. Но вся эта затея стоила денег и уж точно сохранения всего задуманного в тайне. С этими мыслями Эсмеральда прогуливалась по парижским улочкам и не заметила, как день уже начал клониться к вечеру. Пройдя еще один квартал, она неспешно решила вернуться обратно. Как только девушка свернула за угол, она неожиданно столкнулась нос к носу с тем, кого никак не ожидала увидеть. Эсмеральда вскрикнула от ужаса и неожиданности, когда ее взгляд упал на мужчину странного вида…